Экономическая журналистика - Денис Шевчук

Значит, для правильной квалификации суждений о том или ином событии важно учитывать целостную структуру этого события (реального факта, ситуации)?

Да, и такую структуру изучает особая научная дисциплина – теория речевых актов, или речевая прагматика. В ней, в частности, выделяются следующие важные понятия.

Пресуппозиция речевого акта – это характеристика отношения говорящего к ситуации общения. Например, это может быть знание о ситуации, в самом речевом акте прямо не выраженное, а лишь подразумеваемое.

Мотивировка речевого акта – это один из видов пресуппозиции, а именно то, что описывает цель высказывания, для чего оно, чего хочет говорящий.

Ориентированность речевого акта предполагает важное различие адресата этого речевого акта и аудитории. Адресат – всегда конкретное лицо. Но возможны «публичные» речевые акты, с самого начала адресованные группе людей (например, аудитории СМИ). Кроме того, адресат может быть конкретным и в то же время неопределенным (таков адресат высказывания «У нас не курят»). Возможно расхождение формального и реального адресата (например, шутки обычно адресованы не формальному собеседнику, а третьему лицу или аудитории, присутствующим при общении).

Совпадает ли образ ситуации у говорящего и адресата речевого акта? Иными словами, однозначны ли содержание и направленность речевого акта для разных людей, в нем участвующих?

Может и не совпадать. Тому есть разные причины. Например, неточное владение лексикой и фразеологией: нельзя «показать кузькину мать в производстве сельскохозяйственной продукции» (Н. С. Хрущев). Или различия в понимании слова (выражения) разными социальными группами, политическими партиями и пр.: «черная сотня» – для социал-демократов ругательный термин, исторически нейтральное обозначение мещанства, а в 1906 г. – самоназвание монархических боевых дружин. Или незапланированные говорящим (пишущим) дополнительные истолкования сказанного или написанного: например, П. Н. Милюков в 1907 г. написал в одной из статей: «Мы сами себе враги, если… захотим непременно, по выражению известной немецкой сказки, тащить осла на собственной спине». Социал-демократы приняли этого «осла» на свой счет со всеми свойственными ему ассоциациями, и Милюкову пришлось печатно разъяснять, что он имел в виду. И так далее (см. главу 3).

Какую роль играет в истолковании речевого акта индивидуальный или коллективный опыт?

Мы бы сказали – гигантскую. Вообще речевой акт нельзя понять и истолковать, не опираясь на общее для участников этого акта предварительное знание – то, что иногда называется «фоновыми знаниями». Если эти фоновые знания, этот опыт у говорящего и адресата речи, говорящего и внешнего «наблюдателя» и т. п. расходятся, то и интерпретация речевого акта будет разной.

А могут быть недоразумения, связанные с неправильным использованием опыта при интерпретации конкретной ситуации?

И даже более того – с сознательно неправильным его использованием. Известный лингвист и семиотик Т. А. ван Дейк (его работы переведены и на русский язык) как-то проанализировал, какими способами в прессе создаются этнические предубеждения. Вот некоторые из них: сверхобобщение, когда свойства отдельных лиц и событий принимаются за свойства всех членов этнической группы (например, всех чеченцев, всех евреев) или всех этнически значимых (этнически маркированных) ситуаций. Или приведение примера, т. е. перенос общих свойств, приписанных группе или ее «типичным» представителям, на частный случай – человека или событие. Или расширение – когда негативное отношение к какой-либо отдельной черте или признаку распространяется на все другие признаки и на их носителей. Или, наконец, атрибуция, когда читателю навязывается нужное причинно-следственное отношение – например, с самого начала ищется «чеченский след», хотя нет никаких прямых оснований для этого.

Каковы могут быть рекомендации по «смысловой защите» текста, т. е. где журналисту следует «подстелить соломку», чтобы по возможности не «подставиться»?

Два видных западных специалиста по теории речевых актов, Г. Грайс и Дж. Лич, сформулировали основные принципы, которыми следует руководствоваться и автору текстов в СМИ. Это принцип кооперативности и принцип вежливости. Первый из них конкретизируется в четырех положениях (максимах): 1) высказывание должно быть предельно информативным (максима количества); 2) оно не должно быть ложным (максима качества);

3) оно должно касаться сути дела (максима релевантности);

4) оно должно быть ясным, кратким и недвусмысленным (максима прозрачности).

Второй принцип конкретизируется в шести постулатах: 1) постулат такта – создавай максимум удобств для другого; 2) постулат великодушия – создавай минимум удобств для себя; 3) постулат одобрения – минимизируй количество отрицательных оценок, стремись (в рамках возможного) к максимально положительной оценке других; 4) постулат скромности – максимально порицай себя и минимально себя хвали; 5) постулат согласия – ориентируйся на минимальное разногласие между собой и другим, стремись к максимальному согласию; 6) постулат симпатии – проявляй максимум симпатии к людям.

Можно добавить к перечисленным рекомендациям еще три – назовем их «правилами». Это: 1) правило приоритета действия – старайся аргументировать не качествами или образом того или иного человека, а его поступками, действиями; 2) правило конкретности – говори не о действиях вообще, а о конкретном поступке в конкретной ситуации; 3) правило положительной мотивации – старайся искать в первую очередь «хорошие», позитивные движущие силы этого поступка («хотели как лучше, а получилось как всегда»).

Эти формулировки (максимы, постулаты и правила) кажутся очень абстрактными, но на самом деле они вполне операциональны и ими легко руководствоваться в практике. Например, постулат великодушия требует от журналиста, чтобы он «открытым текстом» проанализировал все, что противоречит его трактовке событий, и аргументированно отбросил эти противоречащие трактовки. А правило приоритета действия запрещает политическому деятелю говорить о «мальчиках в розовых штанишках».

К сожалению, не всем этим рекомендациям на практике следуют в сегодняшней политической ситуации и вообще в различных сферах общения – от межличностного до формального общения в условиях судебного процесса.

Видимо, следует избегать употребления ненормативных языковых средств (инвективной лексики)?

Инвектива – такой способ осуществления вербальной агрессии, который воспринимается в данной семиотической (под)группе как резкий или табуированный. В несколько ином ракурсе инвективой можно назвать вербальное нарушение этического табу, осуществленное некодифицированными средствами. Конечно, по возможности таких средств, да и вообще слов и выражений с ярко выраженным экспрессивным оттенком, следует избегать. Однако на практике и истцы в делах об унижении чести и достоинства, и суды видят «вербальную агрессию» там, где ее нет, приписывают авторам текстов умышленное и сознательное намерение (умысел) унижения или оскорбления адресата общения или даже аудитории общения. При этом употребление просто экспрессивных слов и выражений отождествляется с сознательным оскорблением. Это следует иметь в виду: на практике любое экспрессивное слово и выражение может быть воспринято как сознательная инвектива.

А есть ли рекомендации конкретно по организации текста?

В теории коммуникации есть концепция так называемых стратегий позитивной вежливости, стратегий негативной вежливости и стратегий вуалирования. Значительная часть из них приемлема и для авторов текстов СМИ и позволяет сузить «зону риска».

Приведем здесь несколько таких стратегий.

К «стратегиям позитивной вежливости» относятся, например, имитация интереса к слушателю (читателю), вовлечение его в реальный или «молчаливый» диалог; создание атмосферы «мы с вами»; избегание прямого несогласия (не «Нет», а «Да, но…»).

К «стратегиям негативной вежливости», в частности, относится «безличность», обобщенность утверждений (не «не курите», а «у нас не курят») и т. д.

К стратегиям вуалирования, особенно важным для журналиста, в частности, относятся: намеки через ассоциации; ирония; многозначная метафора («Гарри – настоящая рыба»: скользкий? холодный? хорошо плавает?); сознательная неопределенность («кому-то сегодня сильно достанется» – всем ясно, кому…) и т. д.

Можно ли сформулировать для журналиста своего рода «катехизис» – список прямых указаний (рекомендаций и, так сказать, запретов), буквальное соблюдение которых гарантирует «защищенность» текста?

Мы полагаем, что нет.

Во-первых, журналист попадет тогда в положение знаменитой сороконожки, которую спросили, какой ногой она сделает следующий шаг, после чего, задумавшись об этом, она вообще не смогла сделать ни одного шага. Другой вопрос, что у журналиста должна быть общая установка на терпимость (толерантность), взаимность (паритетность) и самоограничение. Также другой вопрос, что, прежде чем дать своему тексту дальнейший ход, журналист (или редактор) обязан осуществить своего рода самоцензуру, по возможности выявив и устранив все то в этом тексте, что выводит его в «зону высокого риска».