В заповедной глуши - Александр Мартынов

Так, что это?

Валька открыл глаза и тут же забыл странный и реальный сон.

К кордону приближался человек. Он был довольно далеко, но его уже почуял Белок, и Валька шепнул вниз:

— Тихо. Лежать.

Пёс успокоился, превратился в неприметную деталь ночного пейзажа. Валька распластался на крыше.

Человек был один и двигался тихо и быстро. Ммм… уже очень интересно. Валька не видел его, но ощущал движение на опушке, со стороны окон их с Витькой спальни. Потом появилась фигура — силуэт черней самой черноты, приближавшийся с уверенностью зверя. Ночной гость явно неплохо видел в темноте.

Валька переместился по крыше — теперь он лежал точно над окнами. Что это за новости? Убийца-надомник? Нежданный поклонник? Лесной призрак? Или турист заблудился? Ха, но какая сноровка…

У Вальки возникло ощущение, что человек в общем-то не особо и прячется — а тихо передвигается скорее по привычке, вошедшей в плоть и кровь. Ну-ну. Сейчас поглядим…

Он дождался, пока человек окажется точно напротив окна, за которым стояла кровать Витьки. Плавно соскочил вниз. И, разворачивая не успевшего опомниться гостя за вывернутые локти, спиной впечатал его в стену дома…

… — Я ведь говорила, что однажды в начале лета я постучусь в твой дом, русский, — тихо сказала Мора.

* * *

— Меня спас катер, — шёпотом говорила Мора, привалившись к плечу Вальки. — В меня попали из снайперки. Мне раздробило правую лопатку, до сих пор плохо движется рука… Я начала тонуть. Не помню, что было. Если бы я потеряла сознание, то точно утонула бы, а так, наверное, от солёной воды мне было очень больно, и я как-то барахталась… Ныряла, выплывала, тонула, выныривала… Я бы всё равно никуда не доплыла и утонула, там весь берег — скалы, а ещё ветер подул, пошла волна… Я сто раз думала, что надо просто открыть рот и хлебнуть воды. Но меня ведь ждал ты… Мне становилось страшно, что ты будешь ждать-ждать-ждать… и… и не дождёшься… Потом я перестала чувствовать ноги и утонула. Совсем. Легла на дно… И вдруг вижу — мальчишка. Плывёт ко мне. Я думала, что это ты. А дальше я совсем ничего не помню. Только что был катер. Знаешь, Валентайн… — Мора отстранилась и строго посмотрела в лицо мальчишке, — ты не смейся. Я правду говорю. Это был… военный катер. С вашей большой войны. Торпедоносец. Я слышала там рассказы, что есть такой. Он иногда всплывает со дна и взрывает суда работорговцев и наркоконтрабандистов… правда. Там все в это верят. А татары его боятся, как огня…[92] А потом был сон… Я в степи. На дороге. Жарко-жарко, солнце светит…И мне так спокойно-спокойно, я думаю: ну вот, вот и всё. Сейчас пойду себе…И вдруг ещё двое мальчишек — прямо как будто из воздуха вышли. Один повыше, такой…тёмный, рыжеватый, со шрамом на лбу. А второй — помладше, белобрысый, лохматый. Они стоят и этот, младший говорит: «Валька тебя ждёт.» Я удивилась. Говорю: «А вы кто?» А они улыбаются и молчат. И тогда я думаю: «А ведь правда, куда я? Валантайн будет ждать, а я что же?!» И побежала… Потом сразу в больнице очнулась.

Открываю глаза — в больнице, в… нашей, ну, не важно, где! — она засмеялась и потёрлась щекой о плечо Вальки. — И мне говорят, что какие-то мальчишки нашли меня на берегу… Но я же помню, что сама не могла выплыть… Ты мне не веришь?

— Верю, — искренне ответил Валька. — Это правда, наверное. Мора-а… — протянул он. — А я ведь поверил, что ты умерла, знаешь…

Они сидели на крыше плечо в плечо, прислонившись к выступу чердака.

— Ой, что это? — Мора отстранилась. — Сверху упало…

Она подняла с коленки и показала Вальке серебряный кружок. Это была ровно и ясно отчеканенная, размером с российский пятирублёвик, монета, с одной стороны покрытая мелкими изображениями хитро сплетённых треугольников. С другой на ней серебрился чей-то гордый усатый профиль в высоком крылатом шлеме. По ребру монеты шла надпись:

I mark. Norsmark vom Norsgoddes.

ЖИЗНЬ ЧЕТВЕРТАЯ, общая

Б Р А Т

С дороги, эй вы — уловители душ, хитрословы!

У наших коней — как в былинах! — в алмазах подковы!

И мир удивляется чуду, от счастья хмелея,

А всадник — копьём поражает поганого змея!

Убили?! Ан нет — не убили!

Герой на коне возродился из праха и пыли!

Не надо запугивать мир приставными усами!

Мы выйдем из ада зловещего сами!

Слышите, сволочи?! САМИ!

Россия! Есть ещё у нас посёлки и окраины,

И деревушки, что вконец ещё не забурьянели!

И — верьте! — там сейчас растёт

Тот, кто всю Русь от бед спасёт!

И. Козлов.

Валька назвал этот рисунок День первый. Он изобразил берег летнего лесного озера с ярким сухим песком. Ивы наклонялись над тёмной водой. Подальше теснились дубы, а на противоположном берегу над косогором возносили свои кроны мачтовые сосны. На прозрачном небе плыло одинокое облачко и светило ласковое солнце. Всё вокруг было таким свежим и новеньким, как будто этот мир только-только родился и не знает ни зла, ни бед, ни войн, ни просто огорчений. На песке возле самой воды загорали двое мальчишек лет по 13–15 — один лежал на спине, прикрыв глаза локтем от солнца, второй — на животе, устроившись щекой на сложенных руках. Мальчишки были чем-то похожи. Валька сумел передать — в позах, в выражении лиц — то, как им хорошо и спокойно сейчас.

А на траве у корней дуба были аккуратно сложены двумя кучками вещи.

Чёрные курточка и штаны, носки, убранные в грубые ботинки с короткими гетрами, серая спортивная майка и такие же трусы, чёрное кепи с орлом, ремень с ярко-жёлтыми подсумками и ножом, простенький карабин.

Пилотка со звёздочкой, заношенная рубашка, драная майка на лямках, красный галстук, мешковатые штаны, чёрные трусы, побитые кирзачи, портянки, патронташ с гранатой и круглым подсумком, ППШ с выцарапанным на прикладе словом «Вовка».

Чёрная курточка была прострелена в нескольких местах с левого бока. Пилотка — один раз, но точно под звёздочкой…

… — Валь! Ва-а-а-аль! — дружным хором завыли снаружи девчонки. Послышался смех, в окне возникли — щека к щеке — головы Витьки и Альки. Они мило прижимались друг к другу. Валька поспешно закинул картину и спросил сердито:

— Чего с утра пораньше?

— Пошли книжку обмывать, — предложил Витька.

— О! — Валька подскочил к подоконнику. — Привезли?!

— А то.

Мора махала от стола тонкой книжкой в мягкой обложке…

… — Ты никак не можешь остаться? — спросил Валька, держа лицо Моры в ладонях. Она покачала головой:

— Нет. Не могу. Но я скоро вернусь.

— Я просил Михала Святославича… будущей весной я приеду к вам.