Тайна убийства Столыпина - Виктор Геворкович Джанибекян

Столыпин со свитой осматривал в Санкт-Петербурге водопровод, я находился буквально в десяти шагах от него, но меня спугнул начальник водопровода и заставил удалиться. А ведь у меня с собой был револьвер, я мог стрелять...

— Почему же не стреляли?

— У меня никакого определённого плана тогда выработано не было, — ответил Богров. — План появился позже, здесь, в Киеве.

Дмитрий Богров подписал протокол: “Настоящее показание написано мною собственноручно”. Ниже он приписал: “Предъявленный мне револьвер принадлежит мне (система Браунинг № 239 630), он был заряжен восьмью патронами, из коих один был в дуле, а семь в обойме. Д. Богров ”.

Протокол подписали присутствовавшие при допросе прокурор судебной палаты Царюк и прокурор суда Брандорф.

Слова о причинах, побудивших Богрова стрелять в Столыпина, записанные в протокол, читаются на удивление странно — они шаблонны, бесхитростны и больше напоминают трафарет, который Богрову подсказали охранники во время допроса. Слишком заурядны они для текста, который составил бы сам Богров, и совершенно в него не вписываются.

2 сентября 1911 года Богрова в камере “Косого капонира” допрашивал следователь по особо важным делам В. И. Фененко.

Богров утверждал:

“Я не признаю себя виновным в том, что состоял участником преступного сообщества, именующего себя группой анархистов и имеющей целью своей деятельности насильственное ниспровержение установленного основными законами образа правления, но признаю себя виновным в том, что, задумав заранее лишить жизни председателя Совета министров Столыпина, произвёл в него 1-го сентября сего года два выстрела из револьвера Браунинга и причинил ему опасные для жизни поранения, каковое преступление, однако, совершено мною без предварительного уговора с другими лицами и не в качестве участника какой-либо революционной организации”.

В новом протоколе — повторение всего того, что он уже показал, и подробности из личной жизни. Он более пространно, чем прежде, рассказывает о своей службе в охранном отделении. Есть там весьма интересный абзац, который не мешает привести:

“На вопрос, почему у меня после службы в Киевском охранном отделении явилось вновь стремление служить революционным целям, я отвечать не желаю”.

Это показание Богров подписал, а вот другой протокол, составленный Чаплинским, Брандорфом и Фененко с его слов, что ему предъявили, подписывать отказался. Объяснил и причину:

— Узнав о моём заявлении, правительство будет удерживать евреев от террористических актов, устрашая организацией погромов. Нет, я с вами не согласен.

В неподписанном протоколе говорилось: давая показания, Богров между прочим упомянул, что у него возникла мысль совершить покушение на жизнь государя. Но мысль эта была отброшена из боязни вызвать еврейский погром. Как еврей, он не считал себя вправе совершать такое деяние, которое вообще могло бы навлечь на евреев роковые последствия и вызвать стеснение их прав.

9 сентября

Из газеты “Речь”, 10 сентября 1911 года:

“Погребение П.А. Столыпина. От петербургского телеграфн. агентства. Киев.9 сентября.

Серое, пасмурное утро. Флаги на консульствах приспущены. В сторону лавры мчатся автомобили и вереницей тянутся экипажи. Для желающих не хватает места в вагонах трамвая. Они целым потоком направляются в лавру. Открытый сначала широкий доступ в дверь лавры, затем, во избежание давки, несколько ограничивают. Около Великих ворот быстро образовалась огромная толпа, заполнившая всю площадь и Трапезную церковь, где у тела покойного всю ночь дежурили чины министерства внутренних дел с товарищем министра Лыкошиным во главе. Прибывают представители и депутации высших государственных учреждений, приехавшие из Петербурга, высшие представители местных и иногородних ведомственных и общественных учреждений и монархических организаций. В числе присутствующих: обер-прокурор Священного синода, главноуправляющий землеустройством и земледелием, министры юстиции, торговли и промышленности, председатель Государственной думы Родзянко, члены Государственного совета и Думы, петербургский и московский городские головы. Из рук в руки переходит подписной лист, быстро покрываемый подписями сановников и общественных деятелей, жертвующих значительные суммы на памятник П.А. Столыпину. Непрерывной волной идут депутации с венками. Количество их превысило 200.

К 10 ч. утра церковь наполняется. Многие за недостатком места ожидают во дворе. Гроб утопает в венках и цветах. Остальные венки размещены у дверей и по сторонам церкви. Собравшееся духовенство встречает митрополита у входа в церковь. В 10 ч. утра митрополитом, в сослужении многочисленного белого и чёрного духовенства, начинается торжественная заупокойная литургия. Поют лаврские певчие и хор Владимирского собора. После литургии священнослужители произносят три речи. Особенно прочувствованное слово сказано епископом Евлогием. Затем совершается панихида и прощание с усопшим. В 2 ч. звон колоколов возвещает о выносе тела. Во дворе широким полукругом у могилы выстроилось с хоругвями духовенство, от великой лаврской церкви до самой могилы. Справа и слева расположились представители монархических организаций со стягами, позади и слева множество фотографов и кинематографистов. Против входа в церковь стоят ученицы профессиональных классов и ученики лаврского двухклассного училища. Выстроившиеся у стены великой церкви жандармы берут на караул. Хор Миргородского полка исполняет “Коль славен". Депутации студентов-академистов университета и молодёжи “Двуглавого Орла” выносят часть венков. На шести подушках несут ордена покойного. За многочисленными певчими Трапезной церкви в белом облачении попарно выходят шесть дьяконов, 54 священника и архимандрит, 4 епископа и митрополит.

Гроб несли обер-прокурор Саблер, министры Щегловитов и Тимашев, титулярный советник Лыкошин, председатель Государственной думы Родзянко, Балашев, Лерхе, Владимир Бобринский и другие. Вдову, по её желанию, вёл под руки статс-секретарь Кривошеин.

Могилу, по заделке её, окружили члены Совета министров, член Государственной думы Пихно, председатель Государственной думы Родзянко, Балашев, Гучков, Лерхе и другие члены Государственной думы и чины министерства внутренних дел.

О.Б. Столыпина, слова которой, сказанные Государю Императору: “Ваше величество, как видите, Сусанины не перевелись на Руси”, облетели весь Киев, сохраняла всё время геройское самообладание, как и все члены семьи покойного.

При отъезде из лавры товарищ министра внутренних дел Лыкошин и чины земского отдела поднесли О.Б. Столыпиной икону Спасителя, которою Лыкошин благословил сына усопшего. Икона вложена в серебряный венок с надписью: “Счастлив умереть за Царя”.

Сегодня, в день погребения председателя Совета министров статс-секретаря П.А. Столыпина, согласно полученным с.-петербургским телеграфным агентством в огромном числе телеграммам, повсеместно в империи были совершены заупокойные литургии и отслужены панихиды в присутствии местных административных властей, гражданских и военных чинов, представителей общественных учреждений, учащихся и при громадном стечении народа (СПА)”.

Ирония судьбы: Саблер, которого так не хотел видеть Столыпин в должности обер-прокурора Священого синода, но на котором настояло ближайшее окружение государя, представлял власти на его похоронах!

Случайность то была или преднамеренное решение государя — неизвестно.

Россия скорбела.

Но скорбели не все. Были рады кончине реформатора его враги, которые