Николай и Александра - Роберт Масси

Два часа спустя генералу Ноксу стало известно, что "восставшие солдаты гарнизона высыпали на улицу. Мы приблизились к окну... Вытянув шеи, мы увидели двух солдат - это было что-то вроде авангарда. Они вышагивали по середине улицы, направляя винтовки на прохожих, чтобы те убрались с дороги... За ним следом шла толпа солдатни, занявшая всю улицу и тротуары. Возглавлял ее низкорослый, но страшно важный студент. Все были вооружены, у многих к штыкам были привязаны красные флажки... Больше всего меня поразило то, что все это происходило в полной тишине, словно в кинематографе".

Чтобы выяснить, в чем дело, спустя несколько минут Палеолог вышел на улицу. "Испуганные обыватели бегут по всем улицам, - вспоминал он. - На углу Литейного невообразимый беспорядок. Солдаты в вперемежку с народом строят баррикаду. Пламя вырывается из здания Окружного суда. С треском валятся двери арсенала. Вдруг треск пулемета прорезывает воздух; это регулярные войска только что заняли позицию со стороны Невского проспекта... Окружной суд представляет из себя лишь огромный костер; арсенал на Литейном, дом министерства внутренних дел, дом военного губернатора, дом министра Двора, здание слишком знаменитой "Охранки", около двадцати полицейских участков объяты пламенем; тюрьмы открыты, и все арестованные освобождены; Петропавловская крепость осаждена; овладели Зимнем дворцом, бой идет во всем городе..." В полдень пала Петропавловская крепость со своей тяжелой артиллерией. На сторону мятежников перешло 25 000 солдат. К ночи число их выросло до 66 000.

В понедельник утром состоялось последнее заседание кабинета. Протопопова, присутствовавшего на нем, принудили подать в отставку. Он вышел из зала, издав мелодраматическое восклицание: "Теперь мне только застрелиться". Прибыл младший брат императора, великий князь Михаил Александрович. Выслушав министров, он решил лично обратиться к государю. Оставив зал заседаний, великий князь связался со Ставкой с целью уговорить брата немедленно назначить правительство, которое пользовалось бы доверием народа. Находившейся на другом конце провода генерал-адъютант Алексеев попросил великого князя подождать, пока он переговорит с императором. Сорок минут спустя Алексеев позвонил Михаилу Александровичу: "Государь желает поблагодарить ваше императорское высочество. Он отправляется в Царское Село, чтобы там все решить". Когда министры узнали об этом, у них опустились руки. Заседание кабинета было прервано - как позднее выяснилось, навсегда - и министры покинули здание. Большинство из них пришли вечером в Таврический дворец, чтобы сдаться и оказаться под защитой Временного правительства.

Между тем события развивались с головокружительной быстротой. Получив вечером царский рескрипт, повелевающий прервать занятие Думы, в восемь утра Родзянко собрал у себя в кабинете руководителей всех политических партий. Было решено рескрипту не подчиняться и продолжать заседания. В половине второго к Таврическому дворцу с пением "Марсельезы" и красными флагами в руках подошли огромные толпы рабочих и солдат, чтобы поддержать Государственную Думу и получить у нее указания. Ворвавшись во дворец, чернь рассыпалась по коридорам и залам, заполонив все здание парламента. Толпа была разношерстная, возбужденная: рослые, вспотевшие в своих грубых шинелях солдаты; восторженно вопящие студенты. Порой попадались заросшие щетиной старики, освобожденные из тюрем.

- Я должен знать, что я могу сообщить им, - воскликнул, обращаясь к Родзянко, Керенский, видя, как толпа окружает растерянных депутатов. Могу ли я заявить, что Государственная Дума с ними, что она берет ответственность на себя, что она возглавляет правительство?

У Родзянко выбора не было, и он согласился. По-прежнему преданный государю, он не желал стать отступником и заявил, обращаясь к Шульгину: "Я не хочу бунтовать". Шульгин, хотя и был монархистом, сознавал суровую необходимость: "Берите власть, Михаил Владимирович... Если министры сбежали, должен же кто-то их заменить". Родзянко то и дело вызывали на крыльцо. Он заявил, что Государственная Дума не намерена распускаться и принимает на себя функции правительства. В три часа дня на заседании Думы был назначен Временный кабинет с целью восстановления порядка и управления мятежной солдатской массой. В Комитет вошли представители всех партий, кроме крайних правых.

Однако падением царского правительства и образованием комитета Думы дело в тот памятный день и кончилось. Тогда же возник еще один орган власти, совет рабочих и солдатских депутатов [(По словам современника, подавляющее большинство членов Петроградского совета солдатский и рабочих депутатов не были ни солдатами, ни рабочими.)], причем один депутат избирался от роты революционных солдат или тысячи рабочих. Как ни парадоксально, но новоявленный Совет уже вечером заседал под одной крышей с Государственной Думой.

Повинным в такой необычной ситуации был Керенский. Позднее свои действия он объяснил следующим образом: "Взбунтовался весь гарнизон, и солдаты шли к Думе... Естественно, возник вопрос... каким образом, кто и как будет руководить солдатами и мастеровыми; ведь до сих пор их движение было совершенно неорганизованным, нескоординированным и анархичным. "Совет?" - воскликнул кто-то, вспомнив 1905 год... Необходимость какого-то центра для руководства массами создавалась всеми. Самой Думе нужна была связь с представителями восставшего народа; без этого наладить порядок в столице было невозможно. По этой причине был спешно создан Совет; причем отнюдь не в качестве орудия борьбы. Просто часа в три или четыре дня ко мне обратились организаторы с просьбой предоставить им подходящее помещение. Я поговорил с Родзянко, и дело было улажено".

В Таврическом дворце, построенном в XVIII веке и подаренном Екатериной II своему фавориту князю Потемкину, два крыла. Одно занимала Государственная Дума, другое, в котором прежде заседала бюджетная комиссия Думы, было передано совдепу. После этого, писал Керенский, "рядом обосновались две России - Россия правящих классов, которые были побеждены (хотя еще и не ведали об этом)... и трудовая Россия, шагавшая, того не подозревая, к власти".

Хотя Родзянко был председателем Временного комитета Думы, с самого начала центральной фигурой стал Керенский. Еще молодой (ему было тридцать шесть лет), он явился как бы посредником между Советом и Комитетом Думы. Он был избран заместителем председателя Совета, а три дня спустя назначен министром юстиции недавно созданного Временного правительства. "Слова и жесты Керенского были резки, отчеканены, глаза горели, - писал в своей книге "Дни" В.В.Шульгин. - Он вырастал с каждой минутой..." Один за другим прибывали арестованные - князь Голицын, Штюрмер, митрополит Питирим, - все члены кабинета министров. Некоторые приходили сами. Скольким из них Керенский спас жизнь!

"- Иван Григорьевич Шелговитов, - произнес он с вдохновенным видом. Ваша жизнь в безопасности... Государственная Дума не проливает крови".

Можно по праву сказать, что именно Керенский предотвратил кровопролитие. "В первые дни революции, - писал он, - Дума была переполнена самыми ненавистными царскими чиновниками. День и ночь революционный вихрь бушевал вокруг арестованных. Огромные залы и просторные коридоры Думы заполнили вооруженные солдаты, рабочие и студенты. Волны ненависти бились о стены дворца. Стоило бы мне пошевелить пальцем или просто закрыть глаза и умыть руки, как это произошло в октябре при Ленине". [(По словам югославского ученого-международника Драгоша Калаича, Керенский находился на той же службе, что и американский посол в Петрограде, и как только решил разыграть "большевицкую карту", Керенский послушно удалился с исторической сцены. По свидетельству внука американского банкира Якова Шифа, его дед вложил в большевицкую революцию всего 20 миллионов золотых долларов. В период с 1918 по 1922 г., согласно тому же свидетельству, Ленин вернул банку Кун, Леб и Ко. 600 миллионов рублей по официальному курсу: на рубли агенты приобретали в России, точнее, грабили все, от мехов, золота, серебра и бриллиантов до основных видов сырья ("Лит.Россия", 1991, N 6, с. 10).]

Около полуночи пришел искать защиты Протопопов. Уйдя с заседания Совета Министров, ночь он прятался в мастерской у портного. Пришел он в длинном, не по росту пальто и шляпе, надвинутой на глаза. Первому попавшемуся студенту он сказал: "Я Протопопов". Шульгин находился в соседнем кабинете. "Вдруг я почувствовал особое волнение, причину которого мне сейчас же шепнули: "Протопопов арестован". И в то же мгновение я увидел в зеркале, как бурно распахнулась дверь... И ворвался Керенский. Он был бледен, глаза горели, рука поднята... Этой протянутой рукой он как раз резал толпу... И тогда в зеркале я увидел за Керенским солдат с винтовками, а между штыками - тщедушную фигурку с совершенно закутанным, страшно съежившимся лицом... Я с трудом узнал Протопопова...