Кахатанна. Тетралогия (СИ) - Виктория Угрюмова

— Прости, пожалуйста. Я сама не понимаю, чего это вдруг раскомандовалась. И о каком дельфине идет речь, тоже не знаю. Прости еще раз. — Она поднесла к похолодевшему лбу слабую руку и пробормотала: — Кажется, мне нужно отдохнуть. Мысли путаются, знаешь ли.

— А что запуталось в твоих мыслях? — очень серьезно полюбопытствовал жрец.

— Картины, и престранные. — Каэ бессильно опустилась на край фонтана и торопливо заговорила, словно боясь, что воспоминания переполнят ее, она захлебнется в них и никогда уже больше не выплывет на поверхность: — Сейчас я вижу толпу странников в белых одеяниях. Они несут охапки цветов сюда, к этому фонтану. Только здесь все‑таки этот таинственный дельфин. А теперь коня вижу, вороного. Лучше, чем у меня сейчас…

Арру вижу — это тот маг, что вызвал меня сюда из моего мира. Нет, не из моего. Мой мир здесь, а там я была в изгнании.

Глаза Каэ увеличились, губы пересохли, и с них падали отрывистые, на первый взгляд бессвязные слова, но старый жрец не перебивал ее, а внимательно слушал. Он присел рядом, обнял ее жилистой рукой и стал тихо укачивать, как ребенка. Когда она замолкала на секунду и усталая голова ее начинала клониться на грудь, Нин‑гишзида ласково, но настойчиво спрашивал:

— А дальше? Что ты еще видишь?

И Каэтана рассказывала о старинных обрядах, о событиях невероятной седой древности, о драконах, о войнах, когда‑то гремевших на этой земле. Эпические повествования сменялись у нее в памяти, картинами тихой и спокойной жизни. Она цитировала отрывки каких‑то неизвестных поэм. Щелкала пальцами нетерпеливо, не в силах воспроизвести забытую мелодию или строку. Иногда жрец осторожно подсказывал ей, что мог, и тогда она искренне радовалась и заливисто хохотала.

Изредка в уединенную аллею заглядывали жрецы или вельможи, посланные правителем на поиски Каэ и жреца, но Нингишзида движением седых бровей отправлял их прочь, и они удалялись на цыпочках, не смея беспокоить странную парочку. Каэтана же, казалось, не обращала внимания на происходящее вокруг, целиком погрузившись в диковинный мир неизвестно чьих воспоминаний.

Мягко шурша крыльями, ей на плечо тяжело плюхнулся большой ворон. Он потоптался минуту, устраиваясь поудобнее, цепко схватился за ткань ее рубахи сильными когтями и начал тихонько перебирать волосы на виске крепким клювом. Не переставая говорить и нимало не удивившись, Каэ протянула руку и погладила птицу по блестящим иссиня‑черным перьям.

Затем рассеянно полезла в карман, достала оттуда неведомо как попавший в него кусочек хлеба и протянула ворону. Тот осторожно принял угощение и спрыгнул с ее плеча на землю — поклевать в свое удовольствие. А она продолжала:

— Еще вижу подвал. Темный, сырой. Приближается огонек — это человек несет факел. С потолка капает вода, я слышу мерный звук. Иногда капля падает мне за шиворот — это неприятно. А еще мне очень страшно.

— Ты боишься этого человека?

— Нет, он мне не опасен. Думаю даже, это он боится меня. А я страшусь того, что со мной происходит. Все воспоминания и знания будто проваливаются куда‑то. Во мне открывается бездна, которая поглощает меня, и я опустошаюсь. Это очень страшно. Я бегу по черному коридору и кричу…

— А человек с факелом?

— Он не один. Их там несколько. Нет, они не преследуют меня, просто стоят и смотрят вслед, но от этого еще более жутко. Я бегу и медленно теряю себя. Ужасное состояние — проваливаюсь в какую‑то черную дыру, бр‑р‑р…

Каэтана вздрогнула всем телом, посмотрела на жреца внезапно прояснившимися глазами и спросила:

— Что это за чушь я тут несла?

— Ты рассказала очень много важного для меня. Я тебе благодарен. Пойдем к ужину. Тхагаледжа, наверное, заждался нас.

— Как? Уже ужин? Неужели мы тут сидим целый день?

— Так получилось, — неопределенно пожал плечами жрец. — Пойдем.

Каэтана охотно кивнула и поднялась со своего места. Когда они выходили из аллеи, уже сгущались сумерки. И в этих сумерках ей привиделся нефритовый дельфин, несущийся по волне. Он улыбнулся ей и весело прошептал:

— Кахатанна.

К храму Безымянной богини ее привели только на третий день. И случилось это до обидного просто — без церемоний, песнопений и жертвоприношений. Просто Нингишзида предложил ей прогуляться по парку, как и в предыдущие дни, и ничего не подозревающая Каэ согласилась.

На этот раз они шли гораздо быстрее, словно их путешествие имело определенную цель. Каэ собралась было спросить об этом старого жреца, но в этот момент они как раз и вышли к храму. И это было прекрасно.

Полуденное солнце освещало невысокое и изящное мраморное строение, напоминающее драгоценную игрушку на зеленом бархате. Цепь искусственных водоемов, соединенных небольшими каналами, через которые были перекинуты хрупкие мостики, располагав лась таким образом, что храм казался стоящим на отдельном островке посреди обширного парка. Более всего порадовало Каэтану отсутствие какой‑либо торжественности.

Звонко щебетали птицы, деловито гудели шйели, перелетая с одного цветка на другой, носились в теплом воздухе стройные стрекозы. Цветы здесь были великолепны — они цвели изо всех сил, поя воздух изысканным, чуть пьянящим ароматом. В маленьком пруду на листе какого‑то водяного растения грелась на солнце крохотная болотная черепашка. Она снисходительно покосилась на подошедших людей, нр не подумала скрываться под водой. Бабочки разноцветной вьюгой пронеслись прямо у Каэ перед глазами и упорхнули по своим делам. И над всем этим великолепием царила радостная, чуточку праздничная тишина.

К храму поднималась широкая мраморная терраса. Колонны из нефрита поддерживали зеленую крышу. Внутрь вели двери из зеленой бронзы с рельефным изображением дракона Ажи‑Дахака, которые сейчас были плотно закрыты.

— Там, в храме, тебя ждут ответы на все не заданные тобою вопросы, — мягко сказал жрец. — Но храм должен принять тебя. Назови ему свое имя, и двери откроются.

Не без внутреннего трепета Каэтана ступила на террасу, поднялась по ступеням к храму, остановилась перед дверями и каким‑то чужим, слегка дрогнувшим голосом сказала:

— Меня зовут Каэтана. Я пришла за ответом. Разреши мне войти.

Ничего.

Ни шевеления, ни шороха за массивными дверями — вообще никакой реакции. Каэ беспомощно оглянулась на стоящего в некотором отдалении Нингишзиду:

— Что мне нужно сделать? Может, я что‑то не так говорю?

— Возможно, — ответил жрец. — Случается так, что те, кто приходит в храм Безымянной богини, называют то имя, которое привыкли слышать от других. А нужно назвать свое имя — то, чем ты являешься на самом деле. И это самая трудная часть пути.

Каэтана сделала попытку возразить, но жрец останов вил ее мягким жестом:

— Не торопись. Подожди, пожалуйста. Сейчас я уйду и оставлю вас наедине. Постарайся заглянуть в себя, доверься своему сердцу — оно гораздо лучше ума чувствует истину. И назови то имя, которое ты услышишь. Возможно, оно и будет твоим подлинным именем.

С этими словами Нингишзида легко поклонился оторопевшей от такого поворота событий Каэтане и неслышно растворился в зарослях орешника. Даже ветки не закачались. Просто стоял — и нет его.

Каэтана перевела взгляд на кусты и увидела, что они в изобилии покрыты плодами.

— Хочу орехов, — сказала она вслух. Спустилась с террасы, перешла через мостик и залезла в самый густой куст. Набрав пригоршню орехов, она улеглась на мягкой траве в приветливой тени и задумалась. Легкая приятная дремота подобралась к ней и стала поглаживать по векам, предлагая не сопротивляться, а отдохнуть, подремать, расслабиться.

— Кахатанна, — явственно прошелестели у нее над головой кусты орешника.

— Кахатанна, — басовито прогудел яркий коричнево‑желтый шмель и присел рядом на цветок.

— Кахатанна‑а‑а, — заливисто прощебетала маленькая птичка, склонив набок головку и рассматривая Каэ блестящим черным глазком.

Это странное слово звучало повсюду — оно стремилось из глубин ее памяти, заглушая все остальные образы, цвета и звуки. Оно шло извне, добираясь до ее мозга всеми возможными путями. Каэтана раскусила скорлупу ореха и сжала зубами сладкую, еще молочную мякоть. Рот наполнился восхитительным вкусом, и вкус этот явственно произнес:

— Кахатанна.

Неизвестная ей самой сила подняла Каэ с травы и повлекла за собой.

Ей показалось, что храм освещен несколько иначе, вопреки солнцу, что свечение идет изнутри, хотя она понимала, что такое вряд ли может быть.

Она вступила на мостик и ощутила странный, давни забытый трепет радости. Остановилась, нагнулась через перила и стала с удовольствием вглядываться в прозрачную воду. На дне в ритме танца колыхались водоросли:

— Кахатанна….

Маленькая черепашка мигнула бусинкой глаза и вытянула из‑под панциря морщинистую шею: