Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Старая система рухнула до того, как успела заработать новая».
— Он нам рассказывает, што натворил! — удивлялся Волков, обращаясь к стоящим рядом.
«И сегодня меня тревожит потеря нашими людьми гражданства великой страны».
— Это твоя работа, ублюдок, — прорычал Адольф. — Штоб ты захлебнулся в слезах людских.
Выступление было долгим, бесцветным и скользким, как мокрый обмылок. «Даже последнее слово не смог сделать достойным», — с неприязнью подумал Савельев. Он отвернулся, чтобы уходить к столу, как вдруг пронзительный вскрик Нестеренко заставил быстро глянуть на экран:
— Флаг! Смотрите: флаг!
То, что происходило на экране, остановило всех. Видимо, съёмка шла издалека — «телевиком». В ночной темноте едва просматривалась Спасская башня Кремля. Был слабо освещен и купол президентской резиденции. Только установленная на его крыше мачта с государственным флагом Советского Союза была хорошо видна в свете направленных снизу прожекторов.
Эту картину — красное полотнище величественно колышется над Кремлём — много лет видели наяву или по телевизору граждане трёхсотмиллионной страны, и развевающийся стяг был гарантией того, что великое их государство живёт, и они являются частью его.
Теперь же происходило что-то невероятное. В полной тишине флаг полз вниз и уже прошёл треть мачты. Едва различимые на крыше фигурки людей быстро двигали руками, видимо, торопясь опустить стяг. Но декабрьский ветер сильно развевал его, образовывал тугие ярко-красные волны, снова вытягивал полотно на всю длину, и казалось, флаг сопротивляется. Когда же его достали рукой, съёмка прекратилась.
Все находящиеся в избе онемели. В молчании Савельев выключил телевизор. Пошёл к столу. Он понял: если сейчас не выпьет, не сможет разжать спазмы в горле. Глядя на него, двинулись за стол остальные. Только Нестеренко прикованно смотрел на выключенный телевизор и не трогался с места.
— Андрей! — позвал его Савельев. — Иди к столу.
Тот сумасшедшими глазами глянул на журналиста и показал пальцем в телевизор:
— Эт што такое, Вить?
— Это, Вольт, конец страны, — вместо Савельева ответил Волков.
— Кто ж им, сукам, разрешил? — тихо, но зловеще спросил электрик. — Вы мне можете сказать? Значит, они окончательно угробили нас?
В дальних глубинах сознания у Нестеренко ещё таилась маленькая, едва дышащая надежда на какие-то перемены. Да, подписали три Существа бумагу о том, что Советский Союз они распускают. Видимо, побаивались: могут нарваться на кулак Горбачёва. Поэтому собрались, как сейчас рассказывают, в нескольких километрах от границы, чтобы в случае чего рвануть в Польшу. Тогда Горбачёв пустил соплю. Но потом-то мог опомниться? Он всё ещё президент. Главнокомандующий. Не надо армии. Достаточно несколько дивизий… А он ни страну, ни себя не стал спасать. Ах ты, пятнистая шкура…
— Не знаю, как вы, а я готов пойти в партизаны.
— Против кого? — спросил учитель.
— Их надо казнить, — продолжал Нестеренко. Он, наконец, сдвинулся от телевизора, но шёл к столу тяжело, разбито.
— По-хорошему, надо бы судить, — сказал Савельев. — Партизанщина — это терроризм. А он нигде не приветствуется. Вот судить — другое дело! Но кто же в этом разброде даст их судить? Всё, што они сделали, нужно не народам. Кучкам, оказавшимся у власти. И особенно тем, кому сдали страну… Западу. Разве победители позволят разложенным, оглуплённым массам отнять такую ценность?
Отречение Горбачёва потрясло и Виктора. Видя, куда направляются события, он давно был готов к нехорошему финалу. Но одно дело знать, что будет смерть, другое — её увидеть. Виктор вспомнил рассказы отца о реакции людей на смерть Сталина. Сергей Петрович Савельев также, как Волков, был учителем. Только преподавал математику. «Все мы понимали, — говорил он сыну, — придёт когда-то время и Сталин умрёт. Нет же бессмертных… Но когда он умер, многим показалось, что остановилась жизнь. Мой класс — девятый класс — рыдал. Я вытирал слёзы и не стеснялся. Фронт прошёл… Горя нагляделся… А тут — плакал. Потом оказалось, что жизнь продолжается».
До заявления Горбачёва Виктор старался притоптать свои тревожные мысли о будущем страны. Успокаивал себя и жену примерами из истории. Сколько империй распалось, а народы продолжают жить. Ту же Российскую империю большевики разорвали в клочья. Однако она вернулась в форме Советского Союза. О том, что многие империи исчезли вместе с народами, думать не хотелось. Теперь спущенный флаг государства взволновал его и встревожил до учащённого сердцебиения. Что будет с Россией? С Украиной, где жили родственники жены? С тихой и светлой Белоруссией, куда он несколько раз ездил в командировки и возвращался, словно умытый в прозрачной родниковой воде. Наконец, с Казахстаном, где он какое-то время работал, и половина населения которого — русские.
— Эти люди не имеют права жить, — обрывисто дыша, продолжал свою линию электрик. — Надо подкараулить… Не приветствуется… А быть государственным преступником и оставаться ненаказанным приветствуется?
— Их как раз надо оставить жить, — хмуро объявил Волков. — Они должны видеть, што натворили, и мучиться.
Адольф недовольно заёрзал. С осуждением поглядел на учителя.
— Будут эти твари мучиться. Думаешь, у них есть там, внутри, такое, што заставляет нормальных людей мучиться? Вот когда б их Бог наказал… Послал каждому страшную болезнь… Мучительную. Им самим… Их родне… Пусть ба глядели… Выли, как собаки, и знали: это им за миллионы остальных.
— Если я их на этом свете не достану, — опустил тяжёлый кулак на стол Нестеренко, — и если есть тот свет, пойду там в кочегары. Буду жарить. Встречный план возьму, как раньше было… Но не дам ихним душам покоя.
Уже никому не хотелось ни есть, ни пить. Все вроде были вместе, и в то же время каждый по себе. Печально молчала Валентина, изредка взглядывая на Дмитрия. Ушёл к печке Николай, присел там на маленькую скамеечку. Куда-то в угол избы смотрел Валерка, опасаясь встретиться глазами с Адольфом. А егерь, забыв о нём, ждал хоть каких-нибудь утешений от городских. Но что они могли сказать ему, сами чувствующие себя перед новой жизнью, как люди, оказавшиеся на краю неизвестного болота. Одно объединяло мысли: на их глазах произошла гигантская катастрофа, и те, кто её совершил, достойны высшей меры наказания.
— В Новгороде есть памятник «Тысячелетие России», — углублённый в свои мысли, проговорил учитель. — Там изображены все, кто из начальной Руси создавал наше великое государство. Придёт время, и поставят памятник «Разрушители России» где-нибудь…
— …на свалке, — вставил Нестеренко.
— Нет, в людном месте. Их должны видеть. Плевать на них.
Владимир ещё никогда в жизни не чувствовал такого унижения. Какбудто к нему в квартиру залезли воры, раскидали вещи, грязными ботинками наступили на ночную сорочку Натальи, утащили всё ценное, а он, здоровый крепкий мужчина, спецназовец, умеющий победить добрый десяток людей, сейчас не способен даже понять, кого ему надо нейтрализовать.
— Плевать — это ты хорошо придумал, — медленно произнёс электрик. И, заводясь, заговорил быстрее. — Очень хорошо, Вова, придумал. Я понял, как будет их наказывать народ.
Андрей в волнении встал, энергично прошёл по избе, вернулся к столу. Все глядели на него.
— Я сделаю кооператив. Их вон уже сколько! Будет ещё один. Завод, чувствую, угробят. Но мой кооператив будет жить. Его продукция пойдёт нарасхват.
Он помолчал и многозначительно объявил:
— Я буду делать унитазы и писсуары.
Столь неожиданное сообщение развеселило людей. Сумрачное настроение немного просветлело.
— Ну, если только с музыкой, — хмыкнул Савельев.
— С мордами! С ихними мордами. Представляете, приходит мужик в общественный туалет, пристраивается — и прямо в морду «пятнистому». Или сразу троим Существам. А когда по-хорошему… штоб посидеть от души… тут уж, ребята, все они получат сполна.
Мужики захохотали, видимо, представив картину народной мести. Скупо улыбнулась Валентина.
— Ну, ты даёшь, Андрюша! — весело воскликнул Адольф. — Надо же догадаться!
Однако Савельев, тоже улыбаясь, остудил электрика:
— Не выйдет ничево, Андрей, а жалко. Они расценят это, как оскорбление личности. Подадут в суд. Скажут: наладил производство и продажу оскорбительных изделий.
— Какие личности?! — завопил егерь.
— Всё равно нельзя, Адольф. Вот если б Андрей сделал такой унитаз для себя… поставил в своей квартире и не продавал людям на рынке…
— А друзьям могу подарок сделать? — спросил растерянно Нестеренко. — Тебе… Володе… Вот им, — показал на мужиков.
— Подарок, наверно, можно. Я, правда, не специалист, но ведь если ты, он, все мы купим портреты этих деятелей, прибьём их в туалетах, а может, даже приклеим в унитазах, кто нам што сделает?
- АРХИПЕЛАГ СВЯТОГО ПЕТРА - Наталья Галкина - Современная проза
- Паразитарий - Юрий Азаров - Современная проза
- Незримые твари - Чак Паланик - Современная проза
- Карибский кризис - Федор Московцев - Современная проза
- Учитель-психопат - Евгений Свинаренко - Современная проза
- Огненное погребение - Владимир Нестеренко - Современная проза
- Огненное погребение - Владимир Нестеренко - Современная проза
- Счастье Зуттера - Адольф Мушг - Современная проза
- Четыре сезона - Андрей Шарый - Современная проза
- Ортодокс (сборник) - Владислав Дорофеев - Современная проза