Восемнадцать лет. Записки арестанта сталинских тюрем и лагерей - Дмитрий Евгеньевич Сагайдак

мне, — не утонули бы! Ты можешь, паря, плавать, если что?

Девчата начали плескаться, брызгать друг на друга, визжать, хохотать взахлёб — ну настоящие дети!

— Ты что, паря, свидетелем идёшь в суд, али нашкодил?

— Да и сам толком не знаю. Следствия никакого не было, а грех был, не скрою.

— Ну, расскажи, если можешь, а не хочешь — неволить не стану!

— А то чтобы не рассказать, меня от этого не убудет, — подделываясь под местный говор, отвечаю я.

— Это было ещё на Гусином озере, полтора года тому назад. Назначили меня начальником ремонтных мастерских рудника…

— А ты что, тогда на воле ещё был?

— Да где там!.. Я с 1937-го года по тюрьмам и лагерям. Так вот, работаю начальником, а тут остановился на электростанции локомобиль — вышли из строя бронзовые втулки. Механик Рудоуправления, может, ты его даже знаешь, если там бывал, Колмозев, предлагает отлить их в нашей кузнице. Поручаю я отливку опытному кузнецу, тоже заключённому. Он на воле работал кузнецом на Московском автозаводе имени Сталина. Много раз в жизни отливал бронзу, да и у нас в мастерской делал это всегда, когда было нужно. Взял он бронзовый лом на станции, заложил в самодельный муфелёк (сделали сами из куска грубы) и стал нагревать в горне. Когда бронза расплавилась, на её поверхности появился шлак. Кузнец решил его снять. Взял жигало (это просто железный пруток с заострённым концом), по привычке окунул в воду, и сунул в муфель. А с жигалом попала вода, почти мгновенно превратившаяся в пар, произошёл взрыв, расплавленную бронзу выплеснуло из муфеля прямо ему в глаза. На молотобойце, что стоял поодаль, загорелась телогрейка. Хорошо, что была зима и возле кузницы было много снега.

Выбросили их из кузницы и начали катать по снегу, пока не потушили горящей одежды. Я подоспел к кузнице, когда их уже уносили в лагерь. Кузнец лишился обоих глаз, а молотобоец отделался сильными ожогами.

Вот и вся история. А теперь, суди сам, кто виноват в этом, и в качестве кого я предстану перед судом.

— Какая же твоя вина? Что дал ему работу? Так ему же не впервой! Ладно ль я говорю? Поди, сразу же ослобонили!?

— Нет, не освободили! Приезжал к нему родной сын, полковник, прямо с фронта, к герою представленный. Хотел взять на поруки — не дали!

— Да что ж они делают? Родному сыну, фронтовику не доверяют?! А за что он, кузнец-то, сидит?

— Обвинили в контрреволюционной агитации, а так это или нет — не знаю. Думаю, что никакой он не агитатор и ни в чём не виноват, как и многие другие.

— Значит, мне не врали, что много народу за зря сидит. Подумать только! Куда же смотрит Хозяин?

Милиционер замолчал, как бы взвешивая, сказать или не сказать то, что наболело. Наконец решается:

— Не знаю, правда ль, нет ли, но крепко в народе бают, что много у нас измены, и идёт будто она сверху. Вот сколько людей посажено, а сколько на войне погибло, просто не счесть! Я сам, паря, ещё только полгода, как с фронту. По чистой меня отставили. Сперва с рукой долго в госпитале лежал, всё плечо было разворочено: вот, пальцами владею, а поднять руку, иль согнуть её — не могу. Чистую дали. А куда я теперь? Рази только сторожем в колхоз? А баба в колхозе, ребят двое.

Он долго молчал, закурил, протянул мне кисет и неожиданно со вздохом сказал:

— Как же оно получается — людей бьют, сажают, а ОН ничего так и не знает; на что же OН смотрит, или ЕМУ не докладывают? А я так думаю, по своей простоте, что это всё неспроста, не иначе измена, а?

Не дождавшись от меня ответа, подошёл к девчатам.

— Ну, накупались, пора и двигать, а то засиделись мы. Подсохли, девахи? Тогда пошли!

И опять зашагали. Охапку цветов оставили на месте — они успели завянуть. На головах девчат появились венки из жёлтых цветочков.

Долго шли молча. И казалось, что милиционер сейчас думает о моём слепом кузнеце, о несправедливости и жестокости на свете. Что ж, думай, человек, думай! Долго тебе придётся ожидать ответа на твои думы.

К вечеру пришли в Ново-Селенгинск, к отделению милиции. Меня поместили в тёмную камеру. Ощупью добрался до нар. На верхних нарах началась возня. Кто-то упорно ковырял гвоздём бревенчатую стену и оттуда сыпалась пакля и небольшие щепки. Через некоторое время начались переговоры с соседней камерой. Там сидели женщины, в их числе и мои попутчицы Оля и Ксюша.

Конец разговора не дослушал, очевидно, сказалась прогулка. Я быстро и крепко уснул. Утром дали хлеб, сахар, кипяток.

Часам к десяти вручили обвинительное заключение. Каково же было моё удивление, когда из него я узнал, что привлекаюсь к уголовной ответственности за несоблюдение правил техники безопасности, повлёкшее за собой тяжёлое увечье.

Привели в суд. Здесь встретил слепого кузнеца Ерохина (его так до сих пор не освободили), молотобойца, Манохина, Ольховцева, Леонова, Торева — всего человек пятнадцать, привезённых с Гусиного озера на грузовике.

Показательный суд начался. Прежде всего, устанавливают, что литьё бронзы для кузнеца было делом не новым, это подтвердил и сам пострадавший. Затем долго выясняли причину взрыва. Настойчивые показания пострадавших и двух кузнецов, бывших свидетелями происшедшего, убедили судью и заседателей, что причиной явилось попадание воды в муфель.

На вопрос, кто же виноват, кузнец неоднократно отвечает, что он допустил ошибку, сунув по профессиональной привычке жигало сперва в воду, а потом в муфель.

— Выдал ли вам Сагайдак защитные очки и предупреждал ли, что мокрое жигало нельзя совать в муфель?

— Очков не давал, а что нельзя вводить воду в расплавленную бронзу — это я знал и без него.

— Я вас спрашиваю, предупреждал или нет?

— Нет, не предупреждал, так как кузнец это и сам должен знать, на то он и кузнец.

После речи прокурора и моей (от казённого защитника я отказался ещё в начале суда) — суд удалился для вынесения приговора.

— Именем… и так далее — суд установил, что обвиняемый Сагайдак грубо нарушил правила техники безопасности, выразившиеся в необеспечении пострадавших спецодеждой (о ней даже не было и речи, а пострадавшие как раз имели брезентовые фартуки и рукавицы) и очками, а также в отсутствии инструктажа. Обвиняемый виновным себя не признал.

Постановили: по статье 33, часть вторая, подвергнуть заключению в ИТА сроком на два года, присовокупив к оставшемуся сроку по статье 58–10.

Крайне интересна одна деталь этого решения суда, по которому