Обязан жить. Волчья яма - Борис Силаев

Тихон оглядел камеру — свет вошел в нее и растворился. Зеленая старая окраска и цементный пол, тюремное серое одеяло, железная дверь — их словно бы тронуло красной дымкой. Глоба вытянул перед собой руку с растопыренными пальцами, и она, бледная, восково-ало засветилась в лучах солнца.

«Красный день… День чего? Перемены судьбы? Несчастья?»

И когда за ним пришли надзиратели, и когда они втроем с конвоирами топали сапогами по гулким плитам длинного коридора — все стояла перед глазами Глобы та розовая легкая мгла, не исчезала она и когда вывели его в залитый солнцем тюремный двор, где уже торчала у ворот неуклюжая автомашина с кузовом, обитым крашеным железом. Розовая мгла чуть подергивала ее резкий силуэт.

«Это кровь в голове, — подумал он. — Я вижу свою кровь.»

Суд начался утром в здании клуба кожевенного завода. Зал был переполнен. Глоба сидел на скамье подсудимых за шатким деревянным барьерчиком, на виду у всех, сам же он мало что мог различить сквозь туманную пелену, застилавшую глаза. Он отвечал на вопросы судьи спокойно, размеренным голосом, без всякого выражения, словно говорила за него какая-то машина.

Зал оживал или замирал в тишине. Среди сотен лиц, сливающихся в плывущее пятно, взгляд Глобы изредка выхватывал то одно, то другое — лицо Мани, или Замесова, Кныша… Они вспыхивали в сознании, как горящие свечи в темноте, и гасли тут же, выпадали из памяти, вытесненные чувством стыда, обиды и ощущением отверженности.

А суд шел. Зал насторожился, когда начался допрос свидетеля Приступы. Это был высокий старик с жестким костлявым лицом. Он повторил то, что написал раньше.

— Вышел на двир, а по дороге кто-то идет. А ему навстречу другой. Первый выхватывает маузер и говорит: «Молись своему богу, бандитская морда!» И начал стрелять раз за разом. Тот за грудки схватился и упал головой в снег…

— А скажите, Приступа, — вдруг перебила судья, пожилая женщина в красной косынке. — Где вы были в ночь убийства Павлюка?

— То есть? — удивился старик. — Я ж кажу: вышел на двир…

— Подождите, — строго перебила судья. — У нас есть свидетельства. Вот они: в ночь убийства Павлюка вас видели на всенощной церковной службе в уездном Успенском соборе.

— То так, — растерянно проговорил Приступа, — но утром я вернулся в село.

— Возвращаясь назад, вы подвезли на своих санях старую женщину, гражданку Лукьянову. Она больна, прийти не может, вот протокол ее показаний. Она пишет: «Повернулысь, а нам говорят: Павлюка-злодия убили…»

— Брешет та баба! — взорвался старик, и зал возмущенно загудел.

— Какое вы имеете родственнее отношение к убитому Павлюку? — переждав шум, спросила судья.

— Ну так что, так что?! — выкрикнул Приступа. — Я брат его матери.

— Значит, дядя? — уточнила судья. — Таким образом: вы родственник убитого. А кроме того, сознательно ввели суд в заблуждение своими ложными показаниями. Видеть убийство вы не могли физически. Скажите, Приступа, вы отсутствовали в селе целый год… Я имею в виду двадцать первый год!

— Какое отношение имеет это до Павлюка? — закричал Приступа. — Вы еще спросите, где я был до царя Панька!

— Я вас спрашиваю, гражданин Приступа! — голос суды зазвенел.

— До Астрахани ходил! В рыбацкой артели работал, гроши заколачивал!

— Вы говорите неправду, — отчеканила судья, пододвигая к себе какие-то бумаги. — Вот материалы следствия. В двадцать первом году вы находились в Моршанском уезде Тамбовской губернии. Это подтверждается этими документами. Что вы там делали?

— Брешут твои бумаги, — уже растерявшись, проговорил Приступа.

— Свидетельства неопровержимы. Чем занимались вы, Приступа, в Тамбовской губернии?

— Да что? Жил, по свету ходил, на людей глядел, — невнятно пробормотал старик.

— Мы вам подскажем, — усмехнулась судья. — Вы участвовали в антисоветском кулацко-эсеровском мятеже, поднятым Антоновым.

— Врешь! Врешь! Врешь! — теряя над собой власть, закричал Приступа.

— И были не рядовым участником мятежа. Вы входили в так называемый главный оперативный штаб. Правда, вы были там под другой фамилией, но вас многие опознали по фотоснимку.

— А-а, — буквально взвыл старик яростным голосом, — вяжешь?! Своего мильтона защищаешь?! Гады вы все! Душить мало!

— Вас давно разыскивают, Приступа, — судья поднялась из-за стола, — на вашей совести не одно преступление. Выносим постановление немедленно взять вас под стражу. Увести гражданина Приступу!

Два милиционера стали по бокам старика, третий слегка подтолкнул его в спину, и тот, затравленно озираясь, с трясущимися от бешенства губами, зашаркал валенками к выходу, провожаемый криками негодования всего зала.

Глоба перевел взгляд со спины старика на Рагозу — тот сидел с невозмутимым лицом и даже не повернулся в сторону Приступы.

«Когда же они успели? Провернуть такое… Досталось ребятам хлопот…»

Вторая свидетельницу молодая женщина в плюшевой кацавейке, встав перед судьей, сразу взмолилась чуть ли не со Слезами:

— Старый черт попутал, громадянка судья! Да я бы ни за что, вот истинный хрест! Он, Приступа, говорит мне: все равно того мильтона заарестуют за то, что он живым Павлюка не поймал. Так ты напиши, что сама видела, как он из нагана стрелял. А я тебе за то дам на сарафан, да еще пятьдесят рублей новыми деньгами…

— И не совестно вам было невинного человека обвинить в убийстве? — перебила судья. — Почему же вы об этом не сказали следователю?

— Так Приступа мне пригрозил: не напишешь заяву — твою хату ночью подпалю. А он такой… Ему ничего не стоит. А я женщина одинокая… Муж на фронте пропал…

— Вы знаете, что за ложные показания… — начала судья суровым голосом, и перепуганная женщина рухнула на колени, протянув к ней руки:

— Не губи, золотце ты мое… Он ко мне приходил, грозился жизни решить, а тут, вижу, вы его заарестовали… Так я теперь все вам, как на духу: ничего я не видела, только выстрелы слыхала. В окно глянула, а Павлюк уже в снегу лежит. Потом уже той милиционер подбежал с наганом в руке.

— Значит, вы отказываетесь от своих показаний? — спросила судья. — Да поднимитесь же на ноги!

— Начисто! — воскликнула женщина. — Грех взяла на душу. Пид угрозой писала, будь он проклят тот Приступа и вся его бандитская родня!

— Идите, — с трудом сдерживая презрение, тихо проговорила судья, переглянувшись с народными заседателями.

— Есть еще свидетельство гражданки Евдокимовой Марфы Степановны, в них она утверждает, что видела, как гражданин Глоба собственноручно расстрелял Павлюка. Два дня тому назад Евдокимова исчезла из Смирновки в неизвестном направлении. При обыске с понятыми в хате найдено тайное подполье с упрятанным оружием. Есть предположение, что Евдокимова была связана с разгромленной бандой Корня. Соответствующими органами объявлен ее розыск… Суд вызывает эксперта по оружию.