Реверанс со скальпелем в руке (СИ) - Тамара Шатохина

их согласие, наверное. Мы спросим?

- Ты не против поехать ко мне домой и поговорить с мальчишками, я правильно понял, Маша?

- Не мальчишки… уже почти мужчины. А какого цвета у них глаза? - непонятно от чего замирая, допытывалась я.

- Черные. Черные у них глаза – как у матери, - обеспокоенно смотрел на меня Шония. И я постаралась успокоиться и успокоить его. Глубоко вдохнула, посчитала в уме – «un, deux, trois, quatre...»

- Мань, ты улыбаешься, - расцвел он, - да ты улыбаешься?! Дай чмокну в щечку, солнце моё! – потянулся он ко мне.

Это всё – и ласково-восторженное «солнце», и выражение счастья на его лице непонятно с чего… Из-за одной моей улыбки? Вспомнилась вдруг черноглазая ревнивая Нуца, слова её тогда… Безо всяких усилий вспоминалось, просто день откровений какой-то! Но не Сергей – там ни проблеска. Да и не об этом сейчас…

- Как вы относитесь ко мне, Георгий Зурабович…? Я должна знать.

* Дешам, я в порядке…

**Буду спать…

Глава 35

- Мань, ты сейчас, как котенок, - вздохнул он, - и рванешь куда глаза глядят на слабых лапках. Ты же упрямая, я хорошо тебя знаю. И не так я хотел бы, не сейчас, - говорил, не глядя уже на меня.

- Ну, значит, не нужно, - быстро согласилась я, чувствуя ужасную неловкость. Да, сейчас бы я - куда глаза глядят. Прикрыла их, потерла…

- Мне кажется, я любил тебя всю жизнь, сколько себя помню, - услышала все-таки и затаила дыхание. Не от самих слов, а от того, как он говорил – будто размышляя, переосмысливая что-то, винясь и даже сомневаясь. Исповедь? Да – это звучало, как покаянная исповедь. И страшно было нарушить её, даже громко вздохнув. А Георгий продолжал:

- И такое, знаешь, горькое открытие… Давно уже стерпелся, привык, а вначале даже сердце прихватывало с горя – больше вечерами. Жить с этим научился, но смеяться перестал, молчаливее стал, строже… мама тогда сильно переживала. Весь тот год был верен тебе… не из принципа – просто других не видел. И не понимал – то ли в наказание мне такая любовь, то ли в дар? Год этот... серый не прожил, а протащил на себе. А потом струсил, наверное… Понял, что для меня это непосильно – нести любовь сквозь жизнь, как знамя. Жить, знаешь, хотелось – во всех смыслах, как и ты жила. Молодость, Маша, она для счастья – я так думал. И уронил своё знамя, сдался… Потому и тебя обвинять в нелюбви глупо, согласись? Я никогда этого не делал, - оглянулся он на меня, но как-то отстраненно.

- Ты… счастливо все эти годы выглядела. А то, что женился… и жалею, и нет – Нуцу зря обидел, но у нас самые лучшие в мире мальчишки. И представляешь? Что они «самые», недавно только и понял. Похоже, им даже при мамке сильно меня не хватало, а сейчас мы разговариваем почти всё время, когда я дома. Любыми мелочами делятся, спрашивают такие вещи… - тихо засмеялся он, - я их просвещать было собрался, а на деле... Там уже теоретики. Скоро совсем вырастут и я останусь один. Кроме тебя никто не нужен, Мань. Беда такая, - опустил он голову.

- А Нуца знала? – хрипнула я. Хотя о чем это...? Конечно, иначе тогда не подошла бы ко мне.

- Да, давно. У нас все знали, доложили и ей. Такое не скрыть при всём желании. Плавится все внутри... а выплеснуть можно только взглядом. И знаешь… - вскинул он голову, - полное и верное служение одной женщине всю жизнь, оно и загадка, и очарование великое – только это и правильно. Но была Нуца. Ею я пользовался, ни в чем себе в общем-то не отказывая. Так что и на служение это не тянет, ничем хорошим в итоге похвастаться я не могу. И не страсть у меня к тебе погибельная, как говорится, - улыбнулся горько, - а убийственная потребность – видеть, слышать, знать, что ты есть. С первого взгляда так. Поэтому ничего тебе не угрожает, я навязываться не стану, не переживай.

- Вот этого я как раз не боюсь, - тоже улыбалась я, но получалось, наверное, кисло: - И ничего такого давно уже не жду, а уж сейчас... Судьба у меня, наверное, такая – страсти не вызывать, а тем более - погибельной.

- Ты не так поняла, я не это имел в виду, - удивленно повернулся он ко мне.

- У вас минута откровения была, Георгий Зурабович, - хмыкнула я, - и говорили вы без подготовки – то, что думали. Но напрасно считаете, что меня обидели. А вот за то, что правильно сориентировали, спасибо.

- Я просто хотел, чтобы ты чувствовала себя в безопасности. Прозвучало не так… - чуть замялся он и резко сменил тему: - Мань, ну сколько можно выкать, в конце концов?!

И то ли это все же обида была – на такую свою судьбу? Но сейчас я злилась. У Рауля не было возможности испытывать страсть, де Роган видел во мне только интересного ему человека, и даже ребенок от полковника случился по недоразумению. Сергей? Ну, сам факт развода говорит о многом. И вот теперь Шония… Ну, не судьба, так не судьба! Может женская привлекательность выражается во флюидах и феромонах, от фертильности зависящих. Кто знает? А на постаменте я уже настоялась, хватит. Тогда это вынужденно устраивало меня. Во Франции я научилась находить хорошее там, где его не было по определению. С Раулем создала это хорошее сама – своим отношением и любовью. Но повторить такое добровольно...? Да, я злилась!

- На «вы» обращается друг к другу высшее сословие, это вежливость по определению. Как и целование руки - то же самое, что поздороваться, выказав личное уважение женщине, или попрощаться, или сердечно благодарить… В манерах можно лицемерить, ненавидя и презирая, но не следовать им нельзя - приличия обязательны. Не выполняя таких… общепринятых, элементарных требований, вы жестко скомпрометировали бы не только себя, но и своих близких, - хотелось бы мне отчеканить, но получилось, скорее, со злым скрипом:

- Или «вы» говорят простолюдину, который вызывает высочайшее уважение. Вы всегда вызывали огромное уважение, Георгий Зурабович, и воспринимались мною выше по многим причинам. Тыкать вам я могу, но это против