Дюна - Фрэнк Герберт

Теперь он вспомнил, что, пока он спал, она пела ему одну из песен пустыни.

О, сердечко мое,Не думай о Рае сегодняшней ночью,И, клянусь тебе Шай-Хулудом,Ты окажешься там,Ведомый моею любовью.

Она пропела ему песню, которую влюбленные поют, гуляя по дюнам. Ритмическое движение мелодии напоминало волнистую поверхность песка:

Поведай мне о своих глазах,И я расскажу тебе о твоем сердце.Поведай мне о своих стопах,И я расскажу тебе о твоих ладонях.Поведай мне о своем сне,И я расскажу тебе о твоем пробуждении.Поведай мне о своих желаниях,И я расскажу тебе о твоих печалях.

Он услышал, как кто-то бренчит на бализете в соседнем тенте. И сразу же подумал про Джерни Халлека. Знакомые звуки вызвали в нем мысли о Джерни, которого он увидел в группе контрабандистов. Но Джерни не видел его, ему нельзя было ни видеть Поля, ни слышать что-либо о нем, чтобы ненароком не навести Харконненов на след сына убитого ими герцога.

Но манера игры, особенности звучания струн вызвали в памяти Поля образ ночного музыканта. Это был Чет Прыгун, командир федьакынов, начальник группы штурмовиков, охранявших Муад-Диба.

Мы в пустыне, вспомнил Поль. Мы находимся в среднем эрге, вне пределов досягаемости харконненских патрулей. Я здесь для того, чтобы пройти по песку, подманить творило и без посторонней помощи взобраться на него и проехать верхом. После этого я буду считаться настоящим вольнаибом.

Теперь он ощутил на поясе маульный дротомет, ай-клинок и почувствовал тишину, окружающую его со всех сторон.

Это была та особая предутренняя тишина, когда ночные птицы уже скрылись, а дневные обитатели пустыни еще не бросили вызов своему врагу — солнцу.

«Ты выйдешь при свете дня, чтобы Шай-Хулуд увидел тебя и понял, что ты его не боишься, — говорил ему Стилгар. — Не будем же торопить время и предадимся этой ночью сну».

Поль тихо сел, ощущая свободно висящий влагоджари и привыкая к темноте внутри палатки. Но как ни старался он двигаться бесшумно, Чейни услышала его.

Она заговорила из темноты — смутная тень в глубине влаготента:

— Еще не совсем рассвело, возлюбленный мой.

— Сихья, — радостно улыбнулся он ей в ответ.

— Ты называешь меня своей пустынной весной, но сегодня я буду для тебя шестом погонщика. Я — саяддина, присланная следить за соблюдением всех правил.

Он начал застегивать на себе влагоджари.

— Однажды ты процитировала мне слова из Китаб аль-Айбара. Ты сказала: «Женщина — это твое поле; так ступай же на свое поле и возделывай его».

— Я — мать твоего первенца, — согласилась Чейни.

Сквозь сумрак Поль видел, как она повторяет его движения, застегивая свой влагоджари для выхода в открытую пустыню.

— И все остальное тоже полагается тебе, — добавила она.

В ее голосе звучала любовь, и он мягко упрекнул ее:

— Саяддина-наблюдательница не должна ни о чем предупреждать испытуемого.

Она скользнула к нему и коснулась ладонью его щеки.

— Сегодня я и наблюдатель, и женщина,

— Тебе не следует пренебрегать одним долгом ради другого.

— Ждать — ужасно, но все же это не самое страшное, — сказала она. — Скоро я снова буду с тобой.

Он поцеловал ее ладонь, перед тем как накинуть на лицо клапан защитного костюма, потом повернулся и вскрыл входной герметик. Ворвавшийся внутрь воздух принес с собой свежесть; он еще не был совершенно сух, в нем чувствовалась предрассветная роса. Вместе с ним проник аромат предпряной массы, залежи которой они обнаружили на северо-востоке и по которой определили, что неподалеку должен быть творило.

Поль выбрался через узкое входное отверстие, встал на песок и потянулся, чтобы размять мышцы. Восточный край неба был чуть тронут едва уловимым жемчужно-зеленым светом. В полумраке вокруг него маячили тенты охраны — маленькие ложные дюны. Он увидел слева какое-то движение и понял, что они уже заметили его.

Они знали, с какой опасностью ему предстояло сегодня столкнуться. Каждый вольнаиб рано или поздно проходил через это испытание. Они предоставляли ему возможность побыть последние несколько мгновений в одиночестве, чтобы собраться с мыслями.

Сегодня это будет сделано, сказал он себе,

Он подумал о могуществе, которое приобрел во времена погромов: старики посылали к нему своих сыновей, чтобы он научил их тайному искусству битвы, старики почтительно слушали его на совете и следовали его указаниям, а потом приходили к нему, чтобы воздать высшую хвалу вольнаибов: «Все было, как ты сказал, Муад-Диб».

Тем не менее самый слабый, самый последний из воинов-вольнаибов мог сделать то, что ему еще никогда не доводилось. И Поль знал, как страдает его авторитет от того, что все постоянно помнят об этом.

Он еще никогда не ездил верхом на твориле.

Да, вместе с другими он участвовал в учебных поездках, но никогда не делал этого самостоятельно. И пока он этого не сделает, он будет зависеть от других. Никакой настоящий вольнаиб не смирился бы с этим. И пока он не сделает этого сам, огромные южные просторы, даже те, что расположены на двадцать бил отсюда, останутся недоступными для него, если, конечно, он не прикажет, чтобы его доставили туда в паланкине, как путешествует Преподобная Мать или больные и раненые.

Он вспомнил о своей ночной борьбе с провидческим сознанием и усмотрел здесь сходство: если он одолеет творило, то укрепит свою власть, а если одолеет свое внутреннее зрение — укрепит способность повелевать. Но над тем и другим висела дымная пелена — Великая Смута, которая кипела во всей Вселенной.

Он мучался от того, что всякий раз воспринимал Вселенную по-разному, за точностью следовала неточность. Он видел это в каждый конкретный момент. Всякий раз, когда новое «сейчас» рождалось на свет и оказывалось под давлением действительности, оно начинало жить собственной жизнью, обрастая неуловимо тонкими различиями. Но ужасное предназначение оставалось. Оставалось и общечеловеческое сознание. А за всем этим маячил призрак джихада, кровавый и страшный.

Чейни выбралась наружу и встала рядом. Она скрестила руки на груди и искоса поглядывала на него, как всегда делала, когда хотела определить его настроение.

— Расскажи мне еще про воды того мира, где ты родился, Узул, — попросила она.

Он понял, что она старается отвлечь его, снять с него напряжение перед смертельно опасным испытанием. Светало, и он заметил, что некоторые из его федьакынов начали сворачивать влаготенты.

— Лучше ты расскажи мне о сиче и о нашем сыне, — ответил он. — Ходит ли наш Лето за ручку с моей матерью?

— Ходит, и с Алей тоже. Он быстро растет. Он будет большим человеком.

— На что похож юг?

— Когда ты оседлаешь творило, то сможешь увидеть сам.

— Я хотел бы сначала увидеть его твоими глазами.

— Там очень одиноко.

Он прикоснулся к повязке-низони на ее лбу, там, где она выступала из-под капюшона.

— Почему ты не хочешь рассказать мне о сиче?

— Я уже рассказывала. Сич — очень унылое место, там нет наших мужчин. Там только работают. Мы трудимся на заводах и в гончарных мастерских. Кто-то ведь должен производить оружие, колышки, чтобы предсказывать погоду, пряности, чтобы давать взятки. Нужно укреплять дюны, засаживать их растениями, чтобы они оставались на месте. Нужно ткать ковры и ткани, заряжать аккумуляторы. Нужно учить детей, чтобы мощь нашего рода не иссякала.

— И во всем сиче нет ничего приятного?

— Приятно возиться с детьми. Мы соблюдаем обряды. У нас вполне достаточно пищи. Иногда одна из нас отправляется на север побыть со своим мужчиной. Жизнь не должна останавливаться.

— А моя сестра Аля — люди ее так и не приняли?

Чейни повернулась к нему в свете разгорающегося утра и буквально просверлила его взглядом.

— А об этом мы поговорим в другой раз, возлюбленный мой.

— Нет, сейчас.

— Тебе следует поберечь силы для испытания.

Он видел, что задел за живое, и услышал уклончивые нотки к ее голосе.

— Неизвестность рождает тревогу.

Наконец она кивнула:

— Непонимание… все еще есть. Из-за Алиной странности. Женщины боятся, что ребенок говорит немного больше, чем в младенческом возрасте можно бы… то есть о вещах, о которых полагается знать только взрослым. Они не понимают… какое изменение произошло с ней в материнской утробе… и сделало ее особенной.

— И возникают осложнения? — спросил Поль и подумал: В некоторых моих видениях с Алей возникали серьезные осложнения.

Чейни посмотрела на расширяющуюся полосу рассвета.

— Группа женщин отправилась к Преподобной Матери. Они требовали, чтобы она изгнала демона из своей дочери. Они напомнили ей то, о чем говорится в старинных книгах: «Не потерпите ведьмы в народе вашем».