Картинные девушки. Музы и художники: от Рафаэля до Пикассо - Анна Александровна Матвеева

стала читать книги по искусству и вскоре убедилась в том, что современное художественное творчество оставляет её равнодушной, а что тянет – к старине.

Позднее Тенишева будет с пренебрежением отзываться как о передвижниках, так и о модерне и царящей в богатом петербургском (а особенно в московском) обществе безвкусице. Но тогда, в Париже 1880-х, она только начинала постигать историю искусств и формировать свой собственный вкус.

Больше всего ей нравились античные и средневековые творения, в основном прикладного характера. Особенно сильное впечатление оставляли эмали: часами разглядывая их в Лувре и музее Клюни, Мария гадала, кем были мастера, создавшие такое чудо, «что будило их фантазию, вдохновляло их, что чувствовали они, так вдохновенно творя»? Интерес к эмали перерос в пристальное её изучение, и много лет спустя в Москве состоялась блестящая защита диссертации Тенишевой по эмалевому делу.

Марии и самой хотелось бы делать такие эмали, но она была строга к себе и понимала, что «первые шаги в искусстве, как и в науке, – грамота. Нельзя написать книги, не зная азбуки». Рисовать она не умела, но страстно желала научиться, а потому с удовольствием наблюдала за тем, как работают профессиональные художники. Заприметив одного немолодого мастера, копирующего итальянским карандашом рисунок Ватто в Лувре, Мария сделала художнику комплимент; они познакомились, копиист оказался известным мастером жанровой живописи Виктором Габриэлем Жильбером. Он согласился давать Марии уроки рисования дважды в неделю, ходил с ней вместе по музеям, не жалел времени и сил на объяснения. Мэтр и его ученица помногу беседовали, и эти разговоры Тенишева вспоминала с благодарностью даже спустя многие годы.

Между тем приближался ежегодный концерт в зале Эрара, для участия в нём Маркези выбрала пять учениц, включая Марию. Тенишева исполняла романсы Массне и Чайковского, имела большой успех и вскоре получила чрезвычайно выгодное приглашение в шестимесячное турне по Испании. Импресарио, предлагавший сей ангажемент, вёл себя довольно развязно, Маркези убеждала Марию поехать, но та, посоветовавшись с верной Киту, отказалась. Лето подруги хотели провести в России, по которой сильно тосковали, да и маленькую Маню пора было отдавать учиться. Маркези сочла отказ Марии большой глупостью, простилась с ней крайне холодно, но Тенишева не сомневалась в том, что поступает правильно. 19 мая 1885 года Киту и Мария в привычном сопровождении прибыли в Смоленск.

Школа жизни и школа грамоты

Принадлежавшее Киту село Талашкино, где Мария Клавдиевна проводила вот уже второе лето, располагалось в восемнадцати километрах южнее Смоленска. В исторических документах Талашкино упоминалось ещё в XVI веке, когда польский король Сигизмунд III пожаловал это село семье Шупинских (девичья фамилия Киту). Село как село, вот только окрестности – изумительной красоты. В хозяйском доме имелась богатейшая библиотека, и Мария самостоятельно продолжила штудии, начатые с Жильбером в Париже. Изучала труды искусствоведов, сама пыталась рисовать, копировала портреты знаменитых мастеров, но довольна своими достижениями не была ни единой минуты. «Во мне жили слишком здоровая критика и сознание, что я не достигла той степени, на которой я могла бы самостоятельно работать…»

Киту, будучи натурой более практичной, решила устроить в Талашкине школу грамоты для крестьянских ребятишек. Под это хозяйка поместья определила домик, выстроенный когда-то для егеря, затем нашла учителя, купила парты и пособия. Мария, видя азарт подруги, стала ей помогать – и так втянулась, что начала работать вровень с Киту. Крестьянские мальчики, как вспоминает Тенишева, шли учиться охотно, а вот девочек заманить было труднее – они всего боялись. Специально для них Мария и Киту придумали уроки рукоделия, где каждая девочка могла сшить себе сарафан. К сожалению, стоило сарафану оказаться на плечах ученицы, как та исчезала с горизонта, но благодетельницы не сдавались.

Среди учеников было много способных ребят, их успехи радовали подруг, наконец-то нашедших себе дело по душе. Вскоре возникла новая идея – открыть в Талашкине сельскохозяйственную школу. Крестьяне на Смоленщине всё делали по старинке, новейших открытий в земледелии не знали и порой даже капусту у себя на огороде вырастить не могли, предпочитая закупать её в городе! Косность и невежество мужиков ужасали «продвинутых» барынь, так что школу они решили создавать с благородной целью борьбы с отсталостью народа.

Действовали подруги по уму: выписали нужные документы из Департамента земледелия и сразу договорились, что не станут пользоваться плодами трудов крестьян-учеников для собственного обогащения. Увы, личных средств для открытия школы не хватило, а субсидий в Петербурге на этот проект не дали.

С супругом Мария общалась только по делу, и всякий раз по такому, которое её обязательно огорчало. Паспорт он вновь забрал и не возвращал, на все просьбы отвечал отказом, к тому же настаивал на том, чтобы определить младшую Маню в один из столичных институтов. Тенишева была убеждённой противницей закрытых учреждений, считала, что девушки, «просидевшие восемь лет в стенах института, выходят из него неподготовленными к жизни, с совершенно ложными о ней понятиями. Образование они выносят оттуда весьма сомнительное: их тянут из класса в класс и доводят до выпуска, но познания их равняются нулю, и это за малым исключением. В этом огромном стаде живых существ всё нивелируется, хорошее и дурное. Индивидуальность забита формой, походкой, манерой до такой степени, что у них даже одинаковый почерк, а что живёт под этой корой – всё равно».

Как видите, Мария Клавдиевна была сторонницей прогрессивной педагогики, настаивала на индивидуальном подходе к каждому, но для России тех лет это была совершенно немыслимая вещь.

Зимой хлопоты привели Тенишеву в Москву, где она посетила частную итальянскую оперу Мамонтова и представила, что могла бы, верно, петь на этой сцене. Мысли о карьере певицы её пока что не отпускали.

На прослушивании Мария блестяще исполнила первый акт из «Аиды» Верди и вновь чуть было не получила ангажемент – да вот беда, примой театра оказалась подруга одного московского богача, категорически воспротивившаяся появлению конкурентки. У неё тоже было меццо-сопрано, и она справедливо усмотрела в красивой, статной, талантливой Марии Клавдиевне соперницу.

Так певческая глава в жизни Тенишевой закончилась, по сути и не начавшись. И всё же пение сыграло важную роль в её судьбе, вот только произошло это совсем не так, как все рассчитывали.

Князь Тенишев

Дочь Маню пристроили в один из московских пансионов – как ни странно, муж Марии Клавдиевны согласился с этой полумерой (сам-то он мечтал видеть дочь институткой) и даже прислал жене паспорт, в котором так долго отказывал. Мария давала в Москве концерты в пользу различных обществ, брала уроки