Симон Визенталь. Жизнь и легенды - Том Сегев

Иногда, хоть и не часто, Петер посещал церковь, но, когда один из церковных иерархов уподобил аборты убийству евреев в Освенциме и отказался осудить апартеид в Южной Африке, решил расстаться с религией. Формально говоря, отец ему этого делать не запретил, но высказал тем не менее опасение, что кто-нибудь может сказать, будто Петер покидает христианскую церковь под влиянием своего отца-еврея. На самом же деле, когда Петер – без особого шума – с христианством расстался, ничего страшного не произошло.

Как-то раз они заговорили о нацистах, которых в Австрии тогда было еще немало, и Крайский сказал, что проблема решится сама собой, биологически: нацисты просто-напросто состарятся и вымрут. Впрочем, он считал, что когда-нибудь вымрут и евреи.

В своих воспоминаниях Крайский утверждает, что перед выборами предупредил Фридриха Петера, что бывших нацистов в состав будущего правительства не введет, но поверить в это трудно, поскольку в его предыдущем правительстве нацисты были. В любом случае он решил за Петера (в поддержке которого уже даже не нуждался) вступиться – вопреки всем тем фактам, которые привел на пресс-конференции Визенталь. Складывается впечатление, что он сделал это исключительно потому, что на Петера нападал Визенталь. «Политический разум» Крайского в тот момент ему полностью отказал, и верх над ним взяли мотивы личного порядка.

Пока суд, заявил Крайский, виновным Петера не признал, ставить на нем крест нельзя. Да, в юности он совершил ошибку, но ведь то были времена хаоса и неразберихи, и к тому же, когда Петеру, как и большинству австрийцев, пришлось выбирать между коммунизмом и нацизмом, ему было всего семнадцать. Крайский признавал, что сейчас – сорок лет спустя и в демократическом обществе – это понять трудно, но Петер, по его словам, дал ему честное слово, что никогда в убийствах не участвовал. «У меня, – сказал Крайский, – нет причин верить ему меньше, чем Визенталю».

Надо сказать, что ни в каком специфическом преступлении Визенталь Петера не обвинял. Кроме того, до этого он всегда говорил, что коллективной вины не существует и наказывать надо только конкретных людей за конкретные преступления, да и то лишь в случае, если их признает виновными суд. Но похоже, что неприязнь к Крайскому заставила его забыть о принципах справедливости, которыми он руководствовался ранее, и он заявил, что в случае с Петером никакой необходимости в дополнительных доказательствах нет: достаточно и того, что тот двадцать месяцев прослужил в эсэсовской бригаде смерти (чего, кстати, сам Петер не отрицал).

Через несколько дней после пресс-конференции Визенталя Крайский тоже встретился с журналистами и сильно Визенталя обругал, заявив, что тот «действует методами, напоминающими методы политической мафии». Тремя днями спустя Визенталь подал на него в суд за клевету.

Слух о том, что два знаменитых еврея затеяли публичную свару, быстро разнесся за пределы маленькой Австрии, и газеты всего мира запестрели заголовками. Визенталь раздавал теперь многочасовые интервью журналистам из разных стран, получая при этом бесчисленные телеграммы и письма поддержки (главным образом из Голландии и США); Крайский же продолжал его ругать (в частности, неоднократно повторял, что Визенталь никакой лепты в обнаружение Эйхмана не внес), а в один прекрасный день и вовсе потерял голову. Это произошло во время его встречи с иностранными корреспондентами в клубе журналистов «Конкордия». Стенограмма этой встречи напоминает раскаты грома, которые поначалу слышатся вдалеке и звучат глухо, а затем достигают своего апогея и со всей силой раскалывают небо. В ответ на вопрос корреспондента информационного агентства Ассошиэйтед пресс Крайский разразился длинным монологом, в котором говорил сначала о своем еврействе и о том, как относится к Израилю, но, когда – на пятой странице стенограммы – дошел до Визенталя, стал говорить корявыми, часто обрывавшимися на середине предложениями, и по стенограмме видно, что бушевавшая в его душе буря не только мешала ему выбирать нужные слова, но и нарушила его способность составлять синтаксически связные высказывания.

«Визенталя, – сказал он, – я знаю, в сущности, только по секретным донесениям, а они плохие, очень плохие, да, и я как глава правительства… и как глава правительства я не могу, таким образом… и не потому, что мы принадлежим к одной и той же религиозной общине, которая на самом деле никакая не община, так как это не… мы происходим из совершенно разного культурного окружения, из абсолютно разных религиозных общин, и они действительно были разными. Сотрудничество с господином Визенталем для меня невозможно, и он не должен на это рассчитывать, как невозможно для меня сотрудничество с любым другим человеком, которого я терпеть не могу или не хочу. Вы меня понимаете? И у господина Визенталя, утверждаю я, были другие отношения с гестапо, чем у меня, да, это можно доказать».

После этого Крайский заявил, что все, что он имеет по этому поводу сообщить, он огласит на судебном процессе, затеянном против него Визенталем, но вместо того чтобы наконец-то с данной темой покончить, продолжал еще долго об этом говорить. «Мои отношения с гестапо совершенно очевидны, – заявил он. – Я был их арестантом… арестантом… и меня допрашивали. Его же отношения [с гестапо] совершенно иные. Я думаю, я это знаю, и это можно будет выяснить».

Он сделал короткий перерыв и продолжил: «Ведь это очень серьезно – то, что я здесь говорю. Ему мало того, что он обиделся и подал на меня в суд. Это будет не так-то просто. Это будет, я надеюсь, большой судебный процесс, потому что у такого человека, как он, нет права выступать в качестве верховного морального авторитета. Я утверждаю, что у него такого права нет. Он не должен зарабатывать на жизнь травлей людей. У него нет такого права».

После этого Крайский заговорил о Петере, повторил, что ему верит, но быстро вернулся к Визенталю. «На мой взгляд, он иностранный агент, использующий методы мафии», – сказал он еще раз, после чего вспомнил дело Аблайтингера, заявил, что Визенталь – не джентльмен и повторил, что тот сотрудничал с нацистами.

«Я только говорю, – продолжал он, – что он не должен становиться непререкаемым моральным авторитетом, и он таковым не является. Я понимаю – он хотел спасти свою жизнь, спастись от нацистов. Каждый пытался сделать это по-своему, верно. Но пусть он не превращает это в фундамент своего морального авторитета». К этому моменту стенограмма была уже длиной в восемь страниц, и Крайский извинился за многословие.

Иностранные корреспонденты спросили его про Петера что-то еще, и он снова заговорил о том, с какими экзистенциальными проблемами столкнулись австрийцы накануне присоединения к нацистской Германии (благодаря чему стенограмма растянулась уже до двенадцати страниц), и тогда корреспондент «Юнайтед пресс» спросил, правильно ли он понял сказанное канцлером, будто Визенталь во время войны был агентом гестапо.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});