Королевский долг - Пол Баррел

К тому же его речь приняли восторженно еще и потому, что на этой неделе люди были настроены против Виндзорской династии как никогда. Мне стало обидно: это было несправедливо. Принцесса любила и уважала королеву, и переписывалась с ней до самой смерти. Принцесса уважала и герцога Эдинбургского. Она понимала, что те жестокие письма он писал в 1992 году с благими намерениями. И если королева назвала этот год annus horibilis, то эти шесть дней перед похоронами принцессы надо признать «самой ужасной неделей» этого ужасного года. Королевская семья, потрясенная смертью принцессы, поспешила вернуться из Балморала в Лондон. Надо было решить много вопросов. Например, приспустить ли флаг на Букингемском дворце. Казалось, никогда еще монархия не находилась в таком опасном положении. Это был редкий случай, когда пришлось пересмотреть протокол. Речь графа Спенсера и бурные аплодисменты, которыми она была встречена, свидетельствовали о кризисе, в котором находилась монархия. В газетах рассуждали о том, как смерть принцессы углубила пропасть, лежащую между этим «анахронизмом» и современными людьми. Они говорили, что принцесса, пусть даже после смерти, поставила на колени династию Виндзоров, которые доказали свою никчемность. Вот такие и еще более республиканские суждения заполнили газеты.

Но самое печальное, что в этой суматохе ни у кого не было времени подумать о том, что принцесса перевернулась бы в гробу, который еще не опустили в землю, если бы услышала, что о ней говорят.

Журналисты явно представляли себе, как принцесса глядит с небес на то, как они порочат монархию — источник ее страданий и одиночества — и радуется. Они не понимали, что в принцессе никогда не было ненависти и что она больше, чем кто-либо другой, хотела, чтобы Виндзоры продолжали править, оставаясь сильной и могущественной династией.

Она никогда не винила в своем одиночестве королевскую семью. Источником ее страданий был принц Чарльз, но даже к нему она не испытывала ненависти, и уж тем более к его родителям. Никто не понимал, что, если бы в те дни принцесса могла сказать свое слово, она бы стала защищать Виндзоров. Именно поэтому ядовитый тон речи графа Спенсера был совершенно неуместным. Если бы он знал свою сестру, он бы это понимал.

Принцессу не могли порадовать такие речи. Ведь сама она была другого мнения. «Мне никогда не удается найти слова, чтобы передать то, что я хочу сказать», — жаловалась она (именно поэтому у нее на столе лежал «список выражений»). За год до ее смерти, в октябре, мы с ней сидели на лестнице в Кенсингтонском дворце и она пыталась изложить на бумаге свои мысли. Она говорила о своем будущем, о своих страхах, размышляла о положении монархии в современном мире, стараясь взбудоражить свои мысли, чтобы они лучше легли на бумагу. На следующий день меня, как обычно, ждал в буфетной конверт. В нем было письмо, написанное на ее бумаге с красной полосой по нижнему краю.

Если бы можно было прочитать это письмо на похоронах, всем бы стало ясно, что принцесса всегда уважала монархию и ценила то, что сделали для нее члены королевской семьи. Чтобы ни у кого не осталось сомнений на этот счет, я привожу здесь это письмо, в котором нет ни капли злобы. Письмо, написанное самой Дианой.

Мне хотелось бы обнять свою свекровь и сказать ей, как хорошо я понимаю ее. Я понимаю, как ей одиноко, понимаю, что ей все время приходится сталкиваться с ложью и искажением фактов. Я понимаю, как ее это расстраивает, понимаю, что иногда она тоже теряется и не знает, что делать. Я хочу, чтобы монархия процветала (!), хочу, чтобы она благополучно пережила те изменения, которые ее ожидают и в результате которых она станет более сильной и здоровой. Я понимаю тот естественный страх, с которым королевская семья ждет этих перемен, но мы должны встретить их лицом к лицу, чтобы изменить ложное представление народа о монархии. Равнодушие людей пугает меня. Его надо преодолеть.

Я буду бороться за справедливость, буду защищать своих детей и монархию…

Королевский поезд ждал нас. Меня пригласили в поместье Альторп в Нортгемптоне (в семидесяти милях от Лондона), где в присутствии только членов семьи принцессы пройдут ее похороны. В то время как гроб с телом принцессы везли по улицам Лондона, а люди осыпали его цветами, я сел на поезд вместе с принцем Чарльзом, Уильямом и Гарри. Вагоны были красного цвета, а впереди поезда — два локомотива: «Принц Уильям» и «Принц Генри» Это было странное и печальное путешествие. Должно быть, я заснул, как только поезд тронулся, потому что не заметил, как прошли полтора часа дороги. Я сильно устал после ночных бдений, и проснулся только, когда поезд остановился у станции, ближайшей к Альторпу. В поместье нас провели через гостиную в столовую. Еще в холле меня потрясло, что пол из черных и белых мраморных плиток точно такой же, как в Вестминстерском аббатстве.

Граф Спенсер стоял во главе длинного стола красного дерева и указывал каждому, куда ему сесть. Меня, после некоторого колебания, поместили между матерью принцессы и ее бывшим мужем: слева от меня оказалась миссис Франсис Шенд Кидд, а справа — принц Чарльз. Принцу было нелегко оказаться на территории Спенсеров, особенно после того, как граф произнес свою речь, направленную против Виндзоров. Ему тяжело было сознавать, что все на него смотрят с неодобрением.

Разговор не клеился. И я, как единственный из сидящих за столом, кто знал, что отношения между принцем и принцессой в последнее время были вполне дружескими, взялся беседовать с принцем. Я отлично понимал, что если заговорить о Хайгроуве и его садах, то тема не исчерпается до самого конца обеда.

— Приезжай как-нибудь посмотреть сады, — предложил принц Чарльз.

— С удовольствием, Ваше Королевское Высочество, — ответил я, зная, что не приеду.

Уильям и Гарри сидели на другом конце стола. Несмотря на свое горе, они старались нет-нет да и поддерживать разговор. Когда подали кофе, дворецкий подошел к графу и что-то прошептал ему на ухо. Граф встал и вышел из комнаты. Его не было минут пять. Наконец он вернулся и объявил:

— Диана вернулась домой.

Мы снова прошли через холл с шахматной плиткой. Я шел следом за принцем Чарльзом и его детьми. И тут, через дверь, я увидел то, что меня потрясло. Королевский штандарт исчез с гроба, а на его месте, накрыв гроб только наполовину, появился красно-бело-черный с золотом флаг Спенсеров. Значит, когда граф вышел из столовой, он заменил штандарт. До самого моего суда в 2002 году все думали, что принцессу похоронили под королевским штандартом. Похоронили как члена королевской семьи. Похоронили как принцессу. Так, как ей и хотелось. Своим необдуманным действием граф испортил всю серьезность церемонии, которая была так тщательно заранее продумана, и даже не понял этого. Принцесса гордилась тем, что принадлежит к королевской семье. Она плакала, когда ее лишили права называться Ваше Королевское Высочество. Какая жестокая насмешка: королевская семья, лишившая ее этого титула, устроила ей королевские похороны, но ее брат решил показать свою власть и все испортил.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});