Еретик. Книга 3 - Вера Золотарёва

будет никакого толку. Де Борд обещал меня куда-то определить, но, если честно, мне даром не сдались его подачки. Просить милостыню на ступенях церкви для меня и того пригляднее.

Ренара пробирала дрожь от собственных слов. Будущее в качестве никчемного, беспомощного попрошайки пугало его до невозможности. Он предпочел не думать об этом, пока Господь дает ему возможность хоть как-то различать предметы глазами. Но ведь совсем скоро этой возможности у него не станет.

– А Ансель? – тоскливо спросил Лоран. – Его ты больше не жаждешь поймать?

Ренар поджал губы. Отчего-то он решил ответить епископу честно.

– Не как инквизитор. Я думаю, вы должны понимать, – он помедлил, – Кантильен.

Епископ усмехнулся.

– И отчитал бы тебя, но понимаю, – вздохнул он. – Не могу не понимать. Понимаю я и то, какой низостью с моей стороны будет перечить твоему желанию и просить тебя остаться. И все же я попрошу.

Ренар резко выдохнул.

– Ваше Преосвященство… – Он умоляюще посмотрел на него. – Не надо…

– Ренар, послушай. Ты слышал де Борда. Архиепископ д’Алансон пойдет у него на поводу. У де Борда есть распоряжение папы. Есть власть и есть цель заточить меня до скончания моих дней в келье, где я буду переписывать Священное Писание бесконечно. – Лоран горько усмехнулся. – Веришь ты или нет, но для меня подобное заточение столь же мучительно, сколь было для вас с Вивьеном. И раз уж эти дни – мои последние на посту епископа и инквизитора, у меня есть всего одно желание: я хочу провести их здесь в обществе хоть кого-то, кому доверяю. А так уж сложилось, что кроме тебя мне это бремя возложить не на кого.

Ренар вновь посмотрел на него с мольбой.

– Я не…

– Прошу тебя, – вздохнул Лоран. – Ведь осталось недолго. Как только меня низложат и отправят в плен к Бернару, ты сможешь осуществить свой план. А твой отказ де Борду будет греть мне душу. – Он усмехнулся с печальным ехидством, но тут же посерьезнел. – К слову, уверен, Бернар и тебя не оставит нищенствовать на улице. Сент-Уэн все же лучше этого, не находишь?

Ренар пожал плечами.

– Как пойдет, – небрежно бросил он.

Лоран развел руками.

– Так ты согласен остаться? Хотя бы пока я еще здесь.

– Вы просите, – хмыкнул Ренар, – но делаете это так, что фактически не оставляете мне выбора. В таком случае я вынужден выдвинуть встречное условие: не препятствовать мне, если я…

– Если найдешь Анселя? – перебил Лоран. – Я не стану мешать. Я даже не стану принуждать тебя приводить его в допросную. Хотя искренне надеюсь, что ты рассудишь здраво и поймешь: убийство этого человека принесет тебе меньше удовольствия, чем его допрос.

Ренар хмыкнул.

– Значит, вы даете мне полную свободу действий? Я правильно понимаю?

– В вопросе поимки Анселя – да. В остальных, – Лоран покачал головой, – прости, Ренар, но я пока все еще на посту. Полного беспредела я допустить не могу.

Ренар криво ухмыльнулся.

– Хорошо, что вы ответили так. Иначе я решил бы, что вы в отчаянии, Ваше Преосвященство.

– Я в отчаянии, но не отупел, – вернул ему усмешку Лоран. – Стало быть, мы с тобой договорились? Прости за назойливость, но я действительно нуждаюсь в твоем подтверждении.

Ренар тяжело вздохнул.

– После вашего дозволения облегчить страдания Вивьена на костре я вам должен, – ответил он, а затем кивнул и покинул кабинет епископа, не прощаясь.

***

Ранним зимним вечером, когда Руан начали окутывать сизые сумерки, невдалеке от города замерла на дороге женщина в скромном темном плаще. Ее путь сюда занял целую неделю: приходилось идти только при дневном свете, останавливаться на ночь на постоялых дворах или проситься переночевать к добрым людям, а на тракте по возможности держаться других путников, чтобы было не так страшно нарваться на разбойников. И вот, наконец, она добралась.

Стоя на возвышении, с которого открывался вид на дома, улицы и реку, она старалась восстановить сбившееся дыхание и унять стук заколотившегося сердца.

Если кто-то из жителей Руана и потрудился бы вспомнить Элизу, то сейчас он с трудом узнал бы ее. Дерзкая язычница, всегда носившая вызывающе распущенные волосы, легкие платья и звонко бренчащие украшения, теперь напоминала тихую, таинственную тень. Темный шерстяной плащ с капюшоном частично скрывал лицо, волосы были аккуратно собраны в косы над ушами, браслеты и амулеты спрятаны. Случайные прохожие, ловившие ее взгляд, неуютно ежились. Глаза Элизы смотрели как никогда пронзительно и неприветливо, и каждый, кому не посчастливилось заглянуть в них, словно на миг погружался в молчаливую скорбь и усталость, сопровождавшие ее последние несколько месяцев.

Противоречивые чувства захлестывали и вновь отпускали стоящую на холме Элизу, жадно оглядывающую Руан. Страхи и надежды, радость и тоска порывами врывались в ее сердце, перемешиваясь и растворяясь в потоке мыслей.

Размышления лишь усиливали усталость Элизы.

Она тяжело вздохнула.

На миг женщина вспомнила, что лесной дом, который она давно присвоила, изначально ей не принадлежал. Она лишь заняла его, как сейчас это мог сделать любой разбойник, но что-то внутри нее упрямо продолжало считать, что она имела на это право, а другие – нет.

Не меньше ее волновала предстоящая встреча с Вивьеном. Примет ли он ее? Будет ли рад видеть? Элиза боялась это проверять, но одновременно ей не терпелось встретиться с Вивьеном.

«Скоро я это узнаю, недолго осталось ждать», – с решимостью сказала она себе.

Путь к центру города можно было сократить через лес, и дом находился как раз на этом пути. Спустившись по холму, Элиза всколыхнула дорожную пыль и пропала из вида, словно растворившись между елями, не сбросившими своего зеленого покрова зимой.

Быстрым шагом, не спотыкаясь о корни и ветви и лишь поправляя сползающий с плеч дорожный мешок, она шагала меж деревьев. В прохладной тишине полупрозрачного, погруженного в мертвый сон зимнего леса можно было расслышать шум реки и даже отдаленный гул городских улиц.

«Я пришла во время тишины, снов и смерти. Я нарушаю эту тишину. Прости меня», – грустно думала Элиза, обращаясь к лесу, в который вторглась со своими печалями.

Когда через некоторое время впереди замаячила знакомая поляна, Элиза замерла, прижавшись к стволу ближайшего дерева, словно пыталась по привычке, приобретенной еще с детства, слиться с чащей, скрыться в ней от всех опасностей.

Несколько мгновений Элиза напряженно прислушивалась и присматривалась к дому. Ничто не нарушало тишины и спокойствия, лишь легкие порывы ветра поскрипывали в сухих сучьях деревьев. Не обнаружив очевидной опасности, Элиза медленно вышла на поляну перед домом. Сложенное из камней старое кострище никто не разобрал.