Молодой Сталин - Саймон Монтефиоре

Голодные, разогретые пуншем, победители набросились на сосиски и принялись дразнить Зиновьева и Каменева1.

Спустя пять дней, 16 октября, на другом секретном собрании на севере города, в Лесновско-Удельнинской районной думе, Ленин при поддержке Сталина и Свердлова (Троцкий не присутствовал) вновь отчитывал сомневавшихся.

– История не простит нам, если мы не возьмем власти теперь! – воскликнул он и поправил злополучный парик.

– Мы не имеем права рисковать, ставить на карту все! – ответил Зиновьев.

Сталин занял сторону Ленина: “День восстания должен быть выбран целесообразно”. У Центрального комитета “больше веры дожно быть”, произнес бывший семинарист, смотревший на марксизм как на что-то вроде религии. “Тут две линии: одна линия держит курс на победу революции… вторая – не верит в революцию и рассчитывает быть только оппозицией”. “То, что предлагают Каменев и Зиновьев… приводит к возможности для контрреволюции… сорганизоваться, – предупреждал Сталин. – Мы без конца будем отступать и проиграем революцию”.

Ленин победил: десять голосов против двух. Центральный комитет выбрал Сталина, Свердлова, Дзержинского и еще двоих в Военно-революционный центр, который должен был войти в Военно-революционный комитет Троцкого при Совете. Какой орган займется захватом власти, так и не решили. Ленин в парике снова ушел в подполье: Керенский почувстовал опасность и поднял ставки. Петрограду угрожали подступавшие немцы. Керенский вызвал с фронта лояльные полки. Нельзя было терять времени.

18 октября Каменев опубликовал в журнале Максима Горького “Новая жизнь” статью против “гибельного шага” – восстания. Занятно, что, какой бы волей ни обладал Ленин, Каменев, “всегда пропитанный сентиментальностью” (выражение Троцкого), был в 1917 году единственным по-настоящему последовательным большевиком. “Каменев и Зиновьев предали решение Центрального комитета!.. – бушевал Ленин. – Я требую исключения обоих штрейкбрехеров”. Зиновьев прислал письмо, где указывал, что дебаты нужно продолжить втайне. Сталин – главный редактор “Рабочего пути” – это письмо опубликовал[198].

20 октября на совещании ЦК опять шли жаркие споры. Троцкий нападал на Сталина за публикацию письма. Помрачневший Сталин был готов уйти в отставку. В отставку его не пустили – но первое столкновение титанов большевизма состоялось. Троцкий призывал к исключению “штрейкбрехеров”, Сталин предлагал “обязать этих двух товарищей подчиниться, но оставить в ЦК”. Каменев хотел выйти из ЦК, но его просто сняли с руководящих постов. Сталин тем временем готовил общество к восстанию. Его новая статья начиналась так: “Большевики дали клич – быть готовым!”[199]

Большевики готовились и сами. В кабинете на третьем этаже Смольного Троцкий и Свердлов провели первую организационную встречу Военно-революционного комитета (ВРК): на самом деле в него входили только большевики, но это было тайной, и комитет действовал под эгидой Совета. Именно этот орган, а не сталинский Центр станет штаб-квартирой восстания; Сталина в него не пригласили[200].

21 октября ВРК объявил себя начальством над Петроградским гарнизоном. Сталин, определявший в этот момент политику партии, набросал план выступлений на Втором съезде советов. Сам он должен был говорить о национальном вопросе, Ленин – о войне за землю и о власти, Троцкий – о “текущем положении”2. 22 октября ВРК вступил в командование Петропавловской крепостью. Все было готово: даже близорукий Молотов в своем кабинете в Смольном учился стрелять из пистолета. “Нужно нынешнее правительство помещиков и капиталистов заменить новым правительством рабочих и крестьян, – писал в тот день Сталин. – Если вы все будете действовать дружно и стойко, никто не посмеет сопротивляться воле народа”.

На рассвете 24 октября Керенский устроил рейд на типографию “Труд”, где печаталась сталинская газета “Рабочий путь”. Сталин смотрел, как солдаты разбивали станки, изымали технику и выставляли у типографии караул. Теперь он должен был снова запустить большевистский печатный станок, ведь если сегодня повстанцы непременно захватывают телестанцию, в 1917-м нельзя было представить себе революцию без газет. Сталин вызвал подкрепление – красные отряды. Кроме того, он распространял уже отпечатанные газеты. Литовский полк прислал солдат. К полудню Сталин уже снова распоряжался своими станками. Позже в тот день он заявил, что выпуск газет возобновился. Но он пропустил заседание ЦК, где распределялись задания. Троцкий обвинил его в том, что он “выпал из игры” – ведь Сталина не было в этом списке:

Бубнов – железные дороги

Дзержинский – почта и телеграф

Милютин – организация продовольственного дела

Подвойский [зачеркнуто, сверху – Свердлов] – наблюдение за Временным правительством

Каменев и Винтер – ведение переговоров с левыми эсерами [радикальным крылом социалистов-революционеров]

Ломов и Ногин – связь с Москвой

Этот список второстепенных деятелей ничего не доказывает. Ленин, находившийся в укрытии, и Троцкий, также пропустивший заседание, здесь даже не упомянуты, а вот “штрейкбрехер” Каменев присутствует. Историки по привычке следуют версии Троцкого (абсолютно предвзятой, но превосходно изложенной), утверждая, что Сталин “остался вне революции”, но при ближайшем рассмотрении это оказывается не так. Он не был главным героем дня, но военного задания не получил потому, что был занят ситуацией с газетами, а вовсе не потому, что был незначимым политиком. Более того, даже Троцкий признает, что “связь с Лениным поддерживалась главным образом через Сталина” – роль отнюдь не маловажная. (Правда, Троцкий тут же добавляет: “Как лицо, наименее интересовавшее полицию”.)

Сталин “оставался вне революции” всего лишь несколько часов днем 24-го, а переворот растянулся на два дня. Все утро он занимался газетами. Затем его вызвал Ленин: Маргарита Фофанова рассказывает, что Сталин собирался произнести речь в Политехническом институте, но вдруг ему передали “записку от В. И.”. В квартире Фофановой Ленин был вне себя от ярости. Если бы Сталин поехал к нему, то, скорее всего, застал бы его кричащим: “Правительство колеблется. Надо добить его во что бы то ни стало! Нельзя ждать! Можно потерять все!”

Сталин прибыл в Смольный и вместе с Троцким обратился к делегатам-большевикам, явившимся на съезд советов. Переворот был представлен как реакция на правительственные репрессии по отношению к большевикам, а не как восстание[201]. “С фронта идут на нас, – объяснял Сталин. – Во Временном правительстве колебания. <…> “Аврора” спрашивала, стрелять ли при попытке разведения моста. <…> Все равно мосты будут наши… Среди юнкеров и броневиков раскол. <…> “Рабочий путь” набирается. Телефоны пока не наши. Почтамт наш”. На подходе были красногвардейцы и большевистски настроенные войска.