Башня. Новый Ковчег-3 - Ольга Скляренко

коротает. Лицо, как обычно, непроницаемое, неподвижное, время от времени смахивает длинными пальцами несуществующие пылинки с отглаженного костюма, брезгливо морщится. И слушает Павла, внимательно слушает. А уж кому, как не Борису, знать, как Олег ненавидит Савельева. Ещё с тех времен, когда Мельников фактически возглавил подполье, которое чуть ли не сам и организовал. И которое он, Борис, негласно курировал, помогая и спонсируя Анну с её больницей. Да Олегу только безупречные манеры не позволяли плеваться и материться при одном упоминании Пашкиного имени. И что теперь? Сидит и слушает, как миленький.

Или Величко. Ещё в том, старом Совете, не было у Пашки непримиримее оппонента, чем Константин Георгиевич, каждый раз сцеплялись, на каждом заседании затевали нескончаемые споры. А вот к нему, к Борису, Величко всегда испытывал что-то похожее на слабость. Симпатизировал. Борис это чувствовал. И тем не менее, когда настало время принимать чью-то сторону, Константин Георгиевич выбрал вовсе не его, Литвинова, а Савельева. Снова Савельева. Несмотря ни на что, несмотря на все их противоречия, на явную неприязнь. Вот как так у Пашки получалось?

Борис помотал головой, отгоняя эти мысли — чертовски нехорошие мысли. Даже где-то подлые. Он понимал — поддайся он сейчас этому чувству ревности и всё. Уйдёт что-то, то светлое, правильное, живущее в его душе с самого детства. Забытое, но почти возродившееся сейчас, спустя десятилетия в этом ненавистном укрытии, которое они с Пашкой делили на двоих. Ну уж нет, теперь Борис не поддастся. Он выстоит, не даст поднять голову тем старым демонам, отравившим их дружбу.

«Это Пашка борется с внешними врагами, со Ставицким, Рябининым. А у меня своя война, — внезапно понял Борис. — И эта война идёт внутри меня».

Павел тем временем закончил. Обвёл всех усталым взглядом. Последним он посмотрел на Бориса, задержался чуть дольше, и его губы тронула, нет, не улыбка, скорее намёк на неё. И что-то такое промелькнуло в его серых суровых глазах — тёплое, даже детское, и это придало Борису сил. Помогло изгнать распоясавшихся демонов. Загнало, пусть и не навсегда, но всё же достаточно глубоко, чтобы они сейчас его не тревожили.

— М-да, — первым подал голос Величко. — Удивили вы меня, ребята. Признаться, уже не думал, что кто-то сможет меня так удивить. Я что угодно мог предположить, но не ваш неожиданный альянс воскресших.

— Ну, извините, Константин Георгиевич, — Борис не удержался, взял шутливый тон. — Простите, что не померли.

— М-да, — ещё раз протянул Величко, посмотрел по очереди на Павла и Бориса, даже слегка усмехнулся, но тут же стёр эту усмешку с лица, стал серьёзен. — Стало быть, вы тут пришли к тому же выводу, к которому пришёл и я. То есть, мы, — он покосился на Мельникова.

— Видимо, да, — сказал Павел. — Олег нам рассказал про ваш разговор. И ещё, Константин Георгиевич. Спасибо вам.

— За что это?

— За поддержку, которую вы оказали Марату. Если бы не ваша помощь, могло бы произойти непоправимое.

— Ну, я, может и старый уже и чего-то не понимаю, но я точно не самоубийца. Руфимов мне всё очень доходчиво объяснил, особенно про последствия, которые нам грозят, если мы вовремя не запустим станцию. Но ты же понимаешь, Павел Григорьевич, что долго мы так не продержимся. Я оголил и обескровил весь свой сектор, и это неизбежно скоро вылезет наружу. Всё скоро вылезет наружу. Уже слишком много людей посвящено. Мы не сможем это долго скрывать. Ни от людей, ни от тех, кто сейчас играет против нас.

Борис отметил это «против нас», мысленно выдохнул и даже поаплодировал Пашке. Перетянуть Величко на свою сторону, да ещё так, что он говорит «нас» — это дорогого стоило. Ему, Борису, в своё время это так и не удалось.

— Да, времени мало, — согласился Савельев. — Считайте, его у нас почти совсем нет. Но мы теперь знаем того, кто стоит за всем этим. Надеемся, что знаем.

— Ставицкий, — Величко не спрашивал, утверждал. — Вот ещё один сюрприз. Старею я, что ли. На него я в последнюю очередь бы подумал. Я и всерьёз-то его не воспринимал, думал, что ты, Павел Григорьевич, своего родственничка в Совет пропихнул.

— Так и было, — признал Павел. — Ставицкого я выдвинул только потому, что он мой родственник. Просто он случайно подвернулся мне под руку. Хотя теперь я уже сомневаюсь, было ли это случайностью. Но всё указывает именно на него.

— Да, облапошил нас твой родственничек. А какой убедительный типаж. Робкий, вечно всего стесняющийся, с очками этими нелепыми. Я ведь когда вдову того несчастного инженера слушал, всё никак поверить не мог. Думал, совпадение. Мало ли у кого есть привычка очки свои всё время протирать. Ведь это Ставицкий ту диверсию нам организовал, Барташова подкупил. И не мне вам объяснять, что бы было, если бы его план сработал. Выходит, что он давно готовился, Ставицкий. Расшатывал лодку, как только мог. И бюджет этот. И документ, который вы якобы с генералом готовили… Хотя тут они, пожалуй, перегнули палку. Перестарались. В бюджет я бы ещё мог поверить, но в то, что вы с Ледовским замыслили такое…

— А я Ставицкого ещё со смерти Кашина стал подозревать, — встрял Мельников. — Уж больно вовремя тот помер. Для Ставицкого вовремя. Да и именно он тогда с ним рядом находился. А потом похожая смерть Ледовского, но тут меня Рябинин с толку сбил.

— Да, Рябинин, — Величко поморщился. — То, что Рябинин заодно со Ставицким — это очень плохо. По сути, это меняет весь расклад, причём не в нашу пользу. Каким бы Рябинин не был слабым и трусливым — за ним армия. Вся эта отлаженная смертоносная машина, созданная старым генералом. И противопоставить этому нам пока нечего. Что думаешь, Павел Григорьевич? Кого будем бросать на вооруженных солдат? Инженеров Руфимова? Моих работяг? Или врачей Олега со скальпелями?

Шутка у Константина Георгиевича вышла невесёлая, никто не засмеялся. Савельев бросил быстрый взгляд на Бориса, и тому не нужно было растолковывать, что стояло за этим взглядом. Армия и Рябинин были ахиллесовой пятой, путали все карты, делали игру не просто опасной, а смертельно опасной.

— А что за охрана там на АЭС? — Величко негромко побарабанил пальцами по столу. — Марат сказал, там вооруженная команда. Она кому подчиняется?

— Мне, — нехотя