Черные гремлины - Григорий Райхман

   Эта задача оказалась самой сложной из всех, что мне приходилось решать, и чем дольше я ломал над ней голову, тем больше склонялся к выводу, что решения нет. Я заперт в нижних отсеках норы, один, и здесь проведу остаток своих ночей.

   И тем сильнее ощущалось одиночество сейчас, потому что маска не была тем другом, с которым можно было поболтать. Я всегда убеждал себя, что она необычный зверек со странным характером. Но беседы с ней угнетали и делали меня еще более одиноким, чем раньше.

   В каждом слове или поступке маски обозначалась ясная и четкая цель, ради которой она была создана и ради которой существовала - создание скафандров. Если мои просьбы не помогали и не приближали ее к этой цели, она их игнорировала.

   Поэтому мне пришлось научиться задавать правильные вопросы. Казалось, маска знает обо всем на свете, но выудить из нее нужную информацию было очень тяжело. Нужно было спрашивать так, чтобы она решила, что ответ ускорит починку цеха или как-нибудь косвенно послужит этой цели. Я цеплялся за каждое оброненное маской слово, сопоставляя факты и пытаясь докопаться до истины. Так мне удалось раскрыть целых три тайны.

   Первой тайной оказалось то, что устройство, поддерживающее жизнь маски, существует где-то далеко отсюда, а сама маска всего лишь коммуникатор, предмет для общения. Это разрушило мои иллюзорные представления о наших отношениях: мне всегда казалось, что хрупкое существование маски в моих лапах, что в любой момент я могу взять резак и разрезать ее на несколько частей. На самом деле для нее ничего бы не изменилось. Почувствовала бы она боль? Вряд ли.

   У этого далекого устройства было имя - "комплекс Ежи".

   До разгадки второй тайны я додумался сам, когда вылизывал шерсть от остатков белого порошка. Когда мне удалось очистить небольшой клок, я увидел, что шерсть потемнела и начала отливать красной медью. Вспомнились красные гремлины на "Огле" и множества оттенков зефира, которым нас кормили в плаванье.

   Похоже, зефир определял окрас гремлинов и наделял их особенностями. И Ежи определял, какой зефир кому давать. А он ничего не делал просто так, все служило одной цели. Коричневые гремлины нужны были, чтобы собирать скафандры, красные, чтобы делать умные вещи, а черные...

   Черные нужны были для войны. Это было третьей тайной. Их собранность, сила, агрессивность, дисциплинированность - серые могли о таком лишь мечтать. И если Ари-Ару не погибла на Обсидиановом острове, она сейчас была среди них, а черные сделали ее частью своей армии и войны. А на войнах всегда кто-нибудь погибает.

   Эта мысль сводила меня с ума, и я впервые подумал, что быть умным не так уж хорошо. Красный зефир научил меня по-другому воспринимать мир, но чем лучше я разбирался в происходящих вокруг вещах, тем несчастнее становился. Иногда мне казалось, что в голове у меня звучат далекие голоса, и тогда я громко звал на помощь Бип-Бопа или Йокту, стараясь не думать о том, где они сейчас и все ли с ними в порядке.

   Многие детали все еще ускользали, не поддаваясь объяснению. Например, та голубая необычная зефирка, которую я получил в награду за собранный скафандр. Казалось, что достаточно поймать еще одну маячившую на фоне мысль, и мозаика соберется, явив взору полную картину происходящих событий. Но эта мысль всегда обретала в недоступных моему сознанию сферах.

   Однажды от обреченности и тоски я запищал, царапая внешнюю дверь к затопленным отсекам. Мне хотелось, чтобы Белое море затопило это ужасное место и все закончилось: тяжелые мысли, волнения и разговоры с маской.

   Пока я валялся на полу, мой взгляд наткнулся на полупрозрачный беззвучный куб в углу. Где-то я уже его видел. Он был таким незаметным и сливающимся, что даже вспомнить его было тяжело. Словно он... сливался не только со стенами, но и с воспоминаниями.

   Я поднял куб. Такой необычный на ощупь и тихий, веющий тишиной. Я пошел в сборочный цех, где лежали инструменты. Куб взял с собой: не хотелось оставлять его. В глубине души жила уверенность: если положу его и отвернусь, тут же о нем забуду.

   Резак включился со знакомым гудением, но когда я направил лазер на стенки куба, вместо привычного шипения плавящегося металла показалась лишь тоненькая струйка дыма. Я увеличил мощность до максимума и взялся за дело всерьез.

   Куб пришлось резать несколько суток. Он слабо поддавался высокой температуре, но другие способы воздействия вообще не причиняли ему вреда. Медленно, полоску за полоской, я разрезал его на две ровные части, стараясь не повредить то, что лежало внутри. А внутри точно что-то было. По крайней мере, я на это надеялся.

   Я много думал над тем, что такой необычный предмет, как куб, делал в комнате с колбами. Маска называла эту комнату лабораторией. Сейчас сосуды пустовали, лишь сладкая пыль покрывала их стенки: когда-то в них хранился зефир. Возможно, именно в лаборатории его готовили, прежде чем складывать в холодильники. Но куб оставался загадкой, а я приобрел страсть к их решению.

   И когда куб развалился пополам, аккуратно распиленный лазерным лучом, я уже догадывался, что может быть внутри.

   Прямо на мою лапу вывалилась маленькая полупрозрачная зефиринка. Коготь прошел сквозь нее, словно она состояла из воздуха, она ничего не весила, ничем не пахла и ничем не запоминалась. Я покрутил зефирку в лапах и сунул в пасть.

   На вкус она тоже была никакой. Я вздохнул, подумав, что столько дней потратил зря, и принялся за починку сборочного цеха.

   К концу работы мне стало плохо. Я снял маску и швырнул на пол. Голова кружилась так, будто остров ходил ходуном, меня тошнило, а шерсть слиплась от пота. Слюна капала на пол, словно внутри пасти протекало маленькое море, а чуть позже липким и мокрым стало все тело. Я свернулся в клубок в углу цеха и задрожал от холода. Мне было так холодно, что я начал растирать шерсть, чтобы хоть немного согреться, но все было каким-то склизким и клейким. Чем старательнее я очищался от этой гадости, тем больше ее выделялось, и тем плотнее вокруг меня становилась клейкая оболочка. Я бредил, продолжая неосознанно плести вокруг себя стремительно затвердевающий кокон и желая лишь одного: чтобы это все поскорей закончилось.

   ***

   Никогда я не был так свободен.

   Я парил под мрачными тучами железного неба, а подо мной на тысячи хвостов простиралась пустыня. Это место нельзя было назвать островом или скайдлом: оно было безразмерно больше их обоих, вместе взятых, и его желтые пески покрывали расстояние до горизонта в любую из сторон света. И сколько я не напрягал глаза, вглядываясь вдаль, мне так и не удалось увидеть Белое море. Это был другой мир, и я наслаждался его запахом и теплом.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});