Рейтинговые книги
Читем онлайн 5. Театральная история. Кренкебиль, Пютуа, Рике и много других полезных рассказов. Пьесы. На белом камне - Анатоль Франс

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 102 103 104 105 106 107 108 109 110 ... 136

— Вам представляется очевидным, любезный друг, — ответил Николь Ланжелье, — что если бы Галлион умело принялся за дело, то узнал бы от апостола Павла тайну грядущего. В самом деле, эта мысль, пожалуй, первой приходит в голову, и многие так и не расстаются с нею. Ренан, изложив в согласии с «Деяниями» необыкновенную встречу Галлиона и святого Павла, склонен в том презрении, какое проконсул проявил к еврею из Тарса, представшему пред его судилищем, усматривать умственную ограниченность и легкомыслие римского сановника. Этот случай дает ему повод посетовать на дурную философию римлян. «Как мало предвидения выказывают порою умные люди! — восклицает Ренан. — Позднее обнаружилось, что распря между этими презренными сектантами была величайшим событием века». Ренан, как видно, полагает, что достаточно было проконсулу Ахеи выслушать ковровщика, чтобы тут же понять, какой духовный переворот готовился в мире, и постичь тайну грядущей жизни человечества. Поначалу именно так все и думают. Однако, прежде чем прийти к окончательному выводу, вникнем глубже в существо дела: разберемся, чего ждали тот и другой, и решим, кто из них, в конечном счете, оказался лучшим пророком.

Во-первых, Галлион полагал, что юный Нерон станет императором-философом, будет управлять в согласии с учением Портика и сделается отрадой рода людского. Он ошибался, и причины его заблуждения совершенно ясны. Брат его Сенека был наставником сына Агриппины; племянник, малолетний Лукан, рос в дружеской близости с юным государем. Фамильные интересы и интересы самого проконсула были неотделимы от судьбы Нерона. Он верил, что Нерон будет великолепным императором, ибо ему этого хотелось. Заблуждение его объясняется скорее слабостью душевной, чем недостатком ума. Впрочем, Нерон был в то время юношей, исполненным кротости, и первые годы его принципата не обманули надежд философов. Во-вторых, Галлион думал, что после наказания парфян на всей земле воцарится мир. Он заблуждался, ибо не знал истинных размеров земли. Он ошибочно полагал, будто «orbis romanus»[270] простирается на весь земной шар, будто обитаемый мир заканчивается у раскаленных или скованных льдом побережий, возле тех рек, гор, песков и пустынь, где были водружены римские орлы, будто германцы и парфяне живут на краю света. Известно, сколько слез и крови стоило Империи это заблуждение, присущее всем римлянам. В-третьих, Галлион, веря оракулам, не сомневался в вечности Рима. Он заблуждался, если понимать это пророчество в узком, буквальном смысле. Он вовсе не заблуждался, если иметь в виду, что Рим — Рим Цезаря и Траяна — оставил нам в наследство свои обычаи и свои законы и что современная цивилизация берет начало в цивилизации римской. Именно здесь, на этой священной площади, где мы находимся, с высоты ростральной трибуны и в курии решались судьбы мира, здесь зародились те формы общественной жизни, которые и поныне сохранены народами. Наша наука зиждется на греческой науке, которую нам передал Рим. Пробуждение античной мысли в пятнадцатом веке в Италии, в шестнадцатом веке во Франции и Германии возродило Европу к знанию и разуму. Проконсул Ахеи не заблуждался. Рим не умер, поскольку он живет в нас. В-четвертых, рассмотрим философские взгляды Галлиона. Слов нет, он был не очень хорошим физиком и не всегда с достаточной точностью истолковывал явления природы. С метафизикой он обращался, как истинный римлянин, то есть без должной тонкости. В сущности он ценил в философии лишь ее утилитарную сторону и придавал значение главным образом вопросам нравственности. Приводя его речи, я не принижал его и не льстил ему. Я обрисовал его человеком вдумчивым и посредственным, сносным учеником Цицерона. Вы сами слышали, как он с помощью весьма плоских рассуждений примирял учение стоиков с официальной религией. Когда Галлион размышляет о природе богов, чувствуется, как он озабочен тем, чтобы остаться хорошим гражданином и благонамеренным чиновником. Но все же он мыслит, он рассуждает. Его представление о силах, управляющих вселенной, в основе своей разумно и научно, — в этом оно сообразуется с представлением, которое создаем себе мы. Он рассуждает хуже, чем его друг, грек Аполлодор. Он рассуждает не хуже, чем наши университетские профессора, читающие лекции по «независимой» философии и христианскому спиритуализму. Свободомыслием и твердостью суждений он напоминает наших современников. Мысль его, понятно, развивается в том направлении, которому следовал человеческий ум в его эпоху. Не станем же говорить, что он неправильно судил о грядущей умственной жизни человечества.

Что до апостола Павла, то он возвещал грядущее, против этого никто не спорит. Однако же он ожидал узреть своими глазами конец мира и верил, что все сущее будет поглощено пламенем. Уничтожение вселенной, которое Галлион и стоики относили к такому далекому будущему, что это не мешало им возвещать вечность Империи, казалось Павлу весьма близким, и он готовился к этому великому дню. В этом он заблуждался, и вам придется согласиться, что одна такая ошибка куда более существенна, чем все ошибки проконсула и его друзей, вместе взятые. И, что еще важнее, свою необычайную веру Павел не подкреплял никаким наблюдением, никаким доказательством. Он ничего не смыслил в науке и презирал ее. Он предавался самому недостойному волхвованию и пророчеству; то был человек совершенно невежественный.

В самом деле, проконсул ничему не мог научиться у апостола — ни в отношении будущего, ни в отношении настоящего и прошедшего, он мог услышать от него разве только новое имя. Если бы он и узнал, что Павел несет в мир религию Христа, он и после этого не мог бы составить верного представления о грядущих судьбах христианства, которому в скором времени предстояло почти полностью освободиться от воззрений Павла и первых проповедников. Так что если отвлечься от церковных текстов, ныне лишенных своего первоначального смысла, и от чисто умозрительных построений богословов, то станет ясно, насколько святой Павел хуже провидел грядущее, чем Галлион, и придется допустить, что, если бы апостол возвратился сегодня в Рим, он испытал бы большее удивление, нежели проконсул.

В современном Риме святой Павел не узнал бы себя на колонне Марка Аврелия, как не узнал бы на колонне Траяна своего старого недруга Кифу[271]. Собор святого Петра, покои Ватикана[272], великолепие храмов и помпа папского двора — все раздражало бы его слезящиеся глаза. Тщетно стал бы он искать себе учеников в Лондоне, Париже или Женеве. Он не понимал бы ни католиков, ни протестантов, которые наперебой цитируют его истинные или вымышленные послания. Не лучше постигал бы он и людей, освободившихся от всякой догмы и основывающих свои мнения на науке и разуме — двух силах, вызывавших у Павла наибольшее презрение и ненависть. Убедившись, что сын человеческий не пришел в мир, он разодрал бы свои одежды и посыпал бы пеплом голову.

В разговор вступил Ипполит Дюфрен.

— Спору нет, — сказал он, — апостол Павел выглядел бы в Париже или в Риме, словно сова при свете солнца. Общение с цивилизованными европейцами было бы ему доступно не больше, чем бедуину из пустыни. Он не был бы признан ни одним епископом и сам не признал бы нынешних епископов. Зайдя в дом швейцарского пастора, воспитанного на его поучениях, он поразил бы того неприкрытой грубостью своей христианской веры. Это так. Но не забывайте, что Павел был семит, чуждый латинскому образу мыслей, чуждый германскому и саксонскому духу, чуждый народам, породившим тех богословов, которые, действуя двусмысленно, бессмысленно и неосмысленно, умудрились отыскать какой-то смысл в его фальсифицированных посланиях. Вы представляете его себе в далеком ему мире, в мире, который никак не мог стать ему близок, и это нелепое допущение тотчас же порождает множество несообразных картин. Я, например, так и вижу этого бродячего ковровщика в карете кардинала и невольно забавляюсь зрелищем двух людей столь противоположного характера. Нет, уж если вы задумали воскрешать святого Павла, то не нарушайте стиля и покажите его в стране, где он родился, среди его народа — семитов Востока, которые не очень-то изменились за двадцать веков и по-прежнему видят в библии и в талмуде вместилище всего человеческого знания. Поселите его среди евреев Дамаска или Иерусалима. Отправьте его в синагогу. Там он без удивления станет выслушивать изречения своего учителя Гамалиила. Он будет спорить с раввинами, ткать козью шерсть, питаться финиками и пригоршней риса, покорно следовать закону, а затем внезапно вздумает его ниспровергнуть. Он будет преследователем или преследуемым, палачом или мучеником — и все с одинаковым рвением. Его отлучат от синагоги, правоверные евреи станут трубить в бычий рог, они будут наклонять черные свечи над лоханью, наполненной кровью, и воск капля за каплей станет стекать туда. Он с твердостью снесет этот ужасный обряд и, ведя жизнь многотрудную, ежеминутно подстерегаемый опасностями, выкажет всю силу своей непокорной души. На этот раз он будет, по всей вероятности, известен лишь небольшой горстке евреев — людей невежественных и презренных. Но в этом скажется все тот же Павел — и весь Павел.

1 ... 102 103 104 105 106 107 108 109 110 ... 136
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу 5. Театральная история. Кренкебиль, Пютуа, Рике и много других полезных рассказов. Пьесы. На белом камне - Анатоль Франс бесплатно.
Похожие на 5. Театральная история. Кренкебиль, Пютуа, Рике и много других полезных рассказов. Пьесы. На белом камне - Анатоль Франс книги

Оставить комментарий