Сармат. Все романы о легендарном майоре спецназа - Александр Звягинцев

Все на земле тлен, погружаясь с головой в божественную музыку волн Тонкинского залива, часто размышлял в те годы Джордж Метлоу. Прошли века и тысячелетия, обратились в прах цветущие цивилизации, но неизменной осталась кровожадность рода людского… Да еще остались волны. Они как накатывались на эти камни в доисторические времена, так накатываются и поныне. Нет им дела до грозных авианосцев, барражирующих у вьетнамских берегов. Нет дела до проблем американской небоскребной цивилизации, до хитросплетений в беспощадной войне разведок за глобальные интересы государств, но при этом – чаще всего за шкурные интересы политических и финансовых групп, цинично маскирующих свои амбиции и алчность под борьбу идеологий или, как стало модным в последние десятилетия говорить, под защиту прав человека. Волны, волны – равнодушные свидетели низменных человеческих страстей и высоких помыслов, они являют собой связующее звено между нами и теми, кто жил до нас. Много веков назад, прорубившись кривыми гуннскими мечами через необозримое людское море Поднебесной империи, докатились до этих берегов неукротимые в своей непонятной ярости волны орд Чингисхана. Не найдя тут вожделенного берега «последнего моря», монголы решительно направили копыта своих косматых коней на запад. И кому теперь дело до того, что именно славянские земли в конечном счете за три века укротили их ярость и поглотили их несметную силу? Увы, ни один из последующих завоевателей мира не сделал из этого вывод. Как не сделала его ошалевшая от осознания своего могущества Америка.

Поступившее после вьетнамской войны предложение перейти на службу в ЦРУ Джордж Метлоу принял без колебаний, понимая, что его хотят использовать на русском направлении и он сможет вернуться к постижению национальных особенностей своих соплеменников.

Катят и катят размеренной чередой на берег волны. Ударив с размаху в береговые камни, с недовольным шипением откатываются они назад, чтобы влиться в очередную изготовившуюся к прыжку волну…

– Сэр, пора ехать, – оторвал Метлоу от тягучих мыслей солдат-водитель.

– Успеем, – нехотя откликнулся тот и прислушался к еле различимому колокольному звону со стороны зажатого меж холмов монастыря «Перелетных диких гусей». – Когда еще удастся выбраться из пандшерской дыры к морю.

На серпантине извилистой прибрежной дороги появилась обшарпанная машина. Сидящий за ее рулем монах сказал профессору Осире:

– Сенсей, вон тот, кто интересуется тобой, – и показал на джип, стоящий у самой кромки прибоя, и одинокую фигуру сидящего на камне поодаль человека.

– Напомни, Ямасита, его имя.

– Джордж Айвен Метлоу.

– Что ему надо от меня?

– Ямасита не знает этого, сенсей.

Метлоу повернулся на шум подъехавшей машины. Старый японец из окна машины настороженно обратился к нему:

– Мне передали, что вы интересовались профессором Осирой, мистер э-э-э…

– Метлоу. Джордж Айвен Метлоу…

– Простите мою уходящую память, мистер Метлоу. Что надо вам от такого старого пня, как я?

– Ничего особенного не надо, – заверил его Метлоу. – Хочу лишь узнать, как идут дела у моего друга, англичанина Джона Карпентера?

Осира вышел из машины и, вглядевшись в штормовые волны, удовлетворенно улыбнулся:

– Так я и думал. Взгляните – у Джона рандеву с дельфинами. Даже наступившие холода не мешают их ежедневным совместным прогулкам по бухте, на что, мистер Метлоу, признаться, я не рассчитывал.

– Но это же очень опасно! – вырвалось у полковника, когда он, всмотревшись, разглядел в море пловца.

– Опасно. Но, по-видимому, ваш друг родился под непрерывный грохот канонады – он не боится орудийных залпов… Кстати, не могли бы вы сказать, где его родина?

– Вы сомневаетесь в его британском происхождении? – насторожился Метлоу.

Осира улыбнулся одними глазами.

– Я знаю, мистер Метлоу, по документам он – англичанин Джон Ли Карпентер, родившийся и выросший в жарком Пакистане…

– Вы хотите сказать, что в Пакистане он не мог приобрести привычку к холодным процедурам… Вынужден согласиться с вами, но кто же он, по вашему мнению?

– Он?.. Безусловно, не немец, не француз и не швед, хотя шведы спокойно переносят холодные морские ванны. Он славянин. Скорее всего – русский.

– Русский? – еще больше насторожился Метлоу. – У вас уже были русские пациенты?

– Нет, – уловив настороженность собеседника, улыбнулся Осира, – но после Второй мировой войны я несколько лет провел у них в плену. Не теряя времени даром, я изучал язык, быт, психологию и этнические особенности этого загадочного народа.

– Разве русские отличаются от других народов?

– Каждый народ неповторим, мистер Метлоу… Например, мы, японцы, созерцая природу, обожествляем ее, восхищаемся ею, порой до слез, принимаем каждый ее уголок за картину, вышедшую из-под гениальной кисти Творца. Мы полагаем, что человек недостоин вмешиваться в его творческий замысел.

– Хотите сказать, что японцы смотрят на природу со стороны?

– Да, именно так! – решительно кивнул старый профессор. – Кроме того, мистер Метлоу, японцы неисправимые фаталисты. Мы считаем, что все в нашей жизни предопределено судьбой, потому нет смысла сопротивляться – жизненным невзгодам, землетрясениям, пожарам, цунами, которые регулярно обрушиваются на нас.

– А европейцы?

– Немцы, французы, англичане, американцы – жестокие прагматики. Вы существуете как бы параллельно с природой и используете ее, как, впрочем, все, до чего вы можете дотянуться, в чисто утилитарных целях…

– А русские не таковы? – спросил озадаченный Метлоу.

– Русских, как и японцев, отличает беспримерная терпеливость в жизненных невзгодах и в выпавших на их долю страданиях… Но, в отличие от японцев, они не созерцатели и не фаталисты. Русские обладают даром растворяться в природе, становиться составной и неотъемлемой ее частью. Гроза, ураган, ужасные снега, морозы, дикая мощь и первозданность необжитых мест, которых так много в их стране, совершенно не пугают их. Даже напротив, мощь и экстремальные состояния природы вызывают у них прилив жизненных сил и восторг, схожий с религиозным экстазом.

– Пожалуй, я соглашусь с вами, профессор, – кивнул удивленный Метлоу, не ожидавший от профессора Осиры суждений на тему, волнующую его самого уже много лет. – Я тоже много лет занимаюсь психологией этого народа, но, признаться, мне не приходило в голову посмотреть на русских с такой точки зрения.

Профессор присел на камень и вежливым жестом предложил полковнику место рядом с собой.

– Однажды в плену, мистер Метлоу, я наблюдал картину, поразившую меня, что называется, до слез. На станцию Даурия под Читой пришел эшелон с русскими заключенными. Когда закончилась их выгрузка из теплушек, небо вдруг стало иссиня-черным. Через минуту началась страшная гроза, и буквально стеной обрушился крупный град. Конвоиры прикладами винтовок стали загонять узников назад в теплушки, но те отказывались укрываться в них. Более того, несколько сотен узников стали срывать с себя всю одежду. Не обращая внимания на удары прикладами и на кровавые отметины, оставляемые градом на их обнаженных телах, они, к нашему удивлению, внезапно пустились в какую-то странную восторженную пляску, все убыстряя ее и доводя себя до полного экстаза. То был танец единения – друг с другом, с небом, с громом, с молниями, с градом. Конвоиры растерялись, но скоро и они стали срывать с себя одежду и присоединяться к пляшущим узникам. Под секущим до крови градом узники кружились в одной бешеной пляске со своими мучителями, как с родными братьями. Сквозь шум града до наших теплушек доносились разбойничьи выкрики пляшущих и буйный свист. Когда град закончился и черная туча уползла в монгольские степи, у заключенных и конвоиров были одинаково просветленные лица, как у людей, переживших глубочайший коллективный катарсис… Могу заверить вас, мистер Метлоу, что увиденное на станции Даурия многим моим товарищам по несчастью помогло выдержать все тяготы плена.

– Интересное наблюдение, – отозвался пораженный этим рассказом Метлоу. – Похоже, у русских коллективизм и стремление к единению с природой – устойчивые стереотипы национального поведения.

– Именно так, сэр!.. Я наблюдал сходные черты в поведении людей всех социальных групп. Но, к сожалению, в общении с природой русские очень расточительны и порой наносят ей глубокие раны…

Метлоу вгляделся в морской простор, в котором среди резвящихся дельфинов то показывалась, то пропадала голова пловца, и засмеялся:

– В подтверждение ваших наблюдений, Осира-сан, ваш пациент демонстрирует нам свое единение с морской стихией и ее обитателями. Сейчас Америка помешана на теории реинкарнации – может, Джон в прошлой своей жизни был русским? – не без иронии спросил он.

Осира улыбнулся одними глазами.