Русь и Орда - Михаил Каратеев

— Благодарствую, великий государь, спаси тебя Господь! А я послужу тебе, доколе живота хватит.

Дмитрий вошел в башню и по крутой каменной лестнице поднялся на ее плоскую крышу. Прямо перед ним развернулся неохватный вид на холмистое, покрытое лесами Занеглименье с разбросанными там и сям селами и монастырями; справа раскинулся захоронившийся в зелени обширный московский посад, отделенный от города широким рвом, идущим вдоль восточной стены кремля. От столицы во все стороны разбегались дороги: тверская, дмитровская, ярославская, владимирская, ордынская, серпуховская… Сколько их!

«Вот ежели бы воспарить птицею да поглядеть сверху на мою Москву, — подумал Дмитрий, — не иначе, она бы звездою представилась: дороги от нее что лучи и вдоль каждой тянутся по обе стороны избы, аж до самого леса! А придет время, и сольются все те лучи в один круг-солнце, и всей Руси светить оно станет!»

Спустившись вниз, Дмитрий зашагал дальше, по восточной стене, не задерживаясь, миновал уже законченную Никольскую башню и остановился у Фроловых ворот, находившихся в средней части этой стены. Со стороны посада, прямо перед ним, расстилалась площадь торговых рядов, окаймленная несколькими деревянными церквами; вглубь кремля, к государеву дворцу, вела отсюда довольно широкая, мощенная бревнами улица. У моста, перекинутого через ров, стояло с полсотни груженых телег — там шла толкотня и неразбериха, в воздухе висела крепкая ругань: узкие ворота пропускали лишь по одной телеге, к тому же то и дело надо было останавливать их движение, чтобы выпустить едущих из города. Поглядев с минуту на всю эту кутерьму, Дмитрий нахмурился.

— Это негоже, — обратился он к боярину Свиблу. — В сей стене беспременно надобно еще ворота пробить. Либо под Никольской башней, либо под Тимофеевой. А то и под обоими. Глянь, что деется!

— Истинно надобно, княже, — ответил боярин, — да ведь ты дюже торопил с постройкой, а ворота да мосты много времени отымают.

— Ништо, коли надо, так надо. Управились мы быстрей, нежели я мыслил, а без вторых ворот тут беда. Ставь их у Тимофеевой башни, поелику она еще не завершена. Спереди, на случай чего, выведи каменный заслон и за ним ломай стену.

— Сделаю, Дмитрей Иванович.

— Ныне Тимоха со своею ватагою снова сюда перейдет — они эти ворота борзо сробят. А Фрол где?

— Должно, внизу, в проезде, ворота навешивает.

Спустившись со стены, Дмитрий вошел под округлые своды проездной башни. Здесь человек двадцать рабочих, обливаясь потом и с трудом удерживая на весу створку железных ворот толщиною в вершок, только что отлитых взамен временных, дубовых, старались навесить ее на огромные, вмурованные в стену крючья. Высокий и толстый человек в расстегнутом кафтане, зычно покрикивая, руководил их движениями. Это был предстатель Фрол Беклемиш. Увидев князя, он тотчас подошел к нему с низким поклоном.

— Ты, Фрол, что-то от других поотстал, — строго сказал Дмитрий. — Гляди, твоя башня лишь наполовину сделана, а Тимоха свою ныне закончил.

— Так ведь у Тимохи глухая башня была, княже, а моя проездная! Нешто это одно? — оправдывался Фрол. — К тому еще, туда непрестанно туды-сюды ездют, и то мне в работе великая помеха.

— Потому с тебя столько, как с иных, и не спрашивал. Однако поспешай. Дабы все завершить, сроку даю тебе месяц. Управишься — награжу, а нет — на себя пеняй!

— За месяц управлюсь, государь.

— Поглядим.

На угловой, юго-восточной башне великого князя уже ожидал брат Фрола, Федор Беклемиш. У этого все было в исправности, работа подходила к концу, а потому, долго тут не задерживаясь, Дмитрий двинулся дальше, по стене, идущей вдоль реки Москвы. Здесь она была особенно высока, а местами шла в два и три яруса.

Миновав две недавно начатые башни, великий князь остановился у третьей, почти законченной. Это была особая, так называемая Тайницкая башня, из которой предположено было провести подземный ход к реке, чтобы в случае длительной осады можно было по ночам пополнять запасы питьевой воды в городе. Но дело разрешилось проще: во время рытья под самой башней открылся родник чистой ключевой воды. Другой родник, еще более обильный, нашли под Собакиной башней, так что Москве теперь не угрожал недостаток воды, сколь долго ни затянулась бы осада. Подземный ход все-таки сделали, но придали ему иное, чисто военное назначение, а, чтобы о тайнике не было лишних разговоров, башню было велено впредь называть Шешковой, по имени ее строителя.

Поглядев на нее снаружи, Дмитрий велел своим спутникам ожидать его под стеной, а сам опустился в подземелье. Здесь при свете факелов несколько рабочих под наблюдением Шешкова заканчивали крепление подземного хода. Пройдя его из конца в конец, князь обернулся к предстателю, сопровождавшему его со светильником в руке.

— Ну, спаси тебя Бог, Андрей! Ты добро потрудился, и я твоей работой вельми доволен.

— Робил как умел, княже. И рад, коли угодил тебе.

— Ты откуда родом?

— Тутошний я, московский. Из села Кудрина.

— Из Кудрина? Погоди… Есть там вблизи деревенька Удомля и рядом с ней пустошь.

— Знаю ее, государь. Добрая пустошь. Гридиной она прозывается.

— Жалую ту деревню и пустошь тебе, в вечное володение.

— Спаси тебя Христос на долгие годы, великий государь! — кланяясь в землю, ответил Шешков. — А я за тебя хоть сейчас живот положу!

— Живой ты мне лучше послужишь. Да вот еще чего: окромя тех осьмерих, что крест целовали, ведает ли еще кто-либо о сем тайнике?

— Опричь их да меня, не ведает ни одна душа, княже. Иных я сюды не пущал.

— То добро. Каждому из них, сверх положенного корму [181], пять рублев и по паре новых сапог. Да еще раз накажи им крепко, чтобы языками-то не трепали. Рыли, мол, родник, и только.

— Будь надежен, великий государь, нешто наш мужик свое крестоцелование порушит? Да и подобрал я для тое работы людей верных и непьющих.

— Верю вам. Ну, завершай тут, с Богом!

Выйдя из подземелья, Дмитрий Иванович низом, вдоль внутренней стороны стены, направился к последней перед Боровицкими воротами, Свибловой башне, стоявшей на углу, при впадении Неглинки в Москву-реку. Но не успел он сделать и двадцати шагов, как со стороны дворца показался всадник, в котором князь сразу узнал своего окольничего [182], Ивана Гавриловича Кутузова.

— Дозволь сказать, великий государь, — промолвил он, осадив коня перед Дмитрием и легко соскакивая на землю.

— Сказывай, — ответил несколько встревоженный князь.

— К тебе из Орды посол от великого хана!

— От Мамаева хана?

— Нет, княже, от хана Азиза.

— Ну, этот хоть тем велик, что сам себе хозяин. А кто таков посол-то?

— Муж еще молодой и обличьем на татарина не похож нимало. А по имени Карач-мурза.

— О таком не слыхивали. Должно, не вельми важная птица.

— Не думай, княже: нукер перед ним туг [183] о трех хвостах возит.

— Стало быть, ханского роду! Все одно, пусть пождет, покуда я его принять схочу. Наших послов в Орде тоже не вдруг принимают. А людей с ним много?

— Душ с полста, государь.

— Поставь их на Посольский двор. Посла чтить, как князя, по сану ему и корм отпускай, а людям его — как положено.

— Слушаю, княже.

— Да упреди владыку Алексея. Скажи ему, что хочу с ним ныне же совет держать.

Глава 5

В лето 6876 князь великий Дмитрий Ивановичь Московский да Алексей-митрополит князя великого Михаила Александровичя Тферьского зазваша на Москву любовью, а в правде бысть ему суд на-третеи и поимаша его и бояр его всех, и разведоша их розно и быша в нятьи и в истоме. А князь Михайло седе на Гавшином дворе, и потом не за долго время внезапу приидеша из Орды посол татарский князь Карачь, и тогда помысливше и укрепив князя Михаилу крестным целованием, отпустиша его восвояси.

Никоновская летопись

Митрополит Алексей — человек обширного ума и большой государственной мудрости, — узнав о прибытии ордынского посла, советовал великому князю принять его немедля и без нужды не раздражать хана в такой момент, когда перед Москвою уже стояла неотвратимая угроза войны с Литвой. Но Дмитрий, глубоко чтивший святителя и с детства привыкнувший следовать его советам, в этом вопросе проявил необычную неуступчивость.

— Пусть пождет татарин! — решительно сказал он. — Не хочу, чтобы все эти мурзы да ханы мыслили, будто они на Руси хозяева и что так уже их русский государь страшится!

— Подумай, чадо мое, — промолвил несколько задетый митрополит, — к месту ли будет ныне хану когти казать? Я в том пользы не вижу. К тому же не знаем мы, с чем посол-то прислан. И может, для нас же лучше будет, коли мы о том без промедления сведаем.