Страна Рождества - Джо Хилл

Она бросила последний взгляд на Вик, прикорнувшую на диване, подложив себе под подбородок сжатые кулаки. На этот раз Мэгги ничего не могла с собой поделать. Дверь была рядом с диваном, и Мэгги, направившись к ней, остановилась, наклонилась и легонько поцеловала ее в висок. Уголок рта у спящей Вик приподнялся в кривой улыбке.

Мэгги отправилась искать среди теней мальчика. Вышла в бывшую детскую библиотеку, тихо прикрыла за собой дверь. Ковровое покрытие, заплесневелыми полосами оторванное от пола, было скатано к стене, образуя ряд вонючих рулонов. Под ногами был влажный бетон. Один угол комнаты занимала половина огромного глобуса — перевернутое вверх тормашками Северное полушарие было полно воды и голубиных перьев, а его бока покрывали полоски птичьего помета. Перевернутая с ног на голову и обгаженная Америка. Она рассеянно заметила, что до сих пор держит в руках мешочек с фишками «Эрудита», забыла убрать его в стол. Тупица.

Где-то справа от себя она услышала звук, не очень отличавшийся от скворчания сливочного масла в сковороде. Мэгги начала огибать П-образный ореховый стол, где она когда-то выдавала «Коралину»[163], «Дом с часами на стене»[164] и «Гарри Поттера». Приблизившись к каменной галерее, которая вела в центральное здание, она увидела прыгающие желтые блики.

Мальчик со своим бенгальским огнем стоял в дальнем конце галереи. Маленькая, приземистая, черная фигурка в капюшоне, скрывавшем лицо. Он стоял и смотрел, а бенгальский огонь, извергавший искры и дым, был направлен к полу. В другой руке он держал длинную серебристую банку. Она уловила запах влажной краски.

— остановиться могу не никак Я, — грубым, странным голосом сказал он и рассмеялся.

— Что? — сказала она. — Мелкота, выметайся отсюда вместе с этим.

Он покачал головой, повернулся и побрел прочь, это дитя теней, двигавшееся как фигура во сне, освещая дорогу в какую-то пещеру бессознательного. Он пьяно покачнулся, едва не врезавшись в одну из стен. Он был пьян. Мэгги чувствовала запах пива даже на таком удалении.

— Эй! — сказала она.

Он исчез. Где-то впереди она услышала смех, отдававшийся эхом. В отдаленном мраке зала периодики она увидела новый свет — струящееся, угрюмое сияние огня.

Она бросилась бежать. Ударяясь ногами о шприцы и бутылки, гремевшие по бетонному полу, она бежала мимо заколоченных окон. На стене справа от нее кто-то, возможно, этот ребенок, набрызгал надпись красной аэрозольной краской: БОГ СГОРЕЛ ЗАЖИВО ТЕПЕРЬ ТОЛЬКО ДЬЯВОЛЫ. Краска еще стекала, ярко-красная, словно стены кровоточили.

Она вбежала в зал периодики, обширный, как часовня скромных размеров, и с таким же высоким потолком. Во время наводнения здесь образовалось мелкое Саргассово море: куча журналов покрывала воду, распухшая масса экземпляров «Национальной географии» и «Нью-Йоркера». Теперь это была большая голая цементная камера, где к полу и стенам прилипли высохшие, затвердевшие газеты, в углах плавали кипы гнилых журналов, валялось несколько спальных мешков, где ночевали бомжи… и стояла проволочная урна, из которой валил жирный дым. Пьяный маленький ублюдок бросил свой бенгальский огонь поверх кучи книг в мягких обложках и журналов. Зеленые и оранжевые искры выплевывались откуда-то из глубины горящего гнезда. Мэгги увидела экземпляр книги «451 градус по Фаренгейту», сморщенный и почерневший.

Мальчик смотрел на нее из дальнего конца зала, изнутри темной высокой каменной арки.

— Эй! — снова крикнула она. — Эй ты, кусок дерьма!

— поздно слишком но, сил всех изо этим с борюсь Я, — сказал он, покачиваясь из стороны в сторону. — .мной за идите не случае коем в ни, пожалуйста ,Пожалуйста

— Эй! — сказала она, не слушая, не в состоянии слушать, тем более что ничего из этого не имело никакого смысла.

Она поискала вокруг, чем бы сбить пламя, схватила один из спальных мешков, синий, скользкий, слабо пахнущий рвотой. Сунув мешочек «Эрудита» под мышку, она навалила спальный мешок поверх языков пламени и сильно его придавила, удушая огонь. Она морщилась от жары и вони, смеси запахов горелого фосфора, обожженного металла и обугленного нейлона.

Когда она снова подняла глаза, мальчик исчез.

— Убирайся из моей библиотеки, маленькая погань! Пошел на хер, пока я тебя не поймала!

Он где-то засмеялся. Трудно было сказать, где он. Его смех был безжизненным, отдающимся эхом, не отслеживаемым звуком, как хлопанье птичьих крыльев высоко в стропилах какой-то заброшенной церкви. Она ни с того ни с сего подумала: «Бог сгорел заживо, теперь только дьяволы».

С дрожью в ногах она пошла дальше, в сторону вестибюля. Если она поймает этого сумасшедшего, пьяного ублюдка, то он уже не будет думать, что бог сгорел заживо. Он подумает, что бог — это непреклонная библиотекарша, а он познает страх ее.

Мэгги шла посреди зала периодики, как вдруг с громким свистящим ревом запустилась ракета. Этот звук толкнулся прямо в нервные окончания — ей самой захотелось закричать и нырнуть в укрытие. Вместо этого она побежала, сбиваясь с дыхания и низко пригибаясь, как солдат под огнем.

Она успела подбежать к огромному центральному залу с шестидесятифутовым потолком как раз вовремя, чтобы увидеть, как бутылочная ракета ударила в крышу, завертелась, отскочила от арки и срикошетила вниз, к тусклому мраморному полу: снаряд изумрудного пламени и трещащих искр. Химически пахнущий дым развеивался по всему залу. Угольки ядовито-зеленого света валились сверху, падая, как хлопья какого-то адского, радиоактивного снега. Сжечь все здание дотла, этот чертов сумасшедший недоносок явился сюда, чтобы сжечь все здание дотла. Ракета пролетела еще немного, врезалась в стену справа от нее и взорвалась яркой шипящей вспышкой, издав треск, похожий на пистолетный выстрел, и она закричала, пригнулась и прикрыла сбоку лицо. Уголек коснулся голой кожи ее правого предплечья, и она сморщилась, пронзенная острой болью.

В дальнем помещении, читальном зале, мальчик рассмеялся безжизненным смехом и побежал дальше.

Ракета погасла, но дым в вестибюле еще мерцал, светясь неземным нефритовым оттенком.

Мэгги гналась за ним, теперь уже ни о чем не думая, потрясенная, рассерженная и испуганная. Мальчик не мог убежать через переднюю дверь — та была заперта снаружи цепью, — но в читальном зале была пожарная дверь, которую бомжи просто подпирали, оставляя открытой. За ней простиралась восточная парковка. Она могла поймать его там. Она не знала, что с ним сделает, когда он попадется ей в руки, и какая-то часть ее боялась это узнать. Достигнув читального зала, она увидела, что дверь наружу уже закрывается.

— Ах ты, дерьмо, — прошептала она. — Дерьмо.

Она пронеслась через дверь и вылетела на стоянку. На мощеной площадке горел всего один уличный фонарь, отбрасывая нимб света. В центре парковка была ярко освещена, но ее края оставались в темноте. Мальчик ждал возле фонарного столба. Маленький ублюдок зажег еще один бенгальский огонь и стоял неподалеку от мусорного контейнера, набитого книгами.

— Черт бы тебя побрал, ты что, свихнулся? — сказала Мэгги.

— Я вижу тебя через волшебное окно! — крикнул мальчик. Он изобразил в воздухе горящий обруч на уровне своего лица. — Теперь у тебя горит голова!

— Ты здесь уст-ст-строишь пожар, и кто-нибудь может погибнуть, ты, задница! — сказала Мэгги. — Кто-нибудь вроде тебя!

Она запыхалась, дрожала и чувствовала странное покалывание в конечностях. Стиснув в руке мешочек «Эрудита», она начала красться по парковке. Позади нее защелкнулась пожарная дверь. Черт побери. Малыш отбросил ногой камень, который не давал ей запираться. Теперь, чтобы вернуться внутрь, ей потребуется обойти все здание.

— Смотри! — крикнул ребенок. — Смотри! Я могу писать огнем!

Он полоснул в воздухе кончиком бенгальского огня, белой спицей света настолько яркого, что он оставлял светящееся остаточное изображение на зрительном нерве Мэгги, создавая иллюзию пульсирующих в воздухе букв.

Б

Е

Г

И

— Кто ты? — спросила она, сама немного покачиваясь, застыв на полпути через парковку… не уверенная, что только что она видела то, что, как ей показалось, она видела. Что он написал то, что, как ей показалось, он написал.

— Смотри! Я могу сделать снежинку! Я могу сделать Рождество в июле! — И он нарисовал в воздухе снежинку.

Ее руки покрылись гусиной кожей.

— Уэйн?

— Да?

— Ой, Уэйн, — сказала она. — Боже мой.

Справа от нее, в тени за мусорным контейнером, щелкнули, включаясь, фары. У обочины на холостом ходу стояла машина, старинная машина с близко посаженными фарами, такая черная, что до этого она не замечала ее в еще большей тьме вокруг.

— Эгей! — донесся голос откуда-то позади этих фар. Тот, кому он принадлежал, сидел на пассажирском месте — нет, подождите, на водительском месте; в британском автомобиле все было наоборот. — Какая ночь, чтобы покататься! Идите сюда, мисс Маргарет Ли! Вы же Маргарет Ли, не так ли? Вы очень похожи на вашу фотографию в газете!