Жаркие ночи в Майами - Пат Бут

— Да, я действительно с нетерпением ожидаю этих съемок. Хочешь знать почему?

— Почему?

— Потому что я буду сниматься вместе с тобой.

— Спасибо.

— Потому что я влюбилась в тебя.

Лайза сознательно повысила ставку. Солнечный свет упал на лицо Роба. Это Бог послал ему свой луч.

— Нет, Лайза, это тебе кажется. Ты просто… Ты играешь другими людьми. И ты играешь собой.

— Я в игры не играю. Это люди вроде Мэри играют в игры. А я чувствую. Я глубоко чувствую. Я человек эмоциональный. Я не боюсь чувств. А ты?

Роб смущенно засмеялся, не зная, что ответить.

— Я не знаю, Лайза. Такие люди, как ты, для меня — темный лес. Я еще не привык к тебе. Я не могу держаться на таком же уровне… жить так же напряженно. С такими перепадами настроения, с такой драматичностью.

— Я знаю, что это нелегко, — сказала она. — Я и впрямь немножко сумасшедшая. Думаю, мы все такие. Но в глубине души я хорошая. Я верю в Бога. Я стараюсь поступать по совести.

Лайза изобразила на лице, как она надеялась, благочестие и раскаяние. Сейчас ей бы весьма пригодился скромный платочек, чтобы покрыть голову, но его под рукой не было.

— О, Лайза, я знаю, что ты хорошая. Я чувствую. — Роб потянулся и взял ее руку в свою, тронутый признанием Лайзы. — Я не осуждаю тебя. Я просто говорю, что мы с тобой полные противоположности, вот и все. Ты мне действительно нравишься. Правда.

— Ты находишь меня привлекательной? — спросила Лайза, настойчиво идя к своей цели.

— А разве кто-нибудь может не считать тебя привлекательной?

Это был не тот ответ, которого она добивалась.

— А ты? — настаивала Лайза.

— И я тоже.

Это было правдой. Он действительно находил ее очень красивой. Ее красота была просто неземной. Когда он занимался с ней любовью, ее красота устрашала его. К Лайзе можно было пристраститься. Он уже попробовал ее запретный плод. Он познал ее. Если откусить от яблока Лайзы Родригес более одного раза, от этой привычки можно вообще никогда не избавиться.

— Ну так что же? — прошептала она, сжимая его руку.

— Ты, наверное, просто готовишь это для съемок, — проговорил он с застенчивым смешком. — Знаешь, как это бывает: актер и актриса, играющие главные роли, любят друг друга, пока снимается фильм. Так легче играть, а потом «будь здоров, желаю успеха».

— Ты так думаешь?

— Я и сам не знаю, что думать.

И тут Лайза Родригес удивила саму себя. Она вдруг поняла, что собирается сказать, но остановиться уже не могла.

— А я думала, что хочу выйти за тебя замуж.

— За меня… замуж? — вырвалось у него.

Лайза не ответила. Она жгла его своим взглядом. Глаза ее затуманились. Боже правый, она ведь на самом деле не шутит! Что он может сказать ей? Неужели она действительно любит его?

— Ты серьезно? — спросил он.

— А я выгляжу серьезно?

О да, она выглядела серьезной. Как бы подчеркивая это, великолепная слеза выкатилась из ее великолепного глаза.

— Может, пойдем пройдемся по пляжу? — предложил Роб.

Он бросил деньги на столик и встал. Подобный разговор не следовало вести на людях.

Лайза смиренно последовала за ним в своей новой роли смиренной, отверженной возлюбленной. Они перешли дорогу и направились к скамье под пальмами. Солнце пробивалось сквозь листву, обливая их своим сиянием. Над морем стояла дымка. День обещал быть жарким.

— Что нам надо делать перед завтрашней съемкой? Репетировать или что-нибудь в этом роде? — неожиданно спросил Роб.

Сменить тему разговора показалось ему хорошей идеей. Слово «женитьба» еще звенело у него в голове. Оно вызывало потрясение, но также и еще что-то. Оно ему льстило. Лайза Родригес, идущая с ним рядом, хочет выйти за него замуж. Родригес — самая красивая девушка на всем свете!

— Мы правда можем порепетировать, — сказала Лайза.

Теперь она улыбалась, одинокая слеза на ее высокой скуле поблескивала, как легкое воспоминание.

— Каким образом? — спросил Роб.

— Мы можем целоваться. На съемках нам придется много целоваться.

— Прямо здесь, на людях?

Это отнюдь не было отказом.

— Моделям все приходится делать на людях.

Лайза потянулась к нему, намереваясь показать, что приходится делать моделям, и Робу вдруг до смерти надоело сопротивляться. Ее лицо было так близко, а губы так прекрасны. Одного только исходившего от нее запаха утренней свежести было достаточно, чтобы он возжелал ее. Роб прикрыл глаза, предоставляя Лайзе свободу действий. Она разбиралась во всем этом. Гораздо лучше, чем он.

В темноте, на солнечном свету, он ощущал, как дышит ее рот, проникая в его рот. Целуя, она крепко прижимала его к себе, словно боясь потерять, словно ее руки были цепями, которыми она намеревалась приковать его к себе навечно. Она вела себя невероятно нежно. Это была не Лайза. Это была совершенно другая личность — прелестный ребенок цеплялся за него, как за игрушечного медвежонка, в пугающей темноте ночи. Ее губы, касающиеся его рта, умоляли: «Забудь, кто я. Забудь, что я собой представляю. Верь моему телу. Верь, что я люблю тебя». Это был правильный подход: его оборона слабела. Рот его жадно прильнул к ее рту. Она все еще сжимала его. В ее объятиях он был пленником; каждым изгибом своего тела она приспосабливалась к его целомудрию в тайной гармонии умной страсти. Теперь и он сам припал к ней, ее пленник, вновь ощущая ее сладкий и опасный вкус. Она проникла в его сознание подобно тому, как ее язык проник в его рот. Он открыл глаза, чтобы посмотреть на нее. Ее глаза были широко раскрыты, в них светилась полная откровенность, теперь она не играла ни в какие игры — ее глаза открывали ему путь к ее душе. Он мог видеть в ее глазах любовь. Но эта девушка так много знала о сексе и так мало о том, что такое любовь. Этот парадокс читался в ее глазах. Она была в панике. Она оказалась в чужой стране, и языка этой страны она не знала. Она жаждала, но не умела попросить.

Роб чувствовал, как растет в нем нежность к ней. Эта нежность рождалась из того же источника, что и вожделение. Внезапно все оказалось возможно. Он может научиться любить эту девушку. Он может защитить ее от нее самой, от ее саморазрушающей силы. Он может научить ее любви к Богу, она узнает от него о путях Господних, как он узнает от нее о путях мирских. По юности они были равны. У них был разный опыт, но объем этого опыта был одинаков. Они будут дополнять и поддерживать друг друга в войне против одиночества, которая называется жизнью. И в этот момент прозрения их брак уже не казался таким странным, недостижимым, таким безумным. И Роб прижал ее к себе теснее, и их поцелуй становился все крепче, обретая смысл, а их тела дрожали в унисон, постигая нечто совершенно новое.