Ученик философа - Айрис Мердок

«Это Том», — ответил он. На том конце повесили трубку.

Том не планировал всерьез пойти и повидаться с Хэтти в среду: частью своего больного мозга он понимал, что действительно обещал Джону Роберту этого не делать, и в любом случае он боялся, что Джон Роберт отомстит, если узнает. В четверг Том начал сомневаться, что вообще что-то обещал, и его страх немного поубавился. После телефонного звонка Тому страшно захотелось побежать в Слиппер-хаус, но он не рискнул. А вдруг он там столкнется с Джоном Робертом? Но он по-прежнему хотел туда пойти. Он все больше и больше, больше всего на свете, хотел увидеться с Хэтти, объяснить ей, что он невиновен, и увидеть, глядя в ее чистое прозрачное лицо, что и она невинна.

Четверг тянулся медленно-медленно, а Том продолжал прятаться. Звонил телефон, но Том боялся подходить. Его дни уже потеряли смысл, он не мог читать, не мог сидеть, понятия «прием пищи» больше не существовало. Он выпил немного виски и закусил хлебом, отрывая его кусками от черствой буханки. Он подумал, не поехать ли в Лондон, но не мог покинуть Эннистон, не выдернув сначала каким-то образом из сердца все эти мучительные крючки и занозы. Ему нужно было облегчить страдание, хотя он едва осознавал, в чем оно заключалось, а потому не мог понять, что делать. В конце концов он подумал: «Пойду к Уильяму Исткоту. Расскажу ему все и спрошу, что мне делать. В конце концов, Ящерка Билль — приятель Джона Роберта, единственный во всем Эннистоне, кого Джон Роберт терпит! Может, он даже объяснит все Джону Роберту, заступится за меня. Как я раньше об этом не подумал?» Был вечер, но еще не стемнело. Том надел один из плащей Грега и одну из его твидовых шляп и крадучись вышел на Траванкор-авеню.

В доме Исткота, номер 34 по Полумесяцу, кажется, что-то происходило. Горели лампы, дверь была открыта. У дома стояла машина. «О черт, — подумал Том, — у него гости. Нужно идти восвояси». Страшно разочарованный, он стоял, колеблясь, у подножия каменной лестницы, ведущей к двери. Потом увидел, как через прихожую прошла Антея. И тут же понял, что стоит в пятне света, падающего от двери, и его может узнать кто-нибудь из прохожих. Он поднялся по ступенькам, вошел в дом и закрыл за собой дверь.

В прихожей никого не было, ее наполняли прекрасные пестрые вещи, знакомые Тому с детства, — тогда он думал, что все эти ковры и гобелены и огромные чаши, куда Роза Исткот ставила цветы, существуют здесь по необходимости, образуя удивительную страну, где живут очень кроткие тигры. Эта обстановка подбодрила его, от нее веяло надежностью мира, где все под контролем. Но Том сразу почувствовал: что-то не так. Стояла странная тишина, потом кто-то заговорил вполголоса, раздались шаги. Из кабинета дяди вышла Антея. Она плакала.

Она увидела Тома и сказала:

— Ох, Том, как хорошо, что ты пришел.

Она подошла к нему, обняла и зарылась лицом в плащ Грега.

Том обхватил ее за плечи, прижимая к себе, и повел подбородком в массе сладко пахнущих каштаново-золотистых волос. Он смотрел поверх ее плеча, чувствуя, как бьются ее сердце и его собственное.

В прихожую вышел доктор Роуч. Он сказал:

— О Том, какой ты молодец, что пришел, какой молодец.

Доктор подошел к ним, расцепил руки Антеи, которая теперь тихо рыдала, и повел ее, подталкивая, в гостиную. Антея села на диван и закрыла лицо руками. Доктор сказал ей:

— Посиди тихонько с Томом, я принесу тебе настойку.

Тому он сказал:

— Он мирно отошел около часа назад. Он не страдал в конце. Он нас узнавал. Он сказал: «Молитесь, постоянно молитесь Богу». Это были его последние слова. Если он не святой, то святых вообще не бывает.

У доктора на глазах были слезы. Он вышел.

Том сел рядом с Антеей. Теперь он знал, что Уильям Исткот умер. Он обнял Антею, бормоча:

— Милая, милая, ну не плачь, я тебя так люблю…

Вернулся доктор и дал Антее стакан с беловатой жидкостью. Антея перестала рыдать, чуть отодвинулась от Тома и медленно выпила белую настойку. Доктор Роуч, держа руку на плече Тома, сказал:

— Хорошо, что ты узнал так скоро. Я позвонил по телефону — скоро все узнают, заработает телеграф джунглей. Какая достойная жизнь, вот что мы должны себе говорить, верно? Нам всем будет ужасно его не хватать. Но какая удивительная жизнь, какой чудесный человек, не просто утешитель, но живое свидетельство религиозной истины. Антея, милая, может, ты приляжешь наверху?

Антея подняла лицо, красное и опухшее от рыданий, и, приглаживая мокрые от слез пряди, сказала:

— Идите, идите к мисс Данбери. Я буду очень рада, если вы к ней пойдете. Теперь, раз Том пришел, со мной будет все в порядке.

— Какая ты молодец, что не забыла о мисс Данбери. Хорошо, я пойду. Том за тобой присмотрит. И я попросил Дороти прийти. — Он имел в виду миссис Робин Осмор, — Я еще вернусь сегодня вечером.

Когда доктор ушел, Антея сказала, запинаясь, словно ей нужно было что-то объяснить или за что-то извиниться:

— Понимаешь, я вернулась в Йорк в воскресенье и не знала, как он болен, то есть я знала, что он очень болен, но такого не ожидала, а потом позвонил доктор, и, слава богу, я успела… успела… попрощаться…

Слезы опять пересилили, и она припала к плечу Тома.

Вошла Дороти Осмор. Даже в такой момент она при виде Антеи не сдержала негодования и снова подумала, как ошибся Грег. Она была доброй женщиной, но все равно у нее мелькнула невольная мысль, что Антея теперь будет очень богата.

Дороти сказала Тому (которого ей неприятно было видеть рядом с Антеей):

— Ну хорошо, теперь я за ней присмотрю.

Том встал. Антея тоже встала и взяла его за лацканы плаща. Она сказала:

— Том, я никогда не забуду, что ты пришел сегодня вечером. О Том, я так хочу, чтобы все было хорошо. Я буду молиться, как он сказал, и ты тоже молись. Давай поскорее встретимся опять. Спокойной ночи.

Антея вернулась в Йорк, вся в мыслях о Джое Таннере, которого безответно любила. Она не ожидала, что дядя умрет. Она пропустила весь скандал, связанный со Слиппер-хаусом, и ничего о нем не знала. Большую часть понедельника она сочиняла письмо Джою Таннеру, в котором говорилось: она знает, что он ее никогда не полюбит, она с ним никогда больше не увидится. Во вторник она опустила письмо. В среду позвонил доктор. Теперь она знала, что все ее чувства к Джою, да и любые другие чувства, были ничто в сравнении с Уильямом Исткотом во всем масштабе его личности, сего добродетелью и с тайной его кончины. Антею поглотило огромное горе, от которого хотелось выть в голос; единственным утешением для нее была та самая ушедшая добродетель, которую она навсегда сохранит в своем сердце. Миссис Осмор, провожая Тома до двери, узнала плащ и шляпу Грегори. Оказавшись на темной улице, где зажглись желтые фонари, Том подумал: «Боже, ну почему я не пошел к Уильяму Исткоту раньше, почему не навестил его, не поговорил с ним, не попросил наставить меня на путь истинный? Даже если бы я просто рассказал ему всю эту историю, это помогло бы прояснить ее». Потом он подумал: «Я тоже никогда не забуду, что был с Антеей в этот вечер». Потом вспомнил про ужасную заваруху, в которую вляпался, и собственное несчастье. Он подумал: «Надо бы пойти к Хэтти, но это невозможно. Я чувствую себя таким безумным, злым, гадким, отверженным. Не пойду в Слиппер-хаус. Пойду к Диане. Спрошу ее про Джорджа, про ту ночь».

Примерно в то же время, когда Том рискнул выйти на улицу переодетым и добрался до Полумесяца, Джон Роберт наконец решился пойти в Слиппер-хаус.

Поздно вечером в среду он наконец, хоть ему и не хватало выражений, написал Джорджу невыдержанное письмо, желая сообщить, что больше никогда в жизни не желает ни видеть своего ученика, ни слышать о нем. В письме содержались дикие фразы, как, например, «Мне хотелось бы вас убить», а также ругательства типа «негодяй-фальшивка, совершающий злодеяния лишь в фантазиях, мерзкая слабая бессильная крыса, неспособная на зло, но изрыгающая мерзкую черную желчь своей мелкой злобы», «faux mauvais[129], омерзительное дурновкусие ваших отвратительных мальчишеских выходок всего лишь выражает осознание вами факта вашей собственной посредственности» и т. п. Холодностью и невниманием отделаться от Джорджа не удалось. Несдержанное письмо должно было недвусмысленно продемонстрировать, что ситуация изменилась. Отправление письма должно было магическим образом помочь философу овладеть будущим. Завершив яростный акт экзорцизма, Джон Роберт ринулся к ближайшему почтовому ящику и опустил письмо. Ему необходимо было почувствовать, что он таким образом окончательно разделался с Джорджем и может про него забыть.

Надо сказать, что в четверг вечером Том и Розанов встретились на Полумесяце — Розанов направлялся в Слиппер-хаус, а Том к Диане, — но оба были так поглощены своими мыслями, что ни один не заметил другого.