Глаза погребённых - Мигель Астуриас

— Ну, время у нас будет, тогда расскажешь, — Флориндо продолжал говорить с ним как с равным, на «ты». — Самое важное, что ей удалось бежать…

— Она ускользнула у них прямо из рук…

— К вашим услугам. — К ним подошел Паулино и обратился к Кею: — По-моему, будет лучше, если я пройду вперед и запущу мотор, так мы выиграем время…

— Что ж, это хорошо придумано, — ответил Флориндо, передавая Паулино ключи от грузовика, в котором развозил лекарства по окрестным аптекам, — но только потише, не давай сильный газ, чтобы не шуметь, и на стартер жми полегче, и бензина…

— Да, чтобы не забыть, — прервал его Паулино, — говорят, что товарищ, — теперь он обращался к Табио Сану, — работал в столице угольщиком, я даже с трудом его узнал, волосы у него побелели, будто зола их припудрила.

— Что делать — стареем, но это не самое страшное, лишь бы увидеть осуществленной нашу мечту…

— Здесь у меня все… — сказал Кей, когда они усаживались в грузовичок, которым правил Паулино; Табио Сана они усадили между собой. — Здесь у меня все — лекарства, оружие, пища, напитки и даже последние листовки, которые мы получили и спрятали на чердаке церкви. Паулино их оттуда забрал…

— Да, я унес их вчера вечером, — отвечал Паулино, ведя грузовик по извилистому шоссе, — должен вам сказать, что все три лозунга очень хороши, но больше всего мне по вкусу: «Свободы и хлеба!»

С побережья, утонувшего в ночи, доносился шум моря, словно там кипела похлебка из черных бобов, бурлила, бурчала.

— Где думаете проводить митинг? — спросил Сан.

— Сначала на Песке Старателей, — ответил Кей, — а вообще думаем провести не один митинг…

— На Песке Старателя… — поправил его Паулино, не отрывая глаз от дороги. — Нельзя допустить, чтобы из-за каприза каких-то глупцов изменили название. Ведь так всегда называлось это место неподалеку от Пещеры Старателя, где, как говорят, могли бы спастись те янки-миллионеры, которых унес ураган, если бы они укрылись в пещере.

— Это грузчики бананов, — пояснил Флориндо, которого начинало раздражать, что Паулино всюду сует свой нос. — Это они потребовали, чтобы так переименовали место. Там они готовили свою первую стачку и сами себя назвали Старателями.

— Превосходное название для тайного общества! — воскликнул Табио Сан. — Вот сейчас мы заговорили о грузчиках бананов, а интересно, на чем же все-таки остановил свой выбор Хуамбо? Вы помните его! Тот самый мулат, страшно упрямый, которого я хотел использовать для работы на побережье. Я был уверен, что нам он будет очень полезен, а вот пользы от него никакой.

— Он почти рехнулся, — поспешил ответить Паулино, на которого Кей зло поглядывал, не в силах заставить его замолчать, он казался каким-то чудовищем, восседавшим за баранкой, бестелесным чудовищем с огромной головой и двумя длиннющими руками, огромными, волосатыми.

— Я спросил о нем, потому что он собирался работать грузчиком, но ведь эта работа слишком тяжела для него!

— Он неплохо вел себя, когда вспыхнула стачка, — ответил Флориндо. — Он оставался вместе со всеми. А сейчас его нередко видят возле могилы отца, останки которого он то выгребает из могилы, то опять хоронит, — хочет узнать, открыты ли глаза у отца. Он принял всерьез эти разговоры насчет глаз погребенных…

— Да, вел себя он неплохо, но никто ему не верит… — опять послышался голос Паулино.

— Я сделал все, что смог, — продолжал Флориндо, — чтобы, согласно нашим планам, убедить его поступить на работу в контору управления. Ему это было бы очень легко, тем более что здесь, в доме миллионеров Лусеро, проводит свои каникулы Боби Томпсон, внук президента Компании. Чья рекомендация может быть лучше? Будет ли кто-нибудь в ней сомневаться?

— Вот именно, именно, будет ли кто-нибудь в ней сомневаться? — снова вмешался Паулино. — Знаете ли вы, товарищи, что в один прекрасный день, вскоре после своего приезда, этот самый Боби въехал на лошади прямо в контору управляющего?..

— А что делает здесь этот парень? — спросил Сан, глаза которого следили за темной лентой шоссе, убегавшего под колеса машины.

— Вначале говорили, что он на каникулах, — сказал Кей, который говорил не переводя дыхания, чтобы не дать вмешаться Паулино Велесу, — а потом вот остался…

— И никто не знает, в какую дудку он дует! — сумел все-таки ввернуть Паулино.

— Есть сведения, — продолжал Флориндо, — что между матерью и дедом мальчишки произошел серьезный конфликт в Чикаго. Опасаясь, что немцы будут бомбить Чикаго, мать не хотела, чтобы ее сын оставался там, и отправила его на плантации. Кое в чем она права. Здесь безопаснее. Уж если немцы или япон- цы будут бомбить эти места, то в последнюю очередь. Однако старик — он умирает, рак горла — считает, что внуку его здесь угрожает значительно большая опасность в связи с забастовками, чем там. Старческий маразм, кому хочется возиться с мальчишкой!

— Не такой уж маразм! — Сан передвинулся на сиденье. — Как истинный гангстер, старик полагает, что мы можем украсть мальчишку и будем требовать от старика в виде компенсации улучшения условий работы.

— А это мысль, — заметил Паулино.

— Мысль янки, — сухо оборвал его Сан. Грузовик остановился.

Далее Сан должен был идти пешком вместе с Флориндо, а Паулино — вернуть машину в гараж.

Они простились. Паулино просунул в окно дверцы огромную голову и длиннющую руку — оказалось, что ладонь у него совсем маленькая, — чтобы пожать руку Табио Сану, повторяя слова, уже сказанные им на станции, насчет золы в волосах. Паулино был уже немолод, несколько сутуловат — сказывались годы тяжелой работы, — глаза близко поставлены, мягкие красноватые складки у губ и морщины на лбу.

Смолк шум мотора, утонул во мраке свет фар — все погрузилось в молчание и темноту. Глаза постепенно привыкали к фосфоресцирующему пепельному свету звезд, а уши — к ночным шорохам.

За первыми шагами — первые взмахи рук… Трудно было отражать атаки летающего яда, жужжащего, назойливого, беспощадного. Москиты ели живьем. Ускорить шаг. Все равно. Лучше не обращать внимания. Временами приходилось не столько отгонять москитов, сколько отрывать, как коросту, приклеенную потом. «Искры тропиков», — подумал Кей, прислушиваясь к словам Сана.

— Малене удалось скрыться после того, как она получила предупреждение от Рамилы. И очень вовремя — она была уже на грани опасности. Когда пришли за ней, в школе ее не оказалось. Ее счастье! Она ушла в маленькую керамическую мастерскую, которую основала неподалеку от Серропома. И не вернулась. Они не только все обыскали, не только утащили ее вещи, они разграбили школу. Не обнаружив ее, они стали избивать служащих школы. В тюремной машине они увезли в столицу директора мужской школы и мастера по керамике — а это чудесный старик, Пополука, Индалесио Пополука, — а также одну учительницу, по имени… по имени… Ана Мария… да, Ана Мария… совсем еще дитя…

— А здесь, — сказал Кей, — вчера арестовали учителя Хувентино Родригеса, обвинив его в бродяжничестве. Но мы думаем, что кто-то донес на него, — он выступает за забастовку.

— Хорошо, очень хорошо, что и учителя включаются в нашу борьбу, такого еще никогда у нас не бывало! — воскликнул Табио. — А ведь люди этой профессии многое претерпели. — Студенты — те понятно, они всегда были искрами восстания. Но учителя…

Собеседники смолкли. Отовсюду врывалось в уши пронзительное, пронизывающее чуть не до зубов стрекотание цикад — стрекочущие потоки звуков обрушивала на них ночь, а веки, тяжелые от усталости, жары и сна, еще более тяжелели от многократно повторяющихся одних и тех же слогов, что зубрили лягушки, хоры лягушек… аэ… аэ… ао… ао… аэ… ао…

Голоса лягушек раздавались так четко, что оба, Табио Сан и Флориндо Кей, подумали, не передается ли это какой-то пароль великого заговора земноводных против звезд.

И невольно возникла мысль: а сами они, кто такие они сами? Поднявшиеся из болота нищеты и голода существа, бросившие вызов мулатов созвездию банановой монополии: «Чос, чос, мойон, кон…»

Этой же самой ночью — ночь, собственно, еще не вступила в свои права — Хуамбо повторял те же слова… «Чос, чос, мойон, кон…»

Никак он не мог понять, что же это светится: фосфоресцирующие жуки или светлячки?

По деревянным подмосткам, вдоль стены церкви, светящимися гусеницами ползли светлые пятна, заползали меж балок чердака, шарили то там, то здесь, словно искали что-то, но, очевидно, ничего не обнаружив, спускались — мигавшими скачками — на землю.

— Знаете что?.. — сказал Лусеро Петушок, когда ребята в полном замешательстве спустились на землю и окружили его, потушив электрические фонарики. — Знаете, что я думаю… куда спрятали эти свертки? На кладбище…