Любовь и ненависть - Иван Шевцов

— На данном этапе — да, — негромко, но твердо ответил Струнов.

— А вы, товарищ Ясенев? — Задорные глаза полковника впились теперь в Андрея, который испытывал в эти минуты странное чувство неуверенности и путаницы. В голове его стоял неприятный гул. За прошедшую ночь он многое передумал, взвешивал каждый факт, каждый жест, фразу Иванова. И ему была неприятна та поспешность, с которой его товарищ делал, хотя бы даже для себя, выводы и заключения.

— Насчет причастности Иванова к убийству, — глухо, с расстановкой начал Ясенев, — у меня серьезные сомнения. Я, разумеется, категорически не исключаю Иванова, но пока что не верю. Думаю, что нам нужно всерьез отнестись к версии о неизвестных нам двоих, с которыми намеревалась расквитаться Суровцева.

Ответ Андрея задел Струнова. Он навалился всем корпусом на спинку кресла, слегка улыбнулся, и в улыбке его Андрей заметил легкую иронию.

— Двое неизвестных — это миф, сочиненный или самим Ивановым, или Суровцевой, — веско сказал Струнов. — Убийство произошло на квартире. Должны быть следы. Какая бы предосторожность ни принималась убийцей, следы крови останутся. Надо обследовать квартиры, где бывала Суровцева. — Он картинно выпрямился, думая, что сказал нечто веское и убедительное.

— Хорошо, — раздался ясный голос полковника. — Но давайте оттолкнемся от версии о двух неизвестных. Допустим, что Суровцева сказала Иванову правду. Она хотела убить того, кто отравил ей жизнь. Попыталась. Но противник оказался сильней. Он убил ее.

— Нет, товарищ полковник, — Струнов замотал головой в знак несогласия. — Это убийство обдумано заранее. Было приготовлено специальное шило. И потом — точно рассчитанный удар в сердце. Расчлененный труп, чтоб замести следы. Наивная версия с какими-то двумя злодеями, чтоб отвлечь внимание…

— Вы все-таки опять возвращаетесь к Иванову, — перебил полковник. — А вы отвлекитесь от него на время. Иванов показал, что Суровцева принимала наркотики. Экспертиза подтвердила это. Важный в деле факт, очень даже важный. Давайте попытаемся установить, кто дал ей наркотик. Это же не аспирин, не гашиш и не морфий. Верно? Наркотик, который доставлен к нам из-за рубежа. Последняя наша встреча с наркотиком состоялась совсем недавно, в прошлом месяце. Привез его мистер Дэйви. Где гарантия, что мы у него изъяли все, до последней понюшки? Какую-то часть наркотика он успел продать. В конце концов мог подарить. Кому? Давайте искать ответ.

Полковник говорил с увлечением, ставя, по своему обыкновению, вопросы, требующие разрешения. Задержал на Струнове глубокий взгляд.

— Тому, кто его пригласил в гости. Так сказать, подарочек хозяину, — подсказал Струнов.

— Вы думаете, Инофатьеву? Едва ли. — Полковник поморщился и уперся ладонями в край стола, точно хотел сдвинуть его с места. — Зачем ему? Он, насколько мне известно, не наркоман. Нет, вы думайте, думайте и ищите — кому?

Раздался телефонный звонок. Полковник взял трубку:

— Здравствуйте, товарищ Инофатьев. Слушаю вас, Марат Степанович. — Прикрыв микрофон ладонью, вполголоса сказал Струнову и Ясеневу: — Легок на помине. — Андрей и Юрий удивленно и весело переглянулись. А полковник говорил уже в трубку, повторяя вопросы Марата, чтобы сидящие в кабинете могли догадаться, о чем идет речь: — Для вас статью? Ну какой из меня писатель?.. А потом, где же логика, Марат Степанович. Вы только что в своем журнале здорово критиковали милицию, а теперь просите статью… Сотрудника подошлете? А это зачем?.. Тогда пусть и подписывает статью своей фамилией… Да нет, увольте, Марат Степанович. Пусть он пишет за начальника управления или за министра. Я человек незаметный, мое дело не статьи писать, а преступников вылавливать… Да не то чтобы отказываюсь — просто не могу, никогда не писал, да и недосуг мне. Ну а ставить свою подпись под чужим трудом считаю неприличным… До свидания. Всех благ.

Положив трубку, многозначительно подмигнул Струнову, но свой разговор с Инофатьевым комментировать не стал, а продолжал прерванное:

— Итак, на чем мы остановились? Кому иностранный гость мог дать наркотик?

— Установить, с кем он общался, — не очень смело произнес Андрей.

— Именно, — подтвердил полковник. — Это и надо выяснить. И вообще больше знать о связях Суровцевой. Пока мы, кроме Иванова, никого не знаем. Не в безвоздушном пространстве жила она, а в обществе. Несомненно, были знакомые, друзья кроме этого Иванова и Лили с ее пустыми показаниями. — И снова телефонный звонок. — Я слушаю. Здравствуйте, Владимир Сергеевич. Занимаемся. Как раз сейчас сидят у меня товарищи, которые ведут это дело… Хорошо, Владимир Сергеевич… Есть, есть. — Торопливо положил трубку: — Комиссар вызывает. Давайте, товарищи, форсируйте. Убийца должен быть найден, и как можно быстрей.

Комиссар милиции Владимир Сергеевич Тихонов — грузный, уже далеко не молодой человек, обладающий ровным характером и железными нервами, — был недоволен началом расследования обстоятельств убийства Суровцевой. Выслушав доклад начальника МУРа, мрачно поморщился:

— Медленно, медленно работаете, друзья мои. Начальство нас торопит, и я его понимаю: случай действительно мерзкий. Поэтому я прошу вас, Семен Павлович, лично заняться разматыванием этого клубка.

— Майор Струнов и капитан Ясенев, по-моему, нащупали верную нить, — учтиво заметил полковник, откровенно недоумевающий, что случаю этому придается такое серьезное значение.

Он доверял своим сотрудникам Струнову и Ясеневу и был уверен, что уголовный розыск рано или поздно найдет убийцу. Конечно, лучше рано, чем поздно, но ведь дело это не простое, требует не только искусства, выдержки и терпения, но и времени. Поспешить, конечно, нужно, но торопливость может только повредить делу, пуще запутать его. Было время, когда начальство приказывало: даем сорок восемь часов сроку — или преступник должен быть найден или вы распишетесь в своей несостоятельности. К подобным методам «руководства» он относился с нескрываемой неприязнью. Он знал, что и комиссар Тихонов не сторонник таких методов.

— А коль верно нащупали нить, то надо ее побыстрей разматывать, — уже совсем дружелюбно сказал комиссар, и полковник понял, что разговор на эту тему окончен и теперь самый подходящий момент перейти к тому, о чем он собирался доложить комиссару.

— Владимир Сергеевич, звонил мне сегодня Марат Инофатьев. Просил статью.

Комиссар заскрипел креслом, полное болезненное лицо его оживилось, в глазах сверкнули веселые огоньки. Полковник понял, что комиссару известно о звонке редактора «Новостей», и он сделал паузу.

— И ты, конечно, отказался, — утвердительно произнес комиссар и улыбнулся каким-то своим мыслям. — Правильно сделал. Но Инофатьев проявил подозрительную настойчивость. После разговора с тобой он звонил мне, и я согласился принять его сотрудника и дать интервью. Сейчас сюда зайдет некто Наум Гольцер. Кажется, это тот самый, кому Марат поручил сопровождать Дэйви.

Полковник не знал, что Гольцер сопровождал заморского гостя, но, вспомнив недавний разговор со Струновым и Ясеневым о том, что Дэйви мог какую-то долю наркотика кому-то подарить, высказал это предположение уже конкретно по адресу Гольцера.

— А он что, наркоман, этот Гольцер? — в свою очередь поинтересовался комиссар.

— Да как будто нет, — ответил полковник.

— Тогда к чему такие подозрения?

— Да я так, к слову.

— А ежели к слову, то вот тебе подходящий случай: он будет меня интервьюировать, а ты сиди и наблюдай за ним. Что это за личность и почему именно ему Марат доверил роль гида? Между прочим, это тот самый Гольцер, на квартире которого Марат устраивает пьяные оргии.

— Современный вакх, — съязвил полковник.

— Да, что-то вроде.

Бойко и самоуверенно вошел Наум Гольцер в кабинет комиссара Тихонова. Владимир Сергеевич тучно двинулся ему навстречу, поздоровался и затем представил полковника, говоря шутливо:

— Я пригласил начальника уголовного розыска в наказание за его отказ написать статью для «Новостей». Пусть теперь помогает нам интервьюироваться.

Горластый Гольцер восторженно расхохотался, пожимая руку начальнику МУРа, но тот иронической улыбкой погасил его восторг. Гольцер очень нравился себе, ступал величественно, сидел картинно. Сегодня же ему хотелось понравиться этим двум ответственным работникам охраны общественного порядка. Держаться просто он не умел: смахнув с холеного лица нарисованную улыбку, он принял вид человека солидного, благовоспитанного и независимого, но больше чем доброжелательно настроенного к своим собеседникам. Сев за приставной столик лицом к лицу с начальником МУРа, он с мягкой улыбкой сказал:

— Да, товарищ полковник, Марат Степанович немножко обижен на вас.