Весна Византии - Дороти Даннет

Однажды он оказался в мастерской декоратора и целый час провел там, показывая, как с помощью воска и смолы добиться лучшего эффекта от ультрамарина, ― при этом он болтал без умолку и чувствовал себя счастливейшим из смертных. В ту пору он ни разу не встречался, хотя и не избегал намеренно встреч, ни с Дориа, ни с Катериной де Шаретти. У бывшего подмастерья имелось немало иных забот; а к концу дня он обычно обсуждал все самое важное с Лоппе, Тоби или Годскалком, которые присматривали за делами в фондако. Лишь порой, когда капеллан требовал от него более подробного пересказа, о чем именно говорил какой-нибудь поэт или автор ученого трактата, Николас быстро уставал от необходимости постоянно следить за своей речью и отказывался продолжать разговор.

В середине июня «Чиаретти» вернулась из Батума. Как было условлено заранее, галера бросила якорь на некотором расстоянии от гавани, и Джон Легрант на лодке приплыл в город с посланием.

Императрица потерпела неудачу. Несмотря на все заверения своих посланцев, бороздивших просторы Европы вместе с братом Людовико, никакие войска не собирались выступить из Имеретии, Менгрелии, Акхалзике или Тифлиса, чтобы сражаться против султана. Императрица Елена пока оставалась там, пытаясь добиться уступок, но не верила, что муж дочери изменит свое мнение.

Асторре, выслушав все это, громко выругался, и Николас пояснил Джону:

― Мы получили письмо от Юлиуса. В Синопе неспокойно.

― Знаю, там турецкий флот, ― подтвердил Легрант. ― Что вы еще слышали?

― Турецкая армия где-то неподалеку, ― ответил Николас. ― Мы знаем, что город взять невозможно, а осада вполне нас бы устроила. Однако поговаривают, что эмира Синопского запугали до такой степени, что он по собственной воле принял сторону султана. Он снабдил флот деньгами и припасами, а также отправил с оттоманами войско под началом одного из своих сыновей.

― Глупость! ― воскликнул Джон Легрант. ― Для султана его сын будет заложником.

― У эмира остался второй, ― возразил Николас. ― Кроме того, он ведь является шурином султана. Караманидский эмир также послал своего отпрыска к туркам. Султан в Синопе утверждал, что намерен вести против Трапезунда войну за веру, но мне это кажется сомнительным. Юлиус говорит, что доход Синопского эмира составляет двести тысяч золотых дукатов в год, и четверть этого богатства дают медные рудники. Думаете, султан способен устоять? Едва ли.

― О чем это ты? ― раздраженно перебил его Тоби, который предпочел остаться в Трапезунде, вместо того чтобы отплыть на галере, но здесь у него почти не было работы, и потому лекарь находился в постоянном раздражении.

― Я говорю, ― пояснил Николас, ― что эмир Синопский сложит оружие, а оттуда до Трапезунда туркам плыть всего одиннадцать дней.

― Кто-то должен сообщить об этом Узум-Хасану, ― заявил Джон Легрант. ― Войска из Грузии не будет. И никакой защиты на его западных границах, если сдастся Синоп.

― Он уже все знает, ― ответил Николас. ― Но ты прав, насчет Грузии его нужно известить. Давайте пойдем во дворец, а потом отправим нашу галеру в Керасус. Джон, она ведь продержится еще три дня без захода в порт? Лучше пусть ею займутся на месте. Кроме того, нам нужно решить, кто отправится на борт, а кто, возможно, наоборот, сойдет в порту.

― А если вдруг нас спросят, где корабль? ― поинтересовался Тоби.

― Так ведь галера и не возвращалась из Батума, ― усмехнулся Джон Легрант. ― И даже если кто-то заметит ее, она нам уже не принадлежит. Другая оснастка, другой флаг, другое имя… Николас окрестил ее самолично, назвал…

―…«Арго»?.. ― перебил Тоби.

―…в честь своего верблюда, ― невозмутимо закончил Джон Легрант.

* * *

Во дворце Джон передал императору письма от жены и зятя, а Николас затем остался еще ненадолго, пытаясь отвлечь басилевса от приготовлений к празднествам в честь дня святого Евгения и привлечь к тому факту, что война между султаном и Белой ордой может продлиться отнюдь не так долго, как на это рассчитывали. Однако император по-прежнему считал, что это ничего не значит. Султан сделает глупость, если двинется против Трапезунда. Во-первых, он не знает, что грузины не придут на помощь. Во-вторых, чтобы попасть из Синопа в Трапезунд, войско должно пешим идти больше месяца… И это не считая крепостей Хасан-бея и укрепленных перевалов. Они еще и до полпути не дойдут, как султану уже придется поворачивать обратно в Бурсу. А флот?.. Когда эти корабли попадут в Синоп, едва ли они захотят плыть куда-то еще, ведь больше нигде поблизости нет такой хорошей и удобной бухты. Конечно, на следующий год Западу неплохо было бы предоставить помощь Трапезунду. Но в этом году султан явно ограничится взятием одного лишь Синопа.

Джон, выслушав все это, ушел, нахмурившись, а Николас, попросивший о встрече с Диадохосом, вместо этого был препровожден в женские покои, куда его отвел камерарий и два евнуха. Однако, подведя гостя к дверям комнаты, дальше они не пошли, и, переступив порог, фламандец обнаружил там Виоланту Наксосскую.

Прежде он никогда не оставался с ней наедине. После прибытия в Трапезунд он виделся с принцессой всего несколько раз, после той встречи в день аудиенции. Они говорили о часах, ― и он был ей искренне благодарен. Пока Николас оставался в Эрзеруме, Виоланта зачем-то навестила фондако. До этого она соизволила принять Джона Легранта, и также принесла неоценимую помощь. Похоже, именно она поставила под угрозу жизнь бывшего подмастерья, а затем спасла его. Но после возвращения из Эрзерума, Николас имел дело исключительно с Диадохосом, и все расчеты велись через монаха. Виоланту он видел в свите императрицы или в обществе принцесс Анны и Марии, но только не в одиночку. Так что же изменилось сейчас?

Виоланта стояла у оконного проема, вдыхая жаркий влажный воздух, пахнущий взрыхленной землей, цветами, ошкуренным деревом и свежей листвой. Платье принцессы чем-то напоминало геометрические головоломки, которые делал Николас. Ничего похожего на то столкновение в каюте, когда она приняла его во всей наготе и враждебности…

Теперь он знал, как выглядит ее тело под платьем. Он заставлял себя не думать об этом и чаще всего ― вполне успешно, но порой воспоминания все же прорывались наружу. Николас заставил себя подумать о другом, широко распахнул глаза и любезно, с почтением, улыбнулся. Кланяясь, он, однако, демонстративно не сводил взгляда с ее лица. В конце концов, ведь это он кукловод, а не Виоланта Наксосская…

― Ты искал Диадохоса, ― обратилась она к фламандцу. ― Есть новости?

Голос ее не выражал никаких чувств.

― Прошу меня простить, деспойна, но я принес дурные вести. Войска из Грузии не будет.

Ее изящное, чуть подкрашенное, лицо напоминало икону и было неотличимо от лиц прочих придворных, если не считать ироничного изгиба губ и насмешливого блеска в глазах.

― Мы уже слышали обо всем, что случилось с императрицей. Мы получили и вести из Синопа, а потому знаем, что надлежит делать в обоих случаях. Однако сейчас другой человек нуждается в твоих услугах. ― Она повысила голос. ― Ты можешь войти.

Занавес откинулся, и в комнате появилась невысокая женщина с бронзовыми волосами, синеглазая и цветущая. Нет, не Мариана, но ее дочь ― Катерина…

Николас выровнял дыхание, но не рискнул произнести ни слова, чтобы не давать повода к самодовольству принцессе Виоланте, которая все же оказалась куда лучшим кукловодом, чем он сам. Веревочку на пояс ― и побежали… Взяв себя в руки, Николас попытался решить эту новую проблему.

Дочь Марианы как всегда была одета с излишней пышностью. На ней были слишком роскошные серьги и плоеное платье с чрезмерным вырезом и длинными рукавами с набивными плечами. Волосы она подняла высоко, как часто делала ее мать, и почему-то даже стояла сегодня в излюбленной позе Марианы ― гордо распрямив спину и слегка расставив ноги. Сперва он решил, что Катерина делает это намеренно, но затем осознал: она всего лишь пытается храбро противостоять ударам судьбы.

Прежде с любой бедой девочка первым делом обратилась бы к нему. Прежде она никогда не стала бы искать чужого посредничества. Но теперь все изменилось. И поэтому Николас без тени улыбки поклонился ей.

― Демуазель Катерина, чем могу вам служить?

Она подняла глаза.

― Я опасаюсь Пагано.

― Почему?

Виоланта сделала приглашающий жест, и девочка присела на низкий мягкий стул, а Николас расположился напротив. Сама принцесса осталась сидеть у окна, так что свет падал на нее сзади и не озарял лицо.

― Ты все это устроил, ― заявила Катерина. ― Ты украл его серебро. Теперь ему не на что покупать товар, и в Пере ты тоже не позволил ему торговать.

― Я украл его серебро? ― переспросил Николас. ― Это он так сказал?

Она поджала губы.