Вход для посторонних (СИ) - Бор Евгения

— Потому, что ни один нормальный мужчина такого делать не будет. Следовательно напрашиваются два вывода: либо он работает твоим охранником, либо больной на всю голову…

— А может быть…

— Конечно же это любовь! — Алька цинично ухмыльнулась, — ты же у нас натура влюбчивая. Кому, как не тебе понять как можно влюбится в незнамо кого с первого взгляда и до первого разочарования.

— Ты хочешь сказать, что я ветреная?

— Ну что ты, моя прелесть, назвать тебя ветреной у меня язык не повернётся. Я бы назвала тебя буйной, от слова буря…

— Ну почему ты такая бесчувственная? — воскликнула Мелина, заламывая руки.

— Потому, что ещё совсем недавно объектом твоих воздыханий был совсем другой!

— И ты, да ты, растоптала мои чувства!

— Я растоптала?! — возмутилась Алька.

— Да, ты. Ты сказала, что он шпион…

— Ну сказала. И что с того? Шпионов тоже любят!

— Вот и люби своего шпиона. А я, — Мелина демонстративно отвернулась к картине, — я буду любить своего охранника. И мне совершенно наплевать на твоё мнение.

— Жаль.

— Не надо меня жалеть! — фыркнула ведьма.

— Мне жаль, что я не увижу продолжения этого трогательного романа. Разбираться со всем этим ты уже будешь без меня, — Алька говорила медленно, без выражения выговаривая слова, но к концу монолога её голос звенел громким набатом, — со своей любовью, со своими проблемами и со своим телом…

Мелина ничего на это не ответила. Только вздёрнула выше упрямый подбородок и растворилась в таинственном полумраке картины.

Охранника в комнате не было.

Ну вот, с горечью подумала ведьма, стоило из-за него с Алей ссорится…

Тело на кровати, накрытое покрывалом до самого подбородка, пребывало всё в том же блаженном стазисе.

На матово блестящей белоснежности лица, крутыми дугами выгибались тёмные брови и густые ресницы под ними повторяли миндалевидный разрез закрытых глаз.

Мелина смотрела на это лицо, стараясь увидеть его чужими глазами. Понять, что могло привлечь интерес взрослого мужчины к этому, больше похожему на маску, лицу. Ведь Алька, по сути, права. Можно фыркать и возмущаться сколько угодно, но факты все на лице… А лицо, хоть десять раз красивое, ничего не может поведать человеку незнакомому. Разве что предоставить широкое поле для домыслов и фантазий.

О чём думает, долгими часами, сидящий рядом мужчина, что привлекает его, чего он хочет?..

И почему ей приятно его присутствие?..

Из глубокой задумчивости Мелину вырвал свет ворвавшийся в широко распахнутые двери.

Двое слуг, одетые в ливреи, внесли нечто, похожее на паланкин и установили его на место занимаемое, обычно, её красавцем охранником.

Мелина зависла над странной конструкцией, а ливрейные лакеи удалились, прикрыв, с вежливым поклоном, тяжёлые двустворчатые двери.

Крепкая рука, украшенная кольцом с крупным чёрным камнем, раздвинула нарядные шторки, и приятный мужской баритон, лаская слух нежными нотками спросил:

— Ну как ты, моя девочка, соскучилась?

***

Алька отпаивала Мелину на кухне горячим чаем.

Слёзы капали в покрытую рябью кружку, а Алька даже не пыталась их остановить.

Ещё там, на их террасе она поняла, что подруге плохо и, не смотря на то, что всё ещё продолжала сердится, кинулась к мольберту протягивая руки с помощью и поддержкой.

Понадобилось и то, и другое, и терпение.

Объяснить причины своего состояния Мелина не могла. Из стонов, вздохов и всхлипов Алька только поняла, что рану ведьма получила душевную и что ОН стал причиной всех страданий.

— Ну, ну, — завела было привычную мантру Алька. — Мужики они все такие…

Но Мелина гневно её прервала. Даже рыдания для этого остановив:

— Не смей говорить о нём так. Он самый лучший! — и опять разрыдалась.

Можно было повернуться и уйти, предоставив ведьме возможность насладится собственным горем — оснований так поступить у Альки было предостаточно, но она этого не сделала. Потащилась на кухню, ругая себя за мягкотелость и, захлёбываясь слезами заварила крепкий чай, так любимый подругой, и даже лишнюю ложку сахара добавила.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Всё на свете кончается.

И слёзы кончились вместе с чаем, и начался рассказ. Не очень гладкий. Перемежающийся всхлипами. Но вполне вразумительный.

Его зовут Алиан. И он действительно Мелину любит. Потому, что у него с ней много общего. Он так же одинок и беспомощен как и она.

Алька молча пережила ещё один бурный, но короткий всплеск эмоций, хотя ей было, что сказать, и дождалась продолжения.

Алиану тяжелее, потому, что у неё, у Мелины, было нормальное детство, а вот у него детства толком и не было. Сколько он себя помнит, он всегда был таким — тайным позором своей семьи.

Алька заинтересовалась. И у какой же семьи есть позорная тайна, обитающая в королевском дворце? Неужели у королевской?..

— С Алианом общаются только целители и учителя. Его прячут от любопытных глаз и делают вид, что он одержим наукой и избегает общества. А он одержим одиночеством и чувством вины. А в чём его вина? В том, что он разочаровал своих родителей и родился калекой? Так это вина тех, кто проклял целую семью и тех, кто заслужил это проклятие. Он ведь хороший, добрый, умный… Почему он один должен расплачиваться за грехи предков? Это несправедливо!..

Пока Мелина боролось с очередным приступом неконтролируемых рыданий, Алька напряжённо размышляла.

Из того немногого, что удалось понять из бессвязных Мелининых объяснений, можно было сделать несколько неожиданных выводов. Во-первых, в королевской семье не всё так гладко, как принято считать, а во-вторых, ведьмовское проклятье всё-таки сработало.

Наверно семейство Зиев этой новости очень обрадуется.

Мелина, справившись со всхлипами, перешла к более детальному повествованию.

— Ты наверно думаешь, что проклятие навели эти злобные старухи — а вот и нет. Это уже давно тянется. С тех пор, как сожгли первую ведьму. Короли всегда о проклятьи помнили и всегда могли его отвести. Случались конечно ошибки, но королевский род не вымер и королевство своё сохранил. А тут такая вот беда приключилась. Принц — калека родился. И ведь никто ни сном, ни духом… Может если бы сразу проклятье заметили… Теперь об этом жалеть уже поздно. Алиан так никогда на ноги встать не сумеет. Сидит. Красивый наполовину, а на другую половину — карлик уродливый…

Очередной приступ рыданий.

Алька, которой уже порядком надоел этот потоп, решила уточнить:

— Мелина, но ты же сама ведьма. И сама королей проклинала. Во всех бедах, на твою семью свалившихся, их обвиняла, а сейчас жалеешь, слёзы вот льёшь… Ты бы уж как-нибудь определись со своими симпатиями.

— Но ведь Алиан ни в чём не виноват. Почему он за чужую вину отвечать должен, — Алька почувствовала, что от Мелининого гнева у неё глаза подсохли.

— Так ведь проклятие как бомба растянутого действия. Тут немножко напакостит, здесь слегка подгадит… И так будет тянутся пока пакостить и гадить будет некому.

— Но ведь это несправедливо, — возмутилась ведьма, — виновные уже в могилах давно, а за их грехи невинные страдают.

— А ведьм на костры отправлять справедливо? — выставила встречный аргумент Алька и получила неожиданный ответ.

— Лично я, как потомок тех самых ведьм, от своей доли в проклятье отказываюсь, — провозгласила юная ведьма и носом шмыгнула.

— Под амнистией значит подписываешься, — зафиксировала это историческое событие Алька.

— Да, подписываюсь. И пусть Всевидящий будет тому свидетелем, — прониклась важностью момента Мелина, — и ты тоже, — она тихонько прижалась к самосознанию подруги.

— Ты чай пей, пока горячий, — тронутая лаской, проворчала Алька, подливая горячую заварку, — и давай, рассказывай, что у них там с принцем происходит и от куда ты всё узнала.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Так он мне сам всё рассказал.

— Вы что, общались? — поразилась Алька.

— Почти. Так сказать, в одностороннем порядке. Он мне рассказывал, а я слушала. Сам всё рассказал, мне даже вопросы задавать не пришлось.