Романы Ильфа и Петрова - Юрий Константинович Щеглов

растительную диету, в которой главным блюдом было сено:

«Много посмеялись газеты над великим художником, который на старости лет начал «сено есть»… Действительно, суп из сена я у них ела, от вареного овса всячески увиливала, предпочитая утолять аппетит томатами, капустой и прочими привычными блюдами. Помню, подавалась «селедка» не то из рубленой моркови, не то из картофельной шелухи [ср. «фальшивого зайца», «морковное жаркое» и «картофельную чепуху» из меню Коли и Лизы в ДС 17]. Хозяйка дома считала, что отбросов быть не должно, что все они применимы для еды (увы! в годы военного коммунизма мы сами принуждены были этому поверить)… Карикатуристы «Петербургской газеты» усердно занимались ею» [Лидарцева, Воспоминания о Репине].

Сенная диета Репина, получившая громкую известность, была одним из курьезов щедрой на чудачества российской belle époque. Ее не обошли вниманием и учителя Ильфа и Петрова — сатириконовцы: «Марья Николаевна… была склонна к «новому искусству», любила Сологуба, Блока, «Аполлон», сено и солому а 1а Репин…» [О. Л. Д’Ор, Стилизованная елка // О. Л. Д’Ор, Рыбьи пляски]. «Товарищи! Все на сенокос! В сене наша будущность…» [проповедует г-жа Нордман в фельетоне — О. Л. Д’Ор, Ст 29.1912]; «[Голодным французам в Москве 1812 г.] осталось одно сено, но не было госпожи Нордман-Северовой, чтобы сварить им из сена бульон, курицу и компот» [Всеобщая история, обработанная «Сатириконом», 235]. В сознании публики имя художника прочно связалось с сеном: «Я слышал своими ушами в Крыму, в санатории, как, получив известие, что Репин скончался, одна вдова профессора, старуха, сказала другой: «Тот самый, что сено ел». Услышав эту чудовищную характеристику Репина, я, конечно, не мог не подумать, что в подобной его репутации виновата, в сущности, Наталья Борисовна» [Чуковский, Современники].

20//12

Я здесь, Инезилья, стою под окном. — Цитата из романса Глинки на слова Пушкина. Текст романса: Я здесь, Инезилья, / Стою под окном, / Объята Севилья / И мраком и сном — слегка отличается от пушкинского (Я здесь под окном) [см.: Алексеев, Из истории…, 159].

20//13

Совершенно разошедшиеся демоны… повезли парочку в кино «Арс». — Старый кинотеатр на Тверской, 61, недалеко от Триумфальной площади. Позже в этом здании разместился драматический театр им. К. С. Станиславского.

20//14

…Ипполит Матвеевич повез Лизу в «Прагу», образцовую столовую МОСПО… — Ресторан в начале Арбата, существует до сих пор. До революции там «собиралась богемно-купеческая и артистическая Москва»; вдоль ресторана тянулся «хвост высокосаночных лихачей» [Степун, Бывшее и несбывшееся, т. 1: 316]. В 1927 слово «ресторан» в госсекторе не применялось: в справочнике «Вся Москва» даже самые большие рестораны — «Прага», «Гранд-Отель», «Европа», «Савой» — числятся как «столовые». Здоровье и радость — / высшие блага — // в столовой «Мосселъпрома» / (бывшая «Прага») [В. Маяковский]. В Одессе «прославленные «кафэ Робина и Фанкони» стали «идальнями Укр-нархарча» [Д. Маллори, Из вагонного окна, Ог 12.08.28].

20//15

«Прага» поразила Лизу обилием зеркал, света и цветочных горшков. — Те же признаки арбатского ресторана находим в рассказе И. Бунина «Казимир Станиславович» (1916): «…горшки с тропическими растениями, из тех, что переезжают с похорон на свадьбы и обратно» и «…большой зеленоватый зал со множеством широких зеркал…» В последние годы ancien regime это уже не прежний, респектабельный, но «большой низкопробный ресторан». У Бунина заглавный герой, обнищавший, опустившийся дворянин, приезжает в «Прагу», чтобы вспомнить доброе старое время, и оставляет там (а затем в публичном доме) все свои деньги 1. Сходство между романом и рассказом можно видеть также во времени действия (весна — апрель) и в поведении пожилого женолюба, например: «Казимир Станиславович несколько раз выходил из жаркого зала в прохладные коридоры, в холодную уборную, где странно пахло морем…» (ср.: «Ипполит Матвеевич часто вскакивал и, не извинившись, уходил в уборную» — отметим даже параллелизм синтаксиса в первой половине фраз).

20//16

Теперь ему было положительно стыдно за свои баронские сапоги с квадратными носами, штучные довоенные брюки и лунный жилет… — Тупоносые сапоги — признак старомодного вкуса. Ср. Бунина: «[Старый улан]…в просторном чесучовом костюме и тупоносых башмаках…» [Натали, действие в 1880-е гг.] или воспоминания старого кадета: «…высокие, грубые юнкерские сапоги с широкими, как буква «п», носами» [Вадимов, Люди и звери, 7].

Стыд Воробьянинова отдает классикой. У Бальзака Люсьен Шардон, попав в Париж, стыдится своего костюма и обуви. «Живое воображение… открыло ему безобразие его отрепий… старомодный покрой и неудачный оттенок этого нелепого синего фрака… Жилет был чересчур короток и в забавном провинциальном вкусе… Нанковые панталоны он встречал только на простолюдинах… Какая женщина могла подивиться красоте его ног в грубой обуви, привезенной из Ангулема?» [Утраченные иллюзии, ч. 2].

20//17

— Будьте добры! — взывал он к пролетавшим мимо работникам нарпита. — Сию минуточку-с! — кричали официанты на ходу. — Беготня половых (официантов) — общее место в ресторанно-трактирных сценах. Ср. у Гоголя: «Половой бегал по истертым клеенкам, помахивая бойко подносом» [Мертвые души, гл. 1]; у Чехова: «Половые, толкаясь и налетая друг на друга, носили целые горы блинов…» [Глупый француз]; у Бунина: «…белые половые бегали, танцуя, выгибая спины и откидывая назад затылки…» [Жизнь Арсеньева, кн. 5]; у Н. Москвина: «Быстрокрылая белая рать, как пречистые херувимы, летает от стола к столу» [Чай // Н. Москвин, Снова в пути]. Было выражение «бегать в половых»: «Все [наши] и дедья-то в половых бегали. Весь род бегал. Бегуны!» [Леонов, Вор, 22].

20//18

— Однако, — пробормотал он, — телячьи котлеты два двадцать пять… — Ср. в «Анне на шее» Чехова: «[Муж Анны] брал грушу, мял ее пальцами и спрашивал нерешительно: — Сколько стоит? — Двадцать пять копеек. — Однако! — говорил он и клал грушу на место».

20//19

Скажите, товарищ, нет ли у вас чего-нибудь вегетарианского? — Обращение «товарищ», пожимание руки работникам сервиса — черты демократизированного советского быта: «Товарищ, кофе!.. Заливного поросенка, товарищ!» [в ресторане; Н. Beraud, Се que j’ai vu a Moscou, 62–65]. «Подозвать ту вот симпатичную женщину в белом, да и заказать ей два стакана кофе… по-варшавски? — Слушайте, товарищ… нам бы… этого…» [Н. Погодин, Зайдемте в советскую чайную, Ог15.01.28]. «Да вы брейте, товарищ!» [клиент — разговорчивому парикмахеру; В. Андреев, Серый костюм, гл. 3 (1930, действие в 1925)]. В то же время, по словам Шульгина, к московским официанткам «обращаться официально надо «гражданка», но лучше «барышня»» [Три столицы, гл. 17] 2. — Забавно, что припертый к стене Ипполит Матвеевич предлагает Лизе студенческое овощное меню — объект еще недавнего презрения. Это напоминает такие лицемерные возгласы Ипполита Матвеевича, как «властью рабочих и крестьян» или «дерут с трудящихся втридорога».

20//20

В Ипполите Матвеевиче продолжал бушевать делопроизводитель загса. — Применяемую здесь фигуру см. у А. Аверченко: «Во мне заговорил