Роман в письмах. В 2 томах. Том 2. 1942-1950 - Иван Сергеевич Шмелев

сплел «черт», это итог всей человеческой «чертовщины». Найди-ка правых и виноватых! Шли по _т_а_к_о_й_ дорожке… и до-шли, дошлые! — И _т_а_к_ дошли, что выбраться _н_е_л_ь_з_я. Как ни суди, отчего, почему, все это «частное» будет… временное-условно-историческое. Тут — неизмеримо глубоко, в _э_т_о_м_ — _в_с_е! Тут не Иовово «испытание», тут — уже подлинный Суд _з_а_ — _в_с_е. И русская литература… — ждала и предупреждала: Достоевский! И Толстой, пу-таясь. И… — святые наши. Близорукие и ныне будут повторять зады: в итоге вот таких вот «политических-эгоистических и прочих фактов» — вот _э_т_о_ случилось. Пусть их… — мы-то знаем, как и отчего мир сошел с ума. Маленькие глаза видят маленькое… что поделать! И этим маленьким дано было затянуть петлю. И _н_е_ кончится это «удавление», пока не будут глаза — и ум, и душа! — большими! _В_с_е_ было дано… — и это _в_с_е_ — легкомысленно кинуто на ветер. Ну, будя. Можешь — пришли, что пишет — и между прочим о молитве, — И. А.[118] А я, если найду силы, — может быть… перепишу для тебя, — и только для тебя! — «Почему так случилось». Я так устал. — Твой хирург — белая голландская ворона, и не только — голландская. Скажи ему, я, с твоих слов, любуюсь им. Такими стоит жизнь. Не потому так пишу, что он «задаром» работал… нет, вовсе нет. Тут он был даже и неправ: за счет состоятельных он может делать добро для неимущих… Нет, он «доброго _т_е_с_т_а». Какая радость… ныне-то! И не от рассудка — _т_а_к. Помилуй его, Господь. — Александра Александровна — года два тому —? — упала с лестницы… — вот — и-тог! Это _н_е_ наследственное… чего ты мнишь?! И ты… «остро ушибла грудь». Это я помню, но не могу установить времени, трудно искать в пачках писем, да и упакована часть. Хотел бы уехать из Парижа, но — куда?! Так это сложно с моим режимом… с моей работой… а для «Путей» — сколько спра-вок надо, столько тащить… и — на _ч_т_о_ поедешь! Не в смысле денег, это — второстепенное, и у меня нашлось бы… а — на какое неизвестное?! Когда изо всего условного покоя-тиши, теперь, кажется, лишь одно Монте-Карло еще — по чертовой думке —?! — крутит шарик… вот где бесы-то крутятся! Я бы хоть на денек желал очутиться там, чтобы… поглядеть… «пир чумный». Ах, какие были дни в Ментоне, когда мы с доктором… — я почти больной, в 38 г. полеживали под эвкалиптами на солнечной поляне в парке герцогского имения — живала сама Виктория!360 и наша императрица М[ария] Ф[едоровна]361 — а под моими окнами темно зеленели купы мандариновых деревьев… с дождем [бутонов], ярких… И было… скучновато! Ослы!! И как ели мороженое на набережной… перед уже осенней голубизной средиземной! Мало было в кармане, — хоть я и угощал компанию, — в пути на автокаре завтраками… и меня выдавали за американского «короля». По каким стремнинам мчались, по Эстерелю… над Каннами и проч… дух занимало, и было — мне-то! — все равно: уйти бы от _п_у_с_т_о_т_ы… Я был опустошен. И где-то уже томилась — снова и снова, после мытарств! — ты, моя [светлая]. И я… не знал. Но… все так, как предуказано… Отвратительная лента, крутится!.. Другой день топят скверно, радиаторы холодные, не ладится у истопника с угольной пылью… а то было 20–21. Зябнут ноги и пальцы, руке легче, почти прошло. И не знаю, что буду есть… никуда не хочу идти добывать, а А[нна] В[асильевна] лишь завтра. Так, яичко сварю… молоко. Принес Меркулов, милый. Не было у меня радости Рождества, из-за бронхита и темноты не был в храме, и елочки не было… Юля привезла цветочков, конфет… еще… От одной читательницы, обрадованной «Рождеством в Москве», получил ли-мон!! — и банку американского какао, ее мужу362 — чужеподданному, Красный Крест дает, она ездит проведывать. Он интернирован: ду-рак! когда-то стал подданным какой-то микроскопической респу-бли-ки! — втюрившейся в… войну против —!!! — Германии. Ну, и сиди у моря, и жди… че-го?! Русский дурак, м. б. и не русский даже. Одним словом, — от синема предприниматель. И русская… дура… — о, у-мная! — старообрядка… имела неосторожность — в безумные дни 17-го, связать с ним судьбу! Масло и вода. Теперь, из-за своей «святости» — несет некий подвиг… ездит навещать с посылочками. И каждое воскресенье причащается. Лет 45. А знаешь, наши «демокрытики» убили бы меня одной ненавистью за мой — «Почему так случилось»! Да ведь мой «человек из ресторана» ко-гда еще их высек! но там было смягчающее… некий запашок. А теперь… Между прочим, «черт» так говорит по поводу пушкинского «Демона». «Х-ха… ох, жале-тели эти… „…и дар невольный умиленья…“»!363 «Ну, что я могу к… пятнадцатилетней невинности, с душком просвирки!.. Нет, я люблю с горчи-чкой…» Рассказ идет в мажор… и разряжается… _у_д_а_р_о_м. Откуда я нашел в душе столько «чертова яда»?! Мне мерзко стало… Ну, выплюнул… все. Холодею, думая, как ты теперь… Боже, вся израненная! и на-до крутиться… надрываться. Бедная… Олюнка горевая моя… чем тебя утешу, чем обогрею, приголублю?! Вот этим, сердцем, которое бьется так далеко от тебя… — бессилен. Унестись бы на ковре-самолете… но эти «сказочные экипажи» заняты иным. Все в голове смешалось… о чем бы приятном написать?.. И не поворачивается язык сказать — работай! Ты — _в_с_я_ — на каторге. Поцелуй бедную маму, и благослови… — вся — вера! Целую тебя, голубка, Господь с тобой. Твой Иван-Ваня

77

И. С. Шмелев — О. А. Бредиус-Субботиной

4. II.44

Милая Олюночка, я очень тревожусь, — нет известий. Не могу писать… — жду от тебя. Что у вас? и твое состояние, и что с А[лександрой] А[лександровной] —? Сегодня 14 дней, как получил твое тревожное… — от 15.1 (получено 21.I).

За эти дни я еще раз — в 4-й —! — переработал рассказ, который ты получила, думаю364. Стало полней и глубже, (вместо 12 стр. — 17–18!) Но этого мало: я переборол свое чувство «отмахиванья» от последней главы «Лета Господня» и — написал — «Похороны». И таким образом _з_а_в_е_р_ш_и_л_ «Лето Господне» — вполне. Удалось! Кончил я _т_а_к, как — единственно — только и могла завершиться эта большая — _р_о_д_н_а_я — работа, — на особенной — и единственной! — _н_о_т_е! Этого-то я страшился, что не удастся. И вышло как-то _н_е_з_а_в_и_с_и_м_о_ от меня… _с_а_м_о_ — и — неожиданно. Последние слова… — и представить не можешь… — как это подходит ко _в_с_е_м_у_ в кни-ге… — «Святый… Бессмертный… Помилуй… на-а-ас!..» Это надо читать самой или слышать в моем чтении. Заключительный аккорд! Я написал этот (10 стр.) очерк —