Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Страны Азии наводнены такими юными богами, которые умирают и воскресают. Сирийские куртизанки завезли в Рим культ этих богов, и небесные юноши нравятся порядочным женщинам больше, чем это приличествует. Наши матроны, не стыдясь, украдкой приобщаются их таинств. Моя Юлия, столь рассудительная и сдержанная, не раз спрашивала меня, что надлежит ей об этом думать. «Что надо думать о боге, — ответил я ей с негодованием, — о боге, который, благосклонно принимает тайные поклонения замужних женщин? У жены не должно быть иных друзей, кроме друзей мужа. А разве боги — не первые наши друзья?»
— Уж не чтит ли этот человек из Тарса, — спросил философ Аполлодор, — бога Тифона[255], которого египтяне называют Сетом? Говорят, будто некий бог с головою осла в почете у одной иудейской секты. Бог этот — не кто иной, как Тифон, и я нисколько не удивлюсь, если окажется, что кенкрейские ткачи поддерживают втайне сношения с Бессмертным, который, по рассказу нашего нежнейшего Марка, оросил небесной мочой торговку медовыми сотами.
— Не знаю, — сказал Галлион. — Толкуют, правда, будто некоторые сирийцы собираются вместе, дабы втайне поклоняться какому-то богу с ослиной головой. И, может статься, Павел принадлежит к их числу. Но что нам до Адониса, Меркурия, Орфея или Тифона, которых чтит этот иудей? Его бог будет всегда властвовать лишь над всеми этими гадалками, ростовщиками да грязными торгашами, которые в гаванях обирают моряков. Самое большее, на что он способен, — это подчинить себе в предместьях крупных городов жалкие горстки рабов.
Марк Лоллий расхохотался.
— Так и вижу этого уродливого Павла в роли основателя религии рабов! Клянусь Кастором! То было бы прелестное нововведение. Если бы этот бог рабов ненароком взобрался на Олимп — да не допустит того Юпитер! — и изгнал бы оттуда богов Империи, что стал бы он затем делать? Как стал бы он повелевать поверженным в изумление миром? Любопытно было бы взглянуть на него. Не сомневаюсь, что сатурналии[256] при нем продолжались бы весь год. Он открыл бы гладиаторам доступ к почетным должностям, публичных женщин из Субуры[257] водворил бы в храм Весты[258] и, чего доброго, превратил бы какой-либо жалкий сирийский городишко в столицу мира.
Лоллий еще долго продолжал бы свою шутливую речь, если бы Галлион не прервал его.
— Не рассчитывай увидеть все эти необыкновенные чудеса, Марк, — сказал он. — Хоть люди и способны на величайшие сумасбродства, но не этому низкорослому ткачу-иудею, изъясняющемуся на ломаном греческом языке, прельстить их своими россказнями о сирийском Орфее. Бог рабов способен лишь сеять смуту да раздувать мятежи, но их быстро потопят в крови, и он не замедлит погибнуть вкупе со своими почитателями на арене цирка, в когтях хищных зверей, под рукоплескания римского народа.
Оставим в покое Павла и Сосфена. Их мысли не помогут нам в тех поисках, коим мы предавались, когда они так некстати прервали нас. Мы стремились проникнуть взором в грядущее, которое боги уготовляют миру, — не нам, любезные друзья, и не мне, в частности, ибо мы согласны вынести все, что выпадет нам на долю, — но нашему отечеству и всему роду людскому, предмету нашей любви и сострадания. Нет, что бы ни говорил на сей счет Марк, не этому иудею-ковровщику с воспаленными веками дано назвать нам имя бога, который свергнет Юпитера с престола.
Галлион прервал свою речь, чтобы отослать ликторов, которые недвижной шеренгой стояли пред ним со связками прутьев на плечах.
— У нас нет нужды в этих розгах и секирах, — произнес он с улыбкой. — Наше единственное оружие — слово. Пусть же наступит день, когда во всем мире не останется иного оружия! Если вы не слишком утомлены, друзья мои, пройдемте к Пиренскому источнику. На полпути нам встретится древняя смоковница, под которой, как гласит предание, обманутая Медея[259] обдумывала планы своей жестокой мести. Коринфяне почитают это дерево в память ревнивой царицы и вешают на него обетные дощечки: ведь им-то Медея делала одно лишь добро. Дерево это увенчано густой кроной, а ветви его, склонившись до земли, пустили в нее корни. Мы укроемся в его тени и дождемся за беседой часа купания.
Детям надоело преследовать Стефана, и теперь они играли в бабки на обочине дороги. Торопливо шагавший апостол невдалеке от места, где совершались казни, повстречал иудеев, идущих толпой из Кенкрейской гавани узнать о решении проконсула относительно синагоги. То были друзья Сосфена. Люди эти были крайне раздражены против иудея из Тарса и его сторонников, которые хотели изменить закон. При виде человека, утиравшего рукавом залитые кровью глаза, им показалось, что они узнали его, и один из них, схватив проповедника за бороду, спросил, не Стефан ли он, сторонник Павла.
Тот с гордостью отвечал:
— Да, он перед вами!
В тот же миг Стефана повалили наземь и стали топтать ногами. Подбирая булыжники, иудеи вопили:
— Это богоотступник! Побьем его камнями!
Двое самых неистовых пытались вырвать из земли установленный римлянами дорожный столб, чтобы обрушить его на Стефана. Камни с глухим шумом ударялись об изможденное тело апостола, который громко кричал:
— О, сладчайшие раны! О, блаженные муки! О, живительные терзания! Я зрю Иисуса!
В нескольких шагах от дороги старик Посохар, расположившись в кустах толокнянки, под журчание источника ласкал гладкие бедра Иоэссы. Раздосадованный шумом, он невнятно проворчал, уткнувшись лицом в кудри юной девушки:
— Убирайтесь прочь, подлые скоты, и не мешайте утехам философа!
Несколько минут спустя какой-то центурион, проходя по опустевшей дороге, поднял Стефана, дал ему выпить глоток вина и протянул тряпку, чтобы тот перевязал свои раны.
Тем временем Галлион, сидевший с друзьями под деревом Медеи, говорил:
— Если вы любопытствуете узнать имя преемника владыки людей и богов, поразмыслите над словами поэта:
Родит Юпитера супруга сына,[260]И он сильнее будет, чем отец.
Поэт имеет в виду не божественную Юнону, а самую прославленную из смертных женщин, с которыми сочетался повелитель Олимпа, многократно менявший свой облик и своих возлюбленных. Мне представляется неоспоримым, что власть над вселенной должна перейти к Геркулесу. Я уже давно пришел к этому твердому убеждению на основании доводов, почерпнутых не только у поэтов, но также у философов и ученых. Верховную власть сына Алкмены я, так сказать, заранее приветствовал в развязке моей трагедии «Геркулес на Эте», которая заканчивается такими стихами:
О ты, великий победитель чудищ,Вселенной замиритель, будь же к намИ добр и милосерд! Воззри на землю,И если чудище в обличье новомОпять явилось устрашать людей, —Испепели его ударом молний!Ведь ты умеешь громовые стрелыМетать еще искусней, чем отец.
Я предвещаю, что близкое воцарение Геркулеса будет радостно для людей. В своей земной жизни он выказал дух терпеливый и устремленный к высоким помыслам. Он истребил чудищ. Когда десница его вооружится молнией, он не позволит новому Гаю безнаказанно властвовать над Империей. Добродетель, простота древних времен, мужество, чистосердечие и мир воцарятся с пришествием Геркулеса. Вот — мое пророчество!
И Галлион, поднявшись, простился со своими друзьями, напутствуя их так:
— Пребывайте в благополучии и любите меня!
III
Когда Николь Ланжелье закончил чтение, пустынный Форум внезапно огласился веселыми криками птиц, о которых говорил Джакомо Бони.
Небо окутало римские развалины вечерним пепельным покровом; молодые лавры, окаймляющие Священную дорогу, простирали в свежем воздухе свои темные, словно старинная бронза, ветви; откосы Палатинского холма одевались в лазурь.
— Вы не измыслили свою историю, Ланжелье, — заявил г-н Губен, который не легко поддавался на обман. — Дело, возбужденное Сосфеном против апостола Павла в судилище Галлиона, проконсула Ахеи, упоминается в «Деяниях апостолов»[261].
Николь Ланжелье и не думал спорить.
— Об этом говорится в главе восемнадцатой, — заметил он, — сейчас я прочту вам из нее стихи с двенадцатого по семнадцатый, которые записал на полях своей рукописи.
И он прочел:
— «12. Между тем во время проконсульства Галлиона в Ахее напали иудеи единодушно на Павла и привели его пред судилище,
13. Говоря, что он учит людей чтить бога не по закону.
14. Когда же Павел хотел открыть уста, Галлион сказал иудеям: „Иудеи! Если бы какая-нибудь была обида или злой умысел, то я имел бы причину выслушать вас;
- Господин Бержере в Париже - Анатоль Франс - Классическая проза
- Господин Бержере в Париже - Анатоль Франс - Классическая проза
- На белом камне - Анатоль Франс - Классическая проза
- 2. Валтасар. Таис. Харчевня Королевы Гусиные Лапы. Суждения господина Жерома Куаньяра. Перламутровый ларец - Анатоль Франс - Классическая проза
- Новеллы - Анатоль Франс - Классическая проза
- Суждения господина Жерома Куаньяра - Анатоль Франс - Классическая проза
- Таис - Анатоль Франс - Классическая проза
- Брат Жоконд - Анатоль Франс - Классическая проза
- Харчевня королевы Гусиные Лапы - Анатоль Франс - Классическая проза
- Жонглёр Богоматери - Анатоль Франс - Классическая проза