Великий магистр - Октавиан Стампас

— Боже мой! — прошептал де Пейн, не в силах оторвать взгляд от дьявольской картины — словно разверзнувшегося перед ним ада. — Я не думал, что это будет так страшно…

То же чувство охватило и других тамплиеров, прильнувших к бойницам. К цитадели поднимались три рыцаря, почерневшие от гари и копоти; Бизоль нес на руках раненого Андре де Монбара. Гораджич и Роже постоянно оглядывались, укрывшись щитами — теперь уже не от стрел и копий, а от разбрасываемых повсюду сгустков смертоносного «греческого огня», защищая спину шедшего впереди товарища, и самого создателя этого сатанинского пожара. Нападавшие на них сельджуки умчались вдоль подножия горы, вырвавшись из зоны поражения, присоединились к основным войскам князя Санджара, который горестно воздевал вверх руки, глядя на гибель лучших своих воинов. А на другом фланге султан Исхак Насир, отрезанный от мамлюков огнем, безучастно смотрел на живые факелы, бывшие когда-то его воинами; губы его шептали проклятья христианам, а глаза все больше темнели от гнева. Победа, казавшаяся столь близкой, сгорела в чудовищном пламени. «Греческий огонь» Монбара поглотил несколько тысяч мусульман. Через час султан Насир и князь Санджар увели свои войска обратно к Син-аль-Набру. Но еще до позднего вечера на гигантском кладбище продолжало полыхать пламя, от которого не было спасения ни живым, ни мертвым…

Глава IV. УЛОВ БИЗОЛЯ ИЛИ СТРАННОЕ ОБЛАКО

Природа каждому оружие дала:

Орлу — горбатый клюв и мощные крыла,

Быку — его рога, коню — его копыта,

У зайца быстрый бег, гадюка ядовита…

Пернетта дю Гюйе1

Обгоревшие трупы не было нужды хоронить: они лежали словно головешки, усыпав все поле перед крепостью Фавор, уходя все глубже в песок, а ветер разносил по окрестностям страшный человеческий пепел. Даже оружие и доспехи лежали обугленные и покореженные, испытав чудовищную силу огня. Целый месяц египтяне не могли опомниться после поразившего их войско огненного смерча, выпущенного на них из цитадели; тридцать дней султан Насир и принц Санджар приводили в порядок своих солдат, не предпринимая попыток генерального наступления на Фавор. За это время происходили лишь мелкие отдельные стычки, и то вдали от крепости: мусульмане боялись пока вступить на ужасное кладбище. Если бы они знали, что смертоносная горючая смесь Андре де Монбара давно кончилась, что он израсходовал ее всю в тот роковой для египтян день! Наверное, они смели бы крепость и цитадель с лица земли, мстя за несколько тысяч воинов, сгоревших заживо… Но поданный им урок был столь жесток, что даже под страхом смерти ни султан Насир, ни Санджар не смогли бы сейчас вновь отправить сельджуков и мамлюков в бой. Должно было пройти время, чтобы запах горящего человеческого мяса выветрился из памяти.

Но египтянам стало известно другое: смертоносный огонь пришел из цитадели и принесли его тамплиеры. Заочно каждый из них, а в особенности де Пейн, Зегенгейм и Андре де Монбар были приговорены к самой мучительной казни — оставалось лишь добраться до их тел, которые можно было бы потом начать рвать раскаленными крючьями… Но как это сделать? Взятие в плен хотя бы нескольких тамплиеров и предание их публичной казни, где были бы воочию показаны их муки, кровь и вывернутые кости, а миф об их неуязвимости развеян, несомненно придали бы воодушевления погруженным в скорбь воинам, подняли бы их боевой дух. Верные своей излюбленной тактике, сельджуки кружили вдали от крепости, либо внезапно выскакивали перед рыцарскими патрульными отрядами, стараясь увлечь их подальше и заманить в западню; но даже если ловушка захлопывалась, то в плен попадали простые латники-иоанниты или солдаты из гарнизона Гонзаго. Тамплиеры на подобные провокации не попадались.

С досады султан Насир пошел на явный подлог. Он велел отобрать с десяток пленных солдат, надеть на них белые плащи с красным восьмиконечным крестом, какие носили рыцари де Пейна, вырвать им языки, чтобы молчали под пытками, и выставить на центральной площади Син-аль-Набра, привязав к деревянным столбам. Затем глашатаи во всеуслышанье объявили о пленении ненавистных врагов мусульман — всех рыцарей Ордена тамплиеров во главе с самым главным шайтаном — Гуго де Пейном. Несчастные подверглись мучительным издевательствам, прежде чем их прикончили, размозжив головы камнями. На простых египтян, ливийцев и сельджуков показательная казнь произвела благоприятное впечатление (эфиопы и суданцы еще раньше покинули лагерь султана Насира, вернувшись в свои страны — от греха подальше, напуганные «греческим огнем» Монбара), но все военачальники прекрасно знали или догадывались о «злой шутке» египетского правителя. Дошла она и до стен Фавора. Сам комендант крепости Рауль Гонзаго, капитан иоаннитов Гронжор и барон Бломберг явились в цитадель, чтобы засвидетельствовать свое почтение «мертвецам»-тамплиерам.

— Для покойника ты чертовски хорошо выглядишь! — сообщил гессенский барон Людвигу фон Зегенгейму. — Скажи, как долго тебя пытали мамлюки Насира? Сколько жил из тебя вытянули? Все ли пальцы на ногах отрезали?

— Лично мне они выкололи глаз! — вставил Роже де Мондидье. — И я им этого не прощу!

— Тайна вашего глаза волнует всю Палестину, — усмехнулся Бломберг. На походной койке возле окна лежал Монбар, укрытый одеялами, на низеньком стульчике около него сидела Сандра, приготавливая питательную смесь; здоровье рыцаря постепенно восстанавливалось, наибольшее опасение вызывала глубокая рана в голени, но сейчас он уже пришел в себя и с интересом прислушивался к разговору.

— Однако, что будем делать дальше? — вмешался Гонзаго. — Сельджуки снова активизировались, их наскоки следуют один за другим… Скоро они почувствуют, что ваш «греческий огонь», сеньор Монбар, более им не опасен. И тогда они перейдут в главное наступление, собрав все силы.

— В ближайшее время я лично успокою их, — пообещал Бизоль.

— А у меня в запасе есть еще несколько сюрпризов, — промолвил Монбар. Незаметный воин, к которому долгое время многие рыцари относились с подозрением, не сразу приняв его в свою среду, теперь пользовался у всех тамплиеров заметным уважением и любовью, а Бизоль попросту опекал его, как заботливая нянька.

— Наш славный Андре может лишь дунуть — и сарацины растворятся в пыль, — с гордостью добавил он. — А я вскоре отправлюсь на ловлю крупной рыбы.

— И все же. После ухода эфиопов у султана Насира еще несметные силы — около ста тысяч, — промолвил капитан Гронжор. — А графа Танкреда все нет и нет.

— Как бы он вообще не позабыл о нас, — проворчал маркиз де Сетина. — Не повторился бы Тир…

— Нам надо продержаться еще недели две, — произнес Гуго де Пейн. — Прежде всего, нужно сделать все, чтобы неприятель по-прежнему был уверен в нашей силе. А для этого будем постоянно тревожить его. Проигрывает тот, кто впадает в сон.

— Кроме Бизоля, — усмехнулся Роже. — Он и храпом способен разогнать всех мамлюков султана.

— Будем готовиться, — подытожил Зегенгейм. — Самое страшное для всех нас — впереди.

Слова его, сказанные вскользь, оказались в скором времени пророческими… Прощаясь с гостями, Гуго де Пейн и Людвиг фон Зегенгейм немного проводили их по склону горы. Оставив спускающихся вниз спутников, барон Бломберг задержался возле тамплиеров. Не привыкнув к долгим дипломатическим изъяснениям, гессенский рыцарь с откровенной прямотой заявил:

— Есть у меня одно желание, не знаю, вот, как вы к нему отнесетесь… Мне претят постоянные интриги магистра иоаннитов барона Жирара. И хотя я вхожу в центральный совет Ордена госпитальеров, но хотел бы покинуть его. Мне больше по душе ваш Орден, мессир де Пейн. И если бы вы приняли меня в него хотя бы простым рыцарем, то я бы верно служил святой идее, начертанной на вашем знамени. Такого же мнения придерживаются и многие мои воины. Скажу по-солдатски: берите нас со всеми потрохами и записывайте в тамплиеры!

В сумерках лицо Гуго де Пейна выглядело непроницаемо, ни одним мускулом он не отреагировал на предложение храброго барона Бломберга.

— Так как же? — нетерпеливо спросил гессенский рыцарь, переводя взгляд на своего старого товарища Зегенгейма. Тот лишь молча пожал плечами, кивнув на де Пейна. Наконец, Гуго нарушил тягостную тишину.

— Пока это невозможно, — глухо произнес он, протягивая барону руку. — Примите мою дружбу и… не обижайтесь. Если ваше желание не изменится со временем, то я дам знать, когда можно будет объявить о вашем вступлении в Орден.

— Да… жаль… — несколько обиженно протянул Бломберг. — Ну что же, видно, недостоин я ваших знамен…

— Пойми, Рудольф, ты тут не причем, — вступился Людвиг. — Речь идет о принципах, которые мы не можем нарушить. Сейчас в Орден тамплиеров не смог бы вступить и сам король Франции, если бы захотел того.