Русь и Орда - Михаил Каратеев

Калита значительно расширил свою столицу и обнес ее новыми стенами, а с восточной, не защищенной реками стороны окопал глубоким и широким рвом.

Городские стены по обычаю того времени были сделаны из огромных, вплотную приставленных друг к другу срубов-клетей, сложенных из дубовых бревен аршинного диаметра и заполненных внутри землею и щебнем. В вышину они имели более пяти сажен, а в толщину около двух. В промежутках между возвышавшимися над стеной глухими и проездными башнями, по внешней ее кромке, тянулось прочное «заборало», то есть забор из толстых дубовых горбылей с прорезанными в нем бойницами. Эти укрепления были по своему времени настолько сильны, что превращали Москву в почти неприступную крепость.

Много внимания Иван Калита уделил и внутреннему благоустройству города: он построил здесь первые каменные здания, значительно расширил посад и ремесленные слободы. В это же время в Москве появились первые бревенчатые мостовые и водопровод, — очевидно, подававший воду в великокняжеский дворец и на митрополичий двор, о чем свидетельствуют остатки труб, обнаруженные при раскопках рядом с фундаментом деревянных стен Ивана Калиты.

Летом 1365 года большая часть города была уничтожена страшным пожаром. И хотя исполинские стены кремля не полностью сгорели, а лишь обуглились, великий князь Дмитрий Иванович, знавший, что ему придется много воевать и что его столице предстоит выдержать не одну осаду, решил строить новые стены, впервые в истории северной Руси сложенные из камня.

У князя Дмитрия решения быстро проводились в жизнь: он хотел приступить к постройке уже в следующем году, но этому помешали два непредвиденных обстоятельства: эпидемия чумы, стоившая Москве множества жизней, и разграбление Нижнего Новгорода новгородскими ушкуйниками, наделавшее великому князю немало хлопот. Однако уже с осени начали возить в Москву камень для кладки стен. Сплавляли его по реке, на плотах и баржах, по-видимому, из подмосковного села Дорогомилова, где были обнаружены богатые залежи белого известняка, от которого новая Москва и получила свое название Белокаменной. С весны 1367 года приступили к возведению крепостных стен, и летом следующего года они были в основном закончены — оставалось лишь достроить некоторые башни и ворота.

Такой срок столь грандиозного по тем временам строительства может показаться неправдоподобно коротким. Но сомневаться в нем не приходится, ибо и начало и конец постройки отмечены в летописях. Не говоря уж о том, что надвигающиеся события заставляли князя Дмитрия очень торопиться с укреплением своей столицы, — для этого имелись и все технические возможности.

Вопреки укоренившемуся мнению, в средневековой Руси не было недостатка в опытных мастерах и строить умели быстро. Дубовый кремль [176] Ивана Калиты был выстроен всего за полгода; храм архангела Михаила в Москве был полностью закончен менее чем за год. Кстати, это доказывает, что каменная кладка отнюдь не была, даже в северной, лесной Руси, чем-то новым и неизвестным и все разговоры о том, что Дмитрий Донской при постройке своего кремля пользовался мастерами-иноземцами, лишены какого-либо основания.

Среди строителей этого кремля летописи не отмечают ни одного иностранного имени, но зато называют несколько русских. Именами этих строителей первоначально были названы многие отдельные части постройки: так, например, Спасские ворота прежде назывались Фроловскими, а Троицкие — Шешковыми; были башни — Свиблова, Беклемишева, Собакина, Тимофеева и т. д.

Достоверно известно и то, что каменные храмы Ивана Калиты были выстроены без всякой иностранной помощи — своими владимирскими и псковскими зодчими и мастерами. И в качестве образцов были взяты не византийские, а наши древние новгородские каменные церкви, архитектурный стиль которых позже был усвоен и Суздалем. По внешнему виду это были не очень затейливые, обычно квадратные здания с двумя-тремя выступающими стенными полукружиями для алтарей; наверху — круглый «барабан», увенчанный главным куполом.

Но в Москве к этому уже добавляются некоторые местные архитектурные особенности: вместо суздальских круглых арок над порталом и окнами здесь сооружают стрельчатые; по стенам идет несколько горизонтальных лепных поясов, с узорами, напоминающими русскую резьбу по дереву, а верх увенчан полукруглыми «кокошниками». Внутри эти церкви были отделаны мраморными плитами и цветной майоликой, а несколько позже греческими и русскими мастерами расписаны стенной живописью.

Сооружение такого храма обычно заканчивалось за один строительный сезон.

Глава 4

В лето 6874 князь великий Дмитрей Ивановичь, погадав с братом своим, князем Володимером Андреевичем Серпуховьским, и со всеми бояры, замыслил обновить град свой и тое же зимы повезли бел камень к городу. И заложил град Москву камен и начаша делати безпрестанно, и что задумаша, то и совершиша: город Москву стенами чюдными оградил.

Московская летопись

Когда Дмитрий Иванович, сопровождаемый князем Серпуховским, вышел на крыльцо, намереваясь пуститься в обход кремлевских укреплений, к нему подошел рослый молодец лет двадцати, с темными вьющимися волосами, чуть курносый и веселоглазый. Это был любимец и товарищ детских забав, Михайло Бренко, позже боярин и воевода.

— Тут, княже, прибег до нас какой не ведаю человек из Литовской земли. По роду не наш, не русин, но, видать, муж знатный, и с ним много слуг, — доложил он, указывая рукой на кучку спешившихся у крыльца всадников, снявших шапки при виде великого князя.

— А чего ему надобно? — спросил Дмитрий, оглядывая приезжих и останавливаясь взглядом на стоявшем впереди других невысоком коренастом человеке средних лет, с бритым подбородком и висячими рыжими усами. Он был одет в темно-зеленый кунтуш и высокие сапоги со шпорами; на поясе висел тяжелый клыч [177] в малиновых ножнах, отделанных серебром.

— Сказывает, что служить тебе приехал.

— Пусть подойдет. Да покличь толмача Ачкасова, — добавил Дмитрий, не знавший иных языков, кроме русского.

— Не надобно, Дмитрей Иванович: он по-нашему разумеет добро.

— Ну, зови.

По знаку Бренка приезжий витязь неторопливо поднялся на крыльцо и остановился перед князем.

— Челом тебе, княже великий, — с сильным иностранным выговором, но довольно правильно произнес он, низко кланяясь и касаясь пола зажатой в руке меховой шапкой.

— Будь здрав, человече! Сказывай, кто таков и отколе прибыл?

— Зовусь я ныне Яном, а прозываюсь Драницей, великий государь. Прибыл же сюда из Литвы, дабы служить тебе, коли будет на то твое милостивое соизволение.

— Ты что же, литвин?

— Нет, княже, я из старого борусского роду [178] и был средь тех, кои не захотели покориться немцам и ушли в леса. Мы бились за землю свою и за волю, доколе можно было, но что сделает горстка безоружных людей супротив одетых в железо рыцарей и их каменных замков? Нас ловили, как диких зверей, а поймав, предавали лютым казням. И ныне, кто уцелел, ушли в Литву либо к ляхам. А я пришел к тебе, великий государь.

— Почто же и ты в Литве не остался? Чай, вы с литвинами одной крови.

— Покинув землю отцов, я приехал в Литву, княже, и три лета прослужил в войске у князя Ольгерда, ожидаючи, что поведет он нас на немцев. Но увидел, что у него не то на уме: он воюет русские земли и тем лишь пособляет проклятым рыцарям. Потому и хочу тебе служить.

— Где же ты по-нашему научился?

— Да у Ольгерда ж. Почитай, у него все войско по-русскому говорит.

— Так… А тебе, часом, не случалось видеть у немцев самопалы либо арматы огненного бою?

— Случалось, княже. Однова мы у рыцарей такую армату отбили, и я добре разглядел, как она сделана.

— И выпалить из нее сумеешь?

— Сумею, государь, коли огневое зелие [179] будет.

— Вот это добро! Такой человек мне надобен. Мыслю и я невдолге завести в своем войске арматы — тогда поставлю тебя учить людей огненному бою, а покуда тебе и иное дело сыщется. Коли будешь мне верен и к службе окажешься усерден, на меня не посетуешь.

— Челом тебе, княже великий!

— Челом, челом… У нас говорят: «Спаси Бог: либо «Спаси Христос»! Да ты какой веры? Чай, вы, боруссы, язычники?

— Народ наш молился своим богам и наивыше всех чтил мать-землю Жемину да бога войны Натримпа. Рыцари нас обращали в христианство силою, но, когда покинули нас наши боги и уразумели мы суть новой веры, стали принимать ее и сами, без понуждения. И я принял.

— За это хвалю. В чем же, однако, уразумели вы суть Христовой веры?

— В том, княже, что, кому нет удачи на этом свете, будет удача на том. И поелику немцы нас мучают здесь, на земле, мы их будем мучить в жизни вечной, — убежденно ответил Драница.