Том 3. Лорд Аффенхем и другие - Пэлем Вудхауз

— Идите звоните.

— Иду, мадам. Привести Уэзерби сюда?

— Зачем?

— Он хочет что-то сказать.

— Хорошо. Ведите.

— Сию минуту, мадам.

Пока он ходил за преступником, миссис Стиптоу говорила, словно сыщик в последней главе, разъясняющий остатки тайны. Было время, призналась она, когда махинации этого субъекта оставались для нее загадкой. Да, она понимала, что он что-то замыслил, но не могла понять, что именно. Теперь все ясно. Его нанял Дафф. Отправив Уэзерби в тюрьму, надо заняться им — любой адвокат скажет, как именно, — и предъявить иск на миллионы. Пусть знает.

Ни муж ее, ни леди Чевендер не прерывали этой речи. Прекрасная Беатрис задумчиво чесала мопсу животик, прекрасный Говард шагал по комнате. Он страдал. Мало того, что он проиграл в кости, — теперь придет Уэзерби и все выдаст.

Уэзерби и пришел, под конвоем Чибнела. Вид у него был средний, погреб не красит, но держался он браво.

— Добрый вечер, — сказал он. — Простите, не успел помыться. Мой друг меня очень торопил.

— Помоетесь в тюрьме, — обещала миссис Стиптоу.

— Ну, до тюрьмы не дойдет!

— Вы думаете?

— Конечно.

— Делайте заявление! — сказал Чибнел, соединявший до сих пор сухость полисмена с учтивостью дворецкого. Теперь, на одно мгновенье, он учтивость утратил.

— Что, что?

— Вы сказали, что хотите сделать заявление.

— Да, хочу, — весело сказал Джос. — Во-первых, мой товарищ по узилищу ни в чем не виновен. Он просто ко мне зашел. Отпустите его, я вам советую.

— Мадам…

— Да?

— Это неверно. Человек, сообщивший мне сведения, слышал их разговор, не оставлявший сомнений в том, что они — одна банда. Сообщники, — поправил он свою оплошность.

— Оставим пока сообщника, — предложила миссис Стиптоу. — Что вы хотели сказать?

— Да, портрет украл я. Но почему?

— Я объясню вам.

— Нет, это я вам объясню. Я его писал. Вы знаете, что для художника его шедевр. С той минуты, как я с ним расстался, я не ведаю покоя. Осуждайте меня, если хотите.

— Хочу.

— Странно! Вы, с вашей любовью к Коро, могли быть помилостивей.

— Ерунда!

— Я не удивлюсь, если сам Коро делал то же самое. Художник — это художник.

— А я — это я. Когда я ловлю вора, я его сажаю в тюрьму. Тем более что вам я не верю.

— Такая хорошая история! — возмутился Джос.

— Звоните в полицию, Чибнел.

Говард Стиптоу остановился у стола, кошка прыгнула ему на голову. Благородство Уэзерби всколыхнуло его благородство. Он понял, что должен открыть все. Нет, не хотел — но понял. И тут заговорила леди Чевендер.

— Подождите, Мейбл!

— Да, Беатрис?

— Мистер Уэзерби действительно его писал.

— Разве это причина, чтобы красть?

— Нет, это не причина. Крал он для меня.

— Не слушайте! — вскрикнул Джос. — Леди Чевендер не в себе!

Миссис Стиптоу широко открыла ярко-голубые глаза.

— Для тебя? В каком смысле?

— Мне срочно нужны деньги. Я не все говорила тебе, Мейбл. Дело в том, что я разорилась.

— Леди Беатрис бредит, — сказал Джос. — Не обращайте внимания.

— Ты, — сказала миссис Стиптоу, — разорилась? Это шутка?

— Не для меня.

Миссис Стиптоу медленно покрывалась багрянцем.

— Так, — сказала она.

— В конце концов, — сказал Джос, — что такое деньги?

— Так…

— Суета сует.

— Так!

— Не в деньгах счастье.

— Та-ак!!! Ну, знаешь ли…

Она вскочила. Овчарка обиделась, кошка — тихо улыбнулась.

— Не ждала от тебя, Беатрис, — произнесла миссис Стиптоу. — Это многое меняет. Конечно, ради бедного Отиса, я тебя не выгоню, можешь тут жить…

— Я знала твое доброе сердце.

— … но…

— Я буду жить у мужа.

— Какого мужа?!

— У Джимми.

— У мистера Даффа? — проговорила миссис Стиптоу.

— Кстати, — заметил Джос, — его годовой доход — двести тысяч. Конечно, если он вернет меня, будет больше.

Миссис Стиптоу на него посмотрела. Все-таки у нее была возможность хоть немного утешиться.

— Ему придется подождать, пока вы отсидите срок, — сказала она. — Чибнел, звоните в полицию.

— Не надо, Мейбл.

— Почему?

— Ну, все-таки…

Мы не знаем, чем хотела леди Чевендер тронуть свою золовку, ибо попытку ее пресекли собачий вой и кошачье шипение.

С той поры, как миссис Стиптоу, вскочив, наступила ей на лапу, овчарка обдумывала, кто в этом виноват, и вывела, что вина лежит на кошке. Она вообще кошку не любила. Она считала, что ей место в библиотеке. Пока та вела себя пристойно, она терпела; но гипнотизировать женщин, чтобы они наступали на лапы, — это уж Бог знает что! Пришло время действий.

Когда овчарка до этого додумалась, кошка все еще сидела на голове у мистера Стиптоу; и он удивился, когда внезапно заметил, что мерзкая тварь на него кидается, нет, больше — царапает ему лицо. Конечно, испортить такое лицо невозможно, но дело в принципе. Приятно ли сознавать, что ты — подставка, по которой карабкаются к цели?

Природа подарила Говарду Стиптоу одно несомненное достоинство — правый апперкот. В былые дни кое-кому удавалось от него увернуться, но теперь противник просто нарывался, предоставляя ему возможность выразить себя. Раздался глухой звук, и овчарка, пролетев по воздуху, опустилась на уставленный фарфором столик. Собравшись с силами, она уселась среди осколков, словно Марий в Карфагене,[60] и принялась зализывать раны. Для нее битва окончилась.

— Го-вард! — сказала миссис Стиптоу.

Совсем недавно звук этого имени, произнесенного этой женщиной и этим тоном, мгновенно превращал его владельца в дрожащую протоплазму. Недавно — но не теперь. Мистер Стиптоу напоминал статую Добра, победившего Зло. Так стоял он перед женой, почесывая кошку. Подкаблучник становится героем, если даст собаке в зубы.

— Чего ты порешь? — осведомился он.

— Я говорю о том, — отвечала миссис Стиптоу, — что отправлю Уэзерби в тюрьму.

— Да? — удивился ее муж, несколько багровея и расширяясь в груди. — Интересно! Ладно, слушай. Никуда ты его не отправишь. Я его люблю.

— И я, — сказала леди Чевендер.

— Собственно, и я, — сказал Джос.

Такое единодушие вдохновляет; вдохновило оно и хозяина.

— Чей это портрет, твой? — заметил он. — Нет, мой. Кого он ограбил, тебя? Нет, меня. Кто его может посадить, ты? Нет, я. Я-а-а-а, — пояснил мистер Стиптоу, хорошо произносивший односложные слова. — А я не посажу. Знаете, что я сделаю? Пошлю эту штуку Даффу.

— Зачем посылать? — сказал Джос. — Он в погребе.

— Что?! — сказал мистер Стиптоу.

— Что?! — сказала и леди Чевендер.

Она поднялась с мопсом на руках, исключительно походя на Сару Сиддонс в роли леди Макбет. Мало кому случалось видеть, как смущается дворецкий, — но это произошло.

— Что? — продолжала она. — Вы заперли в свой поганый погреб моего Джимми?

До сих пор Чибнел стоял в сторонке, предвкушая беседу с Верой. Ему и в голову не приходило, что сам он может стать участником битвы, и потому мгновенно пал духом.

— Э-а… да-а-а, миледи, — проблеял он.

Одну секунду казалось, что прекрасная Беатрис ударит его мопсом; но она сдержала гнев.

— Ведите меня к нему!

— Сию минуту, миледи. Вот сюда, миледи. Дверь закрылась. В беседу вступил Говард Стиптоу.

— Вот что…

— Так, так, — подбодрил его Джос.

— Вот что. Получу от Даффа шиши, только вы меня и видели. Еду в Голливуд. Если совсем на опупела, поедешь со мной. На фиг тебе эта чертова усадьба? Одни лорды. А погодка? Приличный бал дать нельзя. Чего тут торчать? Хочешь дождичка, стань в Голливуде под душ.

— Это я понимаю, — прокомментировал Джос. — Это разговор.

Миссис Стиптоу сидела тихо, подперев лицо кулаками. Как и Джос, она была потрясена силой слов. Если бы Говард дни и ночи отшлифовывал доводы, он не добился бы таких успехов.

— Вот что, — продолжал он, перейдя в другую тональность, — вспомни, как мы там жили. Какое солнце, а? Пальмы, кактусы всякие…

— Старая добрая Каталина…[61] — подсказал Джос.

— Вот, Каталина. Вы что, были там?

— Был, три года назад.

— Здорово, а?

— Неплохо.

— Чего ж вы уехали?

— Домой потянуло.

— Сбесились, надо полагать.

— Нет, выказал прозорливость. Здесь я нашел е е. Кстати, вы не знаете, где Салли?

— Вроде вышла погулять.

— Тогда я вас оставлю. Держитесь, — тихо добавил он. — Победа близка.

Когда дверь закрылась, миссис Стиптоу еще посидела в задумчивости. Мистер Стиптоу тревожно смотрел на нее. Она подняла взор.

— Знаешь что, Говард…

— Нет, лапочка.

— А вообще, ты прав.

— Значит… поедешь?

— Видимо, да.