Антология советского детектива-42. Компиляция. Книги 1-20 (СИ) - Делль Виктор Викторович

Простейшим образом подреставрировав картины, Зутис развесил их по стенам — почти до потолка. Были здесь вполне приличные копии старых мастеров, художников, чьи имена Зутис слышал впервые, филигранный рисунок тушью Романа Суты, сцена в кабачке, написанная «босяком» Вольдемаром Ирбе, своеобразные работы Хильды Вики, ныне знаменитый американец Лудольф Либерт с его «Площадью в Венеции» и даже осенний этюд Пурвита в глубокой тяжелой золоченой раме.

Зутис поставил стул на середину комнаты и сел. Он почувствовал то, чего не чувствовал никогда, коллекционируя монеты. Будь это даже столетней давности талеры с бюстами надменных королей и гербами, все равно, такого чувства они не вызывали. Каждая картина завораживала своими красками, каждая была как окно, в котором столь знакомый мир казался совсем другим, и этот знакомый мир, этих знакомых людей ты вдруг начинаешь понимать совсем по-другому и сам чувствуешь себя причастным — и к этим людям, и к этому миру.

— Тетя! — крикнул Зутис. — Тетя!

В комнату медленно вплыла тетя Агата, в то время ей пошел восьмой десяток.

— Что, Вилбертик?

— Тетя, теперь я знаю, почему художники не умирают с голоду!

— Не чуди! Иди есть, суп стынет!

Это было излюбленное занятие Зутиса — поставить стул посреди комнаты, вытянуть длинные ноги и любоваться картинами. Обычно это успокаивало, однако на сей раз нервное напряжение было слишком велико.

Кто же сболтнул милиции? Кто?

Он перебрал в памяти всех, кто знал, чем он на самом деле занимается, потом выделил тех, кто располагал хоть малейшей информацией об изготовлении туристских солонок. Таких было мало, всего несколько человек, и все-таки один из них дал знать милиции. А это значило, что в милицию могут сообщить снова, ведь тот, кто сообщил, на сей раз не достиг своей цели. В чем причина доноса? Деньги? Ни в коем случае! Кустари без него ничего не сумеют подработать, потому что у них нет самого главного — связей с магазинами. На деньги они могут рассчитывать лишь до тех пор, пока Зутис на свободе.

Он еще долго ломал голову над причиной доноса, но так ни до чего и не додумался. Озарение пришло ночью. Его разбудил проезжавший мимо трамвай. Это был один из первых трамваев, потому что другого потом долго не было.

Марта! Зутис почувствовал себя пророком. Марта!

Марта — женщина, которую бог обделил красотой, зато дал ей фанатично ревнивого мужа — он работал шофером на пикапе. Дома Марта для Зутиса приделывала к пуговицам ушки — муж для нее все никак не мог подыскать работу, где работали бы только женщины, а мужчинам туда являться запрещал бы закон. Однажды, когда они встретились и Зутис забрал продукцию, он пригласил Марту на чашку кофе, через полчаса здесь же он назначил еще одну встречу. Выходя из кафе. Марта поцеловала его в щеку и сказала: «Спасибо!» Тут Зутис заметил ее мужа, который, должно быть, выслеживал жену. Они поздоровались, муж был угрюм и неразговорчив. Зутис чувствовал себя неловко, он решил, что Марта поцеловала его нарочно, чтобы позлить мужа.

Значит, муж Марты! Что знал этот мужчина? Он знал чертовски много. Он знал о всех четырех филиалах фирмы, потому что осенью, когда Зутис подхватил воспаление легких, муж Марты возил туда материалы.

Зутис понял, что это означает. У него еще не отросли сбритые в литовской тюрьме волосы, поэтому он особенно хорошо понимал, что нужно делать.

В течение нескольких часов орудия производства были перепрятаны в надежное место, а пресс-формы уничтожены. На неопределенное время фирма прекратила свою деятельность.

Неопределенное время продолжалось вот уже почти полгода, когда к Зутису явился Альберт Цауна и предложил ткань. Зутис поначалу категорически отказался, но обещал подумать. Чтобы по-хорошему отделаться от старого друга.

Глава 4

Вряд ли кто знает, когда зародился азарт, но и без доказательств каждому ясно, что вначале был азарт и лишь потом появились гладиаторы, доспехи и награды для победителей турниров — дама сердца, оторвав рукава от своего платья, дарила рыцарю, и тот прикреплял их к шлему. Азарт — порок, такой же древний, как этот мир, и он исчезнет, когда исчезнет последний хомо сапиенс, если только к тому времени его мозг не заменит электронно-вычислительная машина, а глаза — фотоэлементы.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Вилберт Зутис был расчетлив, казалось, что уж у него-то с азартом нет ничего общего, однако этот порок, как виноградная лоза, цепко обвил устойчивое древо расчетливости — и Вилберт Зутис потерял способность ориентироваться.

Если поначалу он категорически отверг предложение Альберта Цауны и только приличия ради пообещал о нем подумать, то через неделю он уже был не столь категоричен. Его можно было понять: изрядное время он мучился бездействием. Цауна, сам того не ведая, включил мыслительную систему Зутиса. В первый день система сказала: «Не связывайся с тканью, ничего хорошего из этого не выйдет! Ткань — имущество государственное, а государственную собственность уголовный кодекс охраняет особенно бдительно. И наказание за хищение государственного имущества особенно сурово».

Нет, на первых порах Зутису было абсолютно ясно, что его в это предприятие не втянут. Ни за что. Никогда!

И все же истомившееся от бездействия воображение уже перемешивало свои карты и раскладывало пасьянсы. Вскоре у безошибочного и бесповоротного заключения появились контраргументы. Запретный промысел он пока забросил. Хорошо, если через несколько месяцев его можно будет возобновить, но придется менять вид продукции и доставать новые пресс-формы, за которые опять надо будет выложить огромные деньги, то есть отдать почти все, что у тебя, Зутис, имеется. Потом снова нанимай рабочую силу, ведь прежние работники почти ежедневно приносят себя в жертву зеленому змию, а того, кто так не делает, все равно нельзя нанять — первые сразу смекнут, в чем дело, а завистники — народ опасный. И где гарантия, что они не станут поклоняться тому же змию? Куда ни глянь — везде одно и то же. Тракторист, не опохмелившись утром, уже не может завести трактор. Погодите — эти трактористы сравняют с землей не только запретный промысел, но и всю индустрию.

А не поддающиеся прогнозированию стихийные бедствия, вроде милиции и дурацкой ревности? Если бы мужу Марты самому пришлось покрыть те убытки, которые нанесла Зутису его ревность, он не раздумывая пожертвовал бы десятком жен.

Будущее запретного промысла теперь уже не казалось цветущим розовым садом, где по усыпанным гравием дорожкам прогуливаются мадонны в длинных белых платьях, теперь оно представлялось трассой мотокросса в осенний дождливый день, где под каждой лужей может скрываться глубокая яма и на каждом повороте мотоцикл может занести, где на спуске с любого пригорка можно свернуть себе шею.

Свернуть шею можно и на цауновской ткани. Тридцать метров в день — это дело крупное! За такое грозит суровая кара, но и деньги можно иметь большие. Нет, конечно же, Зутис не станет таскаться по магазинам с тюками под мышкой и предлагать их. Это обычная ткань, какой в магазинах завалены все прилавки, у покупателей она пользуется не бог весть каким спросом, хорошо, если продавцы дадут за нее полцены. Но и это не главное, можно отдать и за полцены, главное в том, найдутся ли потребители. За неделю он исчерпает все возможности и придется ждать следующей весны. Стоит ли рисковать ради нескольких сотен? Конечно же, нет! В детстве он рисковал, воруя с витрин банки с консервами, копченую селедку и черствые булочки, но тогда он рисковал из-за голода. Совсем другое дело — рисковать, когда урчит в животе, теперь же ради пропитания ему рисковать не нужно.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Зутис взял карандаш и от скуки начал подсчитывать. Тридцать метров — десять костюмов. Десять костюмов умножить на сто — тысяча рублей. Тысяча рублей! Подкладка, бортовка, пуговицы и пошив — уж так и быть, не сию же минуту кошелек раскрывать, — минус сорок. За десять костюмов четыре сотни. Чистой прибыли…

Шесть сотен чистой прибыли. Шесть сотен в день!