Темная звезда - Вера Камша

«…ибо пришли мы из праха и в прах возвращаемся. И юдоль земная — лишь пристанище временное, и всем предначертано покинуть ее. И нет греха тяжеле, нежели скорбеть по ушедшим, ибо все случается по воле Творца — и рождение, и смерть…» — Рене с трудом сдерживал идущее от чистого сердца желание вколотить эти лживые и неумные слова в жирную глотку епископа Коатского и Никрийского.

Как можно верить, что Творец всеблаг и всемогущ, если он допускает, что самое лучшее и самое чистое гибнет, а подлость и предательство торжествует?! Аррой готов был признать, что они проиграли хитрому и искушенному в интриге врагу, но соглашаться с тем, что все произошло «по воле Творца» и что он, Шандер, полуживая Герика, все пришедшие в храм таянцы свершают тяжелейший грех, оплакивая Стефана, в это адмирал поверить не мог. А если бы поверил, то остаток своей жизни бросил на то, чтоб сокрушить Церковь, вынуждающую пресмыкаться перед силой, запрещающей любить. Ибо что есть запрет на скорбь по потерянным навеки дорогим, как не запрет любви?!

Рене вдохнул запах траурных курений, живо напоминавший ему узкие, белые улочки Эр-Атэва, где торговали лучшими благовониями, и черные, хищные корабли атэвских корсаров, подстерегавшие зазевавшиеся арцийские суда. Скольких атэвов отправил на дно Счастливчик Рене! Сколько раз проскакивал между двух рифов, выходил победителем в схватках со шквалами и стаями хищных кэргор.[86] Адмирал видел смерть и убивал сам, но до этого проклятого лета не испытывал ненависти. Враг для него был в одной цене со стихией — надо победить, если уж нельзя обойти или обмануть, но ненавидеть скалы, туман или ветер глупо. Теперь он ненавидел. Потому что любил. Потому что не смог защитить.

Он никогда не забудет утро их с Шандером возвращения в Высокий Замок. Растерянное лицо обычно уверенного во всем Лукиана, пустые глаза Герики, отчаянные крики Преданного, с большим трудом водворенного в зверинец, затоптанные и переломанные кусты роз у Полуденных ворот… Проклятая память, как песок воду, вбирала в себя то, что должно было превратиться в неизбывную, постоянную пытку. В боль, которую придется тащить на горбу и скрывать до конца своих дней, Проклятый ведает, сколько их, этих дней, еще осталось…

Рене не смотрел на принцессу Таяны Анну-Илану, он о ней просто забыл, забыл сразу же, как провел на причитающееся ей отныне место. Какая-то часть сознания герцога заставляла его делать все, что нужно, тем более что Марко, внезапно став совсем больным и старым, просто не понимал, о чем его спрашивают. Всем занимались они с Шани. Гардани держался молодцом, но темные круги вокруг запавших глаз говорили о том, чего ему стоит это спокойствие.

Счастье еще, что жила на Лисьей улице маленькая колдунья, а в Закатной башне рыдала, сжавшись в комок, Белка. Шандер был из тех, кто живет во имя кого-то, останься он совсем один…

Ароматный дым тянулся вверх, исчезая в открытом над алтарем купольном окне. Жаркая духота храма, надоедливый голос Тиберия, вздыхающая и ворочающаяся толпа. Тиберий — ничтожество. Если бы его назначили кардиналом, он бы пережил всех, потому что таких самовлюбленных, напыщенных кабанов не убивают. Они не опасны, К счастью, Феликс — друг и воин. Он не оставит Таяну без поддержки, новый кардинал ДОЛЖЕН стать верным соратником, тем более что Архипастырь и сам ходит сейчас по лезвию бритвы. Как и его покойный предшественник. Жаль, они так и не увиделись с Филиппом, хотя и хотели этого. Филипп умел выбирать соратников — Феликс, Парамон…

Не случайно сюда был прислан именно он, а не надутый индюк вроде Тиберия. Легату Архипастыря и в голову не пришло рассказать кому бы то ни было о том, что случилось в Кантиске на самом деле. Глядя в глаза королю и королеве чистым и ясным взором, толстенький монах поведал лишь о скоропостижной смерти Архипастыря, о том, что преемник его известен, но по канонам до официального решения Конклава, который должен состояться в двадцать третий день месяца Лебедя, он, Парамон, не вправе назвать имя. Новый же кардинал может быть назначен лишь с благословения нового Архипастыря, так что таянцам придется еще немного подождать.

Вряд ли кто-то из присутствовавших на приеме нобилей догадался, что имя Архипастыря не Амброзий, а Феликс. И незачем им это знать раньше времени…

Сзади что-то глухо ударилось об пол, раздался приглушенный шум — видимо, кому-то стало плохо. До равноапостольной Циалы в иглециях люди сидели, но святая решила, что в Доме Творца должно стоять. С тех пор, особенно в жару, из храмов постоянно кого-нибудь выносили. Вот и теперь… Рене непроизвольно пожал плечами: вряд ли Творец столь мелочен, чтоб заставлять больных людей стоять в духоте целыми орами. Он, Рене, хвала Великим Братьям, пока здоров и силен, но даже ему выдержать службу от и до… Стефан, кстати говоря, вряд ли согласился бы с тем, что из-за него мучаются люди.

Очевидно, эта мысль — а что бы сделал или сказал Стефан — скоро станет привычной. Главное же, чего хотел племянник, это защитить Герику и спасти Таяну. Он бы просил Рене об этом, если бы умирал у него на руках. И Рене дал слово, нет, не Творцу и не покойному принцу — вопреки тому, что говорили клирики, эландец был убежден, что умирают раз и навсегда. Он дал слово самому себе. Отныне Таяна и Герика — это его забота и его долг.

«…ибо пришли мы из праха и в прах возвращаемся. И юдоль земная — лишь пристанище временное, и всем предначертано покинуть ее. И нет греха тяжеле, нежели скорбеть по ушедшим, ибо все случается по воле Творца — и рождение, и смерть…» — слова звучат громко, невыносимо громко.

Черный доломан Шандора теперь оторочен лиловым. Так повелось исстари. Цвет лучшей таянской сирени, цвет нежных весенних цветов был и цветом королевского траура. Епископ Коатский и Никрийский с умело скорбным выражением вел вперед похоронную службу, но Гардани на клирика не смотрел. Настороженный взгляд графа шарил по иглецию — прийти проститься с наследником был вправе любой житель королевства, а в королевстве в последнее время завелось слишком много убийц. Шандер уговорил Рене надеть под колет легкую кольчугу, хоть герцог и сказал, что сейчас его вряд ли будут убивать. Граф не обольщался — Аррой согласился лишь из нежелания спорить. Конечно, кольчугу по нынешним временам вряд ли можно считать надежной защитой, но это все же лучше, чем ничего. Тем более что король так и не дал разрешения покончить с Михаем.

Убийца, колдун и отравитель нанес удар даже из заточения. Пока он жив, в Высоком Замке никто не может чувствовать себя в безопасности — уж в этом-то Шани был уверен. Но Марко, казалось, совсем утративший волю к жизни, с неожиданной твердостью запретил даже приближаться к Арсенальной башне, служившей тюрьмой тарскийскому господарю. Ни Ланка, ни Лукиан, бурно поддержавшие капитана «Серебряных», не смогли переубедить короля. Может быть, он прислушается к словам Рене. После службы эландец будет говорить с Марко. А если откажут и ему, то «Серебряным» придется беречь Марко, Илану, Герику и особенно Рене в десять глаз. Хотя худшее уже случилось…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});