Cага о Бельфлёрах - Джойс Кэрол Оутс

Великом потопе, так что Жан Пьера с тех пор вообще никто не навещал.

— Я съезжу к нему, — решила Лея. — Мы с малышкой съездим.

— О нет, нельзя тащить туда ребенка! — воскликнула Корнелия.

А Хайрам, взволнованно подкручивая усы, проговорил:

— Видишь ли, дорогая, тут есть одна загвоздка… А может, и две… Или даже больше… Ладно, давай честно: вся эта история с коммивояжером на запряженной мулами повозке, который ехал той ночью по Иннисфейл-роуд… В темноте… Того коммивояжера никто не видел — ни до, ни после. История эта, как бы сказать, — весьма сомнительная. И еще: Фолде-рол была вся в мыле, на коленях царапины, а копыта в грязи…

— Фолдерол? — выкрикнула Лея, не сводя с него глаз. — Во имя всего святого, дядя, что ты такое несешь?

— Фолдерол — так звали…

— Ты просто не хочешь ему помогать, так? — Лея прижала ладони к щекам, словно те горели. — По-твоему, мы отмылись от этого позора, просто потому что все забыли? Но на самом деле никто не забыл, нет! Допустим, Кристабель влюбится в кого-нибудь из Шаффов, или Хорхаундов, или из этих старых семей в Вандерполе — влюбится в парня из такой семьи, и что же, думаешь, при таком положении дел они станут поощрять отношения с кем-то из Бельфлёров? Будем дальновидными, — Лея вытряхнула из пачки тонкую сигару, — а излишней дальновидности не бывает, так ведь когда-то сказал Рафаэль?

— Кристабель быстро растет, — пробормотала Корнелия.

Ноэль с сердитым отчаянием вскинул руки:

— Но, дорогая, вот приедешь ты к моему брату — о чем ты с ним говоритьто будешь? В конце концов, ты его даже не знаешь. Сомневаюсь, что и я сам его узнаю. Мы так часто пытались убедить его обратиться с прошением, чтобы его выпустили досрочно, но в конце концов его поведение сделалось довольно оскорбительным. Вообще, у меня создалось впечатление, что в Похатасси он прижился и ему там удобнее, чем было бы здесь. Заключенным разрешается играть в карты, и начальник тюрьмы говорил (тогдашний начальник — боюсь, с теперешним я незнаком), что во дворе или комнате отдыха кто-нибудь все время играет, и что Жан-Пьер обучил остальных разным видам покера, и кункену, и юкеру, и даже бриджу — и мы надеялись, что он хотя бы попросит об условно-досрочном освобождении, несмотря на приговор судьи Петри, но напрасно. Возможно, Жан-Пьер хотел избежать новых унижений, а возможно, он боится, что его освободят.

— Я не хочу условного освобождения, — нетерпеливо проговорила Лея. — Я буду требовать помилования.

— Помилования?

— Да. От губернатора. Полной амнистии.

— Амнистии? Для Жан-Пьера?!

В этот момент в комнату вбежала Джермейн. Она забралась на колени Леи и с восторгом принялась что-то рассказывать матери — про кошку, на которую напал огромный петух, — но Лея велела ей замолчать и убрала с разгоряченного лба девочки налипшие волосы. Желая, возможно, дать старшему поколению Бельфлёров время прийти в себя (несмотря на всю свою порывистость, Лея с невероятной чуткостью улавливала и чужие чувства), она переключилась на дочку: облизнув палец, стерла с лица девочки грязь и расцеловала Джермейн в обе щеки.

— Ну какая же ты прелесть. — шептала Лея. — Ты мое благословение.

И в конце концов, нарушив долгое молчание, Корнелия тихо проговорила:

— По крайней мере, дорогая, не бери с собой Джермейн.

Бегство

Одним ясным осенним утром, когда последние листья на золотых тополях переливались на солнце, а бирюзово-голубое небо, холодное и прозрачное, напоминало витражное стекло, Гарт с Золотком сели в его новый «бьюик» и сбежали, лишь сунув записку (написанную полудетским почерком девушки) под дверь Юэна и Лили: «Уехали женица». Они мчались на юг, пересекая границы штатов, пока, наконец, не добрались туда, где их согласились поженить за три дня; и они поженились. Из-за спешки парочка успела уложить на откидное сиденье «бьюика» лишь несколько платьев Золотка (а было их у нее видимо-невидимо: приемные родственники щедро дарили ей новые и заваливали поношенными, но в прекрасном состоянии вещами, как тут выбрать, поэтому они с Гартом просто взяли из шкафа охапку одежды), единственный костюм Гарта, который тот изредка соглашался надевать (ткань с добавлением мохера, узкие отвороты, латунные пуговицы. Брюки стали чуть коротковаты, но в целом костюм смотрелся отлично), и старую швейцарскую музыкальную шкатулку из детской. Еще они умыкнули с полдюжины вещиц из большой залы. Не понимая их ценности и руководствуясь инстинктом, беглецы прихватили с собой редкую ступку с пестиком, отлитую в шестнадцатом веке в Германии из колокольной бронзы, безделушку в стиле викторианской Англии и неизвестного происхождения пресс-папье с «метелью» внутри. Обежав ночью несколько комнат, босиком, перешептываясь и хихикая, они набрали две тысячи триста долларов наличными самыми разными купюрами — вытаскивая деньги из карманов пальто и пиджаков, из ящиков столов, из книг (в библиотеке Рафаэля обнаружился целый тайник, но некоторые банкноты были «такие чудные», что брать их не стоило) и даже из копилок, так что недостатка в средствах они не испытывали. Кроме того, у Гарта имелись собственные сбережения.

За день до этого между Гартом и его дядей Гидеоном произошла престранная стычка, объяснения которой так и не нашлось.

Несколько детей — Золотко, Кристабель и Морна — играли в зимнем саду с двумя рыжими котятами, всеобщими любимцами (вообще-то им было уже месяцев пять и они были довольно крупные, необычайно большелапые, с белоснежными усами), когда на окно вдруг запрыгнул Малелеил, их папаша. Он замяукал и пугающе человеческим жестом провел лапой по стеклу, выпустив когти. Дети оглянулись и вздрогнули от удивления (кот вот уже две недели не появлялся в усадьбе, и Лея уже почти отчаялась).

Дети впустили Малелеила в дом и с умилением наблюдали, как он радуется котятам, за которыми принялся ухаживать с материнским усердием. Полулежа, подобно сфинксу, он ухватил обоих котят передними лапами и стал по очереди вылизывать их розовым язычком, прикрыв глазаот удовольствия. А те (рядом со своим пушистым отцом они вновь превратились в малышей) громко урчали. Так близко Золотко Малелеила еще не видела. Она опустилась