Принц приливов - Пэт Конрой

Когда Снежинка двинулась вверх по реке, я остро ощутил ее пронзительное одиночество изгнанницы. Зато мой дед… Ах, я знал, какие чувства испытывает дед, наблюдая за плывущей Снежинкой. Она нырнула, оставив водную воронку, потом снова показалась, прежде чем скрыться за зеленым мысом суши, в том месте, где река поворачивала вправо.

Брат ждал нас на причале. Заходящее солнце светило нам прямо в глаза, и мы могла разглядеть только силуэт Люка. Дед заглушил мотор. Люк ногой прижал лодку к причалу и поймал брошенный мной канат.

— Видели Снежинку? — спросил он.

— Она резвилась, как щенок, — ответил дед.

— Толита пригласила нас всех на обед, — обратился Люк к нам с Саванной.

— Мы ей устриц привезли.

— Отец прислал фунтов пять креветок. Сейчас Толита их жарит.

— А мы подходим, смотрим: ты на причале, великан великаном, — сказала Саванна. — Вот уж не думала, что ты до сих пор растешь.

— Расту, сестренка. И не хочу, чтобы разные карлики мешали мне расти дальше.

Я кидал Люку устриц, а он ловил их и складывал в таз. Потом мы привязали лодку и по траве зашагали к дому.

Мы устроились на заднем крыльце, чтобы поесть устриц. Я открыл створки крупной раковины и стал неспешно, с наслаждением высасывать содержимое. Для меня нет ничего вкуснее свежей устрицы с ее неповторимым букетом ароматов и ощущений. Это запах океана, едва-едва обретшего плоть. Люк пришел не один, а с нашей матерью. Из кухни доносились голоса обеих женщин, занятых серьезным делом — приготовлением пищи для своих семей. На востоке серебристой капелькой взошла Венера. Невидимые цикады начали свои безумные прения в парламенте насекомых. В доме включили телевизор.

— Я сегодня встретил тренера Сэмса, — сообщил Люк, изящно вскрывая устрицу. — У нас действительно будет учиться цветной парень.

— И кто же? — поинтересовалась Саванна.

— Бенджи Вашингтон. Сын работника похоронного бюро.

— Я его как-то видела.

— Он ниггер, — заметил я.

— Не произноси этого слова, Том, — вспыхнула Саванна. — Мне оно не нравится. Очень даже не нравится.

— Могу говорить, что хочу, — огрызнулся я. — И твоего разрешения спрашивать не обязан. Этот Бенджи наделает бед и испортит выпускной год.

— Отвратительное, гадкое слово, — не унималась Саванна. — И ты становишься жестоким, когда его используешь.

— Успокойся, сестренка, — тихо вмешался Люк. — С Томом все в порядке. Просто ему нравится выглядеть грубее, чем он есть.

— Но он ведь ниггер. Разве плохо, что я называю вещи своими именами?

Теперь мой голос действительно звучал грубо.

— Хорошие люди этого слова не употребляют, сукин ты сын, — распалялась сестра.

— Давай, продолжай, — рассердился я. — А «сукин сын» у хороших людей считается вежливостью?

— Как всегда. Ужин — время битвы, — отрешенно резюмировал Люк. — Ради бога, прекратите оба.

— Чтобы я больше не слышала от тебя этого слова, Том, — потребовала Саванна. — Предупреждаю.

— Надо же, я и не заметил, как ты успела превратиться в королеву красоты от Национальной ассоциации содействия прогрессу цветного населения.

— Давайте просто лопать устриц и внимать лягушачьему пению, — с оттенком угрозы предложил Люк. — Терпеть не могу, когда вы затеваете стычки.

— Том, я тебя предупредила. Ненавижу это слово и всех, кто его произносит.

— И отца тоже? Он постоянно его использует.

— Отцу простительно. Он идиот, а ты нет.

— Знаешь, Саванна, я не стыжусь, что южанин. В отличие от некоторых, кто каждую неделю пялит глаза в «Ньюйоркер».

— Южане бывают разные. Ты ведешь себя как ничтожество. По-моему, тебе должно быть стыдно.

— Ах, простите, ваше королевское высочество.

— Заткнитесь оба, — потребовал Люк. Брат повел носом, учуяв в вечернем воздухе аромат бабушкиного печенья. — Том, ты же в курсе, мама не разрешает нам употреблять это слово.

— Ты не имеешь права рассуждать, как местное отребье. Я не потерплю в тебе этого убожества и выбью его, если понадобится, — заявила Саванна.

— Саванна, я ведь могу поколотить тебя так, что мало не покажется, — задиристо пригрозил я.

— Да уж, храбрый ковбой. Можешь. Но если хоть волосок упадет с моей головы, большой Люк переломит тебя пополам. Против Люка тебе не выстоять.

Я взглянул на брата. Тот улыбнулся и кивнул.

— Да, Том. Я не позволю тебе обижать мою маленькую пищалку.

— Согласись, Люк, это она начала. Я всего лишь обмолвился несколькими словами про ниггеров.

— Угу, — кивнул брат. — Она начала и близка к победе над тобой, малыш.

Люк улыбнулся.

— Ты пристрастен, — констатировал я.

— Я всего лишь крупнее тебя, — парировал он.

— Мой принц. — Саванна обняла Люка и поцеловала в губы. — Мой деревенский принц-защитник.

— Обойдемся без прикосновений. — Люк покраснел. — Мое тело — вне игры.

— И все-таки представь, что я ударил Саванну, — продолжал я. — Чисто теоретически. Допустим, хлопнул ее по щеке в порядке самообороны. Что ты сделаешь, Люк? Неужели кинешься на меня с кулаками? Ты любишь меня меньше, чем Саванну?

— Я так люблю тебя, что мне больно слышать твои речи, Том, — признался Люк, раскрывая очередную устрицу. — Но если ты когда-нибудь тронешь Саванну, я исполосую тебе задницу. И учти, мне будет еще хуже, чем тебе. Но я все равно пересчитаю тебе все косточки.

— Я тебя не боюсь, — пробубнил я.

— Еще как боишься, — усмехнулся он. — И не надо этого стыдиться. Я ведь действительно куда сильнее тебя.

— Том, помнишь, мама читала нам «Дневник Анны Франк»? — задала вопрос Саванна.

— Ну, помню.

— А как ты плакал, когда книжка кончилась?

— Это не имеет никакого отношения к нашему разговору. Уверен, тогда в Амстердаме не было ни одного ниггера.

— Но там были нацисты. И у нацистов слово «еврей» звучало так же, как у тебя — «ниггер».

— Саванна, дай мне передохнуть от твоих рассуждений.

— Когда осенью Бенджи Вашингтон придет к нам школу, вспомни об Анне Франк.

— Боже милостивый! Могу я спокойно проглотить устрицу?

— Что, братишка? Умыла она тебя! Обожаю слушать ваши перепалки. Ты, Том, всегда начинаешь так, будто намерен завоевать весь мир. А под конец сдуваешься.

— Я вовсе не любитель спорить и этим сильно отличаюсь от Саванны.

— Нет, ты отличаешься от меня не этим.

Саванна встала с явным намерением зайти в дом.

— Тогда чем?

— Хочешь правду? Обижаться не будешь?

— Чем ты можешь меня задеть? Мы же близнецы. Я знаю все твои мысли.

— Не все.