Тайна убийства Столыпина - Виктор Геворкович Джанибекян

никто в России не уважает и значение которого вредно. Дозвольте просить вас оказать мне особую милость не считать моего назначения окончательным, если вы решили бесспорно назначить Хвостова. По приезде в Петербург я вам изложу в письме самым откровенным образом мой взгляд на назначение Хвостова, предложу вам на выбор других кандидатов...

Государь молча выслушал монолог Коковцова. Видимо, он терял терпение. Дверь дважды открывалась — Фредерикс торопил с отъездом.

— Я считаю, что вы назначение приняли. Напишите мне откровенно и знайте, что я уезжаю совершенно спокойно, передав власть в ваши руки.

Он обнял Коковцова и перекрестил его. Спустившись вниз, они уселись в автомобили, и кортеж двинулся на вокзал.

На перроне императрица протянула новому премьеру руку и тихо по-французски сказала: “Благодарю вас, и да хранит вас Бог!”

Ах, эти вечные интриги власть предержащих!

В одном поезде возвращались в столицу Коковцов и генерал Сухомлинов. В одном поезде, только в разных вагонах. Сухомлинов был очень удивлён назначению Коковцова. Впоследствии новый премьер узнал, что жена Сухомлинова, красивая женщина, имевшая неотразимое влияние на князя Андронникова, обладателя тайных связей, надеялась добиться назначения мужа на эту должность. Брат Сухомлинова, тоже не без связей, говорил ему:

— Если бы царь не решил вопроса в Киеве, быть тебе на месте Столыпина! Поверь мне, я бы уж постарался!

Из серой тетради:

“Судебно-медицинское вскрытие производилось под руководством профессора судебной медицины Н.А. Оболенского. Он говорил, что Столыпин погиб от огнестрельной раны, нанесённой ему преступником. При вскрытии вся печень оказалась раздробленной несколькими глубокими трещинами, радиально расходившимися во все стороны от пулевого канала. Пуля браунинга среднего калибра имела два перекрещивающихся надреза и действовала как разрывная. Разрывному действию пули способствовали и занесённые ею в рану частицы простреленного ордена. Ранений крупных сосудов и повреждений кишечника не оказалось. Таким образом, вскрытие подтвердило прижизненный диагноз, но столь глубоких ранений печени не предполагалось. Ввиду найденных повреждений печени возможно допустить, что смертельная инфекция могла проникнуть не только через пулевой канал, но и из полости кишечника через вскрытые желчные пути.

На мой вопрос, могли ли осколки от ордена стать причиной смерти Петра Аркадьевича, профессор ответил утвердительно...”

Смерть премьера была уже фактом истории. Империя жила сегодняшним днём. Народ жил надеждами и интересом, что будет дальше. Чины бились за должности.

Из воспоминаний профессора Г. Е. Рейна:

“Многие думают, и я в том числе, что если бы не было преступления 1 сентября, не было бы, вероятно, и мировой войны и не было бы и революции с её ужасными последствиями. Столыпину приписывают многократно повторенное им утверждение: “Только война может погубить Россию”. Если с этим согласиться, то убийство Столыпина имело не только всероссийское, но и мировое значение”.

Три светила — Боткин, Цейдлер и Рейн до 4 сентября были уверены, что Столыпин поправится. Возможно, так оно и было бы. Но чья-то рука тому помешала.

До 4 сентября, вспоминала старшая дочь Столыпина, положение её отца не было безнадёжным и страдания его не были столь значительны. Он много говорил с Коковцовым, который его официально замещал, о государственных делах. Он чётко отделял главное от второстепенного и указывал, на что необходимо обратить внимание в первую очередь.

Со всей России съехались в Киев известные медики, пожелавшие помочь премьеру. Они дежурили у койки больного вместо сестёр милосердия. Потом все профессора отказались от оплаты, посчитав невозможным брать гонорар в таком случае.

Из серой тетради:

"Н. утверждал, беседуя со мной, что 4 сентября ночью в комнату вошёл доктор Г. и, отослав под каким-то предлогом находившегося в комнате врача, остался с больным в течение трёх-четырёх минут наедине. С какой целью он так поступил?

Когда об этом факте после смерти Столыпина сказали Курлову, он посоветовал не придавать тому значения, заметив, что этот медик у полиции не вызывал никогда никаких сомнений. Следовательно, врач, входивший в комнату премьера и отославший из неё дежурную, был связан с полицией...”

Врач, остававшийся с премьером один на один, без посторонних — без свидетелей, — был связан с полицией!

И этот факт не был отражён в материалах следствия, которое проводил Трусевич.

* * *

Как-то Столыпин сказал:

— Каждое утро, просыпаясь, я творю молитву и смотрю на предстоящий день, как на последний в жизни, и готовлюсь выполнить все свои обязанности, уже устремляя взор в вечность. А вечером, когда я опять возвращаюсь в свою комнату, то говорю себе, что должен благодарить Бога за лишний дарованный мне в жизни день. Это единственное следствие моего постоянного сознания близости смерти, как расплаты за свои убеждения. Порой я ясно чувствую, что должен наступить день, когда замысел убийцы наконец удастся.

Допрос

Если заговор против Столыпина и планировался, то заговорщикам сразу же не повезло — электричество в театральном зале не погасили, Богрова не убили на месте, толпа, помешавшая Спиридовичу зарубить его шашкой, своё дело также не сделала — Богров остался в живых.

Второй срыв произошёл из-за быстроты судебных властей. Они первыми схватили убийцу и потащили его в одну из свободных комнат, чтобы учинить сразу же допрос: кто такой? Богров хвостом вилять не стал, чтоб замести следы, и потому своё имя назвал сразу.

Занимался им подполковник отдельного корпуса жандармов Иванов, которому предложил провести допрос прокурор Киевской судебной палаты. До этого, правда, Кулябко сделал попытку перехватить Богрова и препроводить его в охранное отделение, но воспротивился прокурор Чаплинский, который и напомнил ему, что охранное отделение не могло заниматься столь серьёзным преступником, который должен был, согласно закону, проходить по ведомству прокуратуры.

— Кулябко пусть занимается своим делом! — отрезал Чаплинский на передавшего ему просьбу Кулябко жандарма. — Надо было охранять государя и своего министра, а коли не уберегли, не предупредили теракт, пусть ждут, когда мы с ним разберёмся.

От смиренного прокурора Чаплинского, почтенного, солидного господина, такого не ожидали. Но ситуация была пиковая: иным надо было выгородить себя, иным — вознестись, благо случай представлялся хороший. И Чаплинский решил утереть нос вездесущим жандармам.

Кулябко остался при своих.

Для того, чтобы замести следы и скрыть ошибки, он должен был получить террориста в свои руки, и он пытался сделать это сразу же, по горячим следам, но ничего у него не вышло.

Жандарм Иванов, допрашивавший Богрова, в киевских событиях виден особенно отчётливо. Он одним из первых бросился вытаскивать террориста из толпы, которая хотела того разорвать, и, швырнув схваченного Богрова