Призванье варяга (von Benckendorff) (части 3 и 4) - Александр Башкуев

За окном крутило непроницаемо серую пелену, ливень хлестал такой, что по стеклу несло бесконечный ручей и, разумеется, за всем этим услышать хоть что-то было просто немыслимо. Наверно, я должен был убедить себя, что мне почудилось, но какая-то сила заставила меня распахнуть окно настежь...

Страшный порыв ветра мигом сдунул бумаги с моего стола, свирепый ливень резанул мне лицо, а уши мои наполнились ревом...

Сегодня я знаю, что тот - первый крик мне почудился. Но в ту минуту в пелене дождя на далеком Васильевском берегу...

Я близорук и очки мои сразу залились водой, так что я по сей день не уверен, - что я видел на самом-то деле, но чувство, что там - кто-то живой обратилось в уверенность.

Я что есть ног побежал к Государю и сказал ему, что донесения об удачном окончании работ ошибочны, - я лично кого-то видел на том берегу и слышал крики о помощи.

Государь был весьма недоволен известием. Кочубей, отвечавший за спасательные работы, уверял его, что мне все привиделось, - отсюда невозможно разглядеть, что творится на том берегу, а Нессельрод со смехом сказал:

- "Как бы там ни было, - мы-то что можем сделать? У нас из всех лодок здесь только личный катер Его Величества. Не оставите же вы Государя в такой день и - без лодки?!"

Тут я не выдержал, - кровь бросилась мне в голову от сей жирной ухмылки и я крикнул:

- "Сегодня вам жаль этой лодки, а там - тонет Империя! Не знаю, что происходит, но там сейчас гибнут сотни людей! А с ними - их Вера в Нас и нашу (такую-то - драную) Монархию!

Ваше Величество, вряд ли сегодня возникнут угрозы для Вас, - дозвольте мне взять Ваш личный катер!"

Государь необычайно обрадовался, - всю жизнь он хотел выставить меня в дураках, а тут представился такой случай. Он милостиво махнул мне рукой и я тут же побежал к лодке, на ходу срывая с себя мой генеральский китель. С каждым шагом, с каждой минутой чувство ужаса и отчаяния крепло в моей душе, превращаясь в какую-то ярость и ненависть.

Последние пару саженей мне пришлось плыть до катера, матросы с изумлением смотрели на меня, а старший мичман, командовавший судном, встретил меня со ртом, просто разинутым от изумления. Я, не вдаваясь в подробности, крикнул ему:

- "На тот берег! Масонам доверься, - они сперва всех загубят, а потом и нас за собой! Там - живые! Весла на воду! Живо!"

Мы понеслись поперек бурлящей, смертоносной реки. На крыше первого же дома мы увидали трех-четырех несчастных, лежавших уже без движения, ледяная вода и пронизывающий ветер делали свое дело. Самое страшное состояло в том, что все они привязались к крыше домика и теперь эти веревки тянули их вниз в кипящую воду. А отвязаться они уже не могли чисто физически.

Мы не рисковали матросами, - сильнейшее течение и ветер заставляло нас дорожить каждой рукою на веслах. Поэтому мне вместе с сим старшим мичманом и двумя просто мичманами пришлось прыгать с борта в воду и перерезать веревки личным оружием. Когда катер заполнился так, что борта "хлебнули воды", мы вернулись назад и выгрузили несчастных прямо у Зимнего.

Лишь после этого Кочубей изволил осведомиться у его сраных "спасателей", - кого же они-то спасали? И лишь когда сам Государь услышал, что до сей поры спасали лишь "высших", ему стало так дурно, что он сразу ушел к себе. Там он лег в мягкую постель и обложился десятком грелок, напившись чаю с малиной. Господи, - ведь он так переживал за простой люд!

Лишь после этого спасательные бригады стали возвращаться на несчастный Васильевский. А мы все это время плавали, вынимая из воды все новых и новых. Было холодно и я застудил водой рану, вот мне и стало сводить мышцы судорогой. Наверно, надо было как-то подумать об этом, но я по чистой глупости не обратил внимания и однажды, после того как подал из воды очередного замерзшего, силы оставили. Рука моя соскользнула с борта и я "булькнул", как топор в проруби. По счастью, сие заметили простые матросы, кои тут же, побросав весла, прыгнули за мной в реку и выудили меня их воды.

По сей день не могу избавиться от чувства неловкости за мою тогдашнюю слабость. Тоже мне - пошел спасать и сам чуть не утонул! Да к тому же рейса два сидел почти пассажиром, - грелся водочкой и на веслах, а за меня плавали прочие...

В ту ночь наш катер спас полторы сотни человек, не считая почти ста несчастных, умерших от переохлаждения уже на ступенях Зимнего. Мы слишком поздно хватились...

Все спасенные были, конечно же, самыми жалкими слугами, да крепостными, коих попросту забыли их хозяева, бросившие свои дома. Так что, - по сей день тот же Нессельрод говорит, что я "раскачивал лодку", восстанавливая против нас низы общества.

Лишь по моему прибытию они осознали себя людьми, а так бы - никто и не жаловался. Либерал Кочубей того хуже, - думает, что случившееся было политическим выпадом против него лично. (После наводнения декабристы решили более не подавать "либералу" руки.)

Самое удивительное произошло уж под утро. Когда стало ясно, что вода стала спадать, наш катер "отпустили в резерв", а наше место заняла другая команда гвардейского экипажа. Так мы обнялись все вместе: восемнадцать матросов, два мичмана, старший мичман и я - генерал, и обещались друг другу никогда сего не забыть и - не простить. А потом вдруг открылось, что старшего мичмана зовут Петр Беляев. Я чуть не расплакался от отчаяния.

Сей юноша проходил у меня, как один из самых отъявленных заговорщиков. Он возглавлял так называемое "якобинское крыло" негодяев, помышлявших не просто о Конституции, но Республике и Красном Терроре. Такие, по моим бумагам, не должны были пережить мятежа. А тут - такое дело, - друг другу жизнь спасли...

И вот, прощаясь уже с новыми моими товарищами, я остановил Беляева и налил ему и себе из фляги:

- "Ты знаешь, - кого ты спас?"

Якобинец удивленно посмотрел на меня, потом сразу понял смысл сказанного (в отличие от прочих, сие крыло заговорщиков имело неплохую разведку и они догадывались о том, насколько вся их организация "нашпигована" моими людьми) и отвечал:

- "Вы тоже спасали далеко не своих друзей. Наверно, сегодня мы спасали сами себя от собственной Совести. В другой день и в других условиях все могло быть - иначе".

- "Я не хочу по-иному. Ты можешь завтра же отплыть с экспедицией. В кругосветное плаванье... Сие в моей власти. Когда вернешься, все будет кончено. Мне не придется убивать тебя, или ж тебе... обагрить руки кровью. Это было бы лучшим выходом".

Мичман подумал, а затем отказался:

- "Нет. Сегодня я видел, как простой люд прыгал в воду за Вами - их будущим вешателем. И я понимаю - за что.

А за наших вождей дворяне в воду не прыгнут. Не из-за кого... И все ж таки... Сие - дело Совести. Я пройду мой путь до конца".

- "Зачем тебе это?"

- "Не знаю. Затем, что абсолютная власть развращает... Монархия - вот корень зла".

- "Робеспьер не был монархом. И Кромвель. Великий Петр пролил много крови, и моя бабушка тоже - не ангел. Ты посмеешь назвать их плохими Правителями?!"

Беляев отрицательно покачал головой и я продолжал:

- "Власть - соблазн. Великий соблазн. Ты верно сказал - развращающий. Да только тут - все от человека зависит.

Следующий монарх - Николай, но реальная Власть... В моих руках будут деньги, армия и промышленность. Или же - в руках Пестеля. Или даже Ермолова. Кто из нас лучше?"

Беляев не на шутку задумался и в отчаянии махнул рукой:

- "Не знаю, Александр Христофорович. А кто - после Вас? Монархия дурна тем, что мы - народ не смеем избрать правителя. Я не против Петра, или Вашей бабушки. Но сегодня правит десятый царь с Петра и только двое из десяти вызывают мое уважение! Двое из десяти! Причем одна из этих двоих самозванная немка... Ну, Вы еще будете - самозванный варяг, - где ж тут Монархия?!"

Я пожал плечами:

- "Если вы хотите избирать Власть... Извольте. Простой люд изберет нового Емельку. Пугачева, естественно... Он-то кишки всем офицерам повыпустит...

Мразь, - всем приятного Нессельрода. Скажешь,- нет? Думаешь, изберут меня за мое отношение к паразитам? Опомнись".

Беляев так закусил губу, что она побелела и хрипло выдохнул:

- "Избирать должны - Понимающие... Тогда все будет..."

- "Тогда изберут Робеспьера и Кромвеля. Сии господа позаботятся о том, чтоб избирающих было меньше. Чем меньше "людей с пониманием", тем легче подмять их под себя. А сделают это руками вот таких вот идеалистов, как ты. Подумай..."

Мичман долго молчал, а потом вдруг спросил, глядя на меня прямо в упор:

- "Почему ИМЕННО ВЫ нас будете вешать? Среди вас - много мрази, почему ИМЕННО ВЫ согласились на этакое?"

Я не знал, что ответить. Дождь почти прекратился, но сильный ветер продумал меня буквально насквозь... И мне грезилось, что не ветер холодит мою Душу, но - взгляд сотен, тысяч Беляевых...

Почему ИМЕННО Я должен стать Катом и Палачом?!

Я часто мучился сим вопросом и у меня уже выстрадался ответ:

- "Кому-то же нужно вычищать всю сию грязь. Кому, - если не мне?! Тебе легче будет, ежели на виселицу тебя поведет не такой служака, как я, а какая-нибудь тыловая крыса - не так ли? Ей-то можно бросить упрек, - мы, мол, Кровь за Родину проливали, а ты...