Том 3. Лорд Аффенхем и другие - Пэлем Вудхауз

— А как вы дошли?

— Долго рассказывать.

— Ну, не надо. У нас будет время в этом разобраться, когда вы пригласите к ужину своего любимого сподвижника, возглавившего отдел рекламы.

— Рекламы?

— Именно.

— Вы так думаете? Джос не стал настаивать.

— Если это все, — сказал он, — вы вышли из положения с честью.

— Это не все!

— Так я и знал. Что же случилось?

— Она положила руку мне на лоб…

— Вот оно!

— … и сказала, что за мной нужно присматривать. Лучше всего в таких случаях жена. Кажется, я кивнул.

— Ну, что же это?!

— Думаете, влип?

— Конечно.

— Я ничего не имел в виду. Это — обобщение.

— Хватит, Дж. Б. Заказывайте свадебный пирог.

— О Господи!

— И покупайте билеты в Париж. Снимите мерку для брюк. Подыщите священника, распорядитесь насчет лакеев. О чем вы думали? Сами распустили слухи, что любите ее пятнадцать лет…

— До нее дошло?

— Конечно. Все только об этом и говорят. Вас ставят в пример другим мужчинам. И после этого вам кажется, что можно вот так кивать? Вы удивляете меня, Дж. Б. Считайте, что вы женаты.

— Идемте в бар, — сказал мистер Дафф. — Мне надо выпить.

Когда они делали заказ, Джосу показалось, что Вера немного взволнована. Ее прекрасные глаза были круглее, чем обычно, и она как-то слабо хихикала. Но сейчас ни ему, ни его спутнику было не до нее. Отойдя с полными кружками в самый угол, они оказались под тем окошком.

Разговор начал Джос, уже повеселее.

— Не понимаю, — сказал он, — что вы мечетесь? Другой бы плясал, венчая себя цветами. Вам же очень повезло! Она чудесная женщина. Красива. Умна. Чувство юмора — самый высший сорт. Чего вам еще надо? Вот привалило человеку! Только начнете жить, до сих пор вы прозябали.

Мистер Дафф мрачно помолчал, еще больше напоминая скульптуру, которую изваял Эпштейн после новогодней попойки.

— Понимаете, — сказал он, — я вообще боюсь брака. Я и тогда удивился, зачем я женюсь. Когда она меня бросила, я пел, как птичка.

Джос просто дернулся, и не только потому, что неприятно представить мистера Даффа в виде птички.

— Боитесь брака! — вскричал он. — Да лучше него нет ничего на свете! Только полный кретин может в этом сомневаться. Вот скажите, мисс Пим…

— Да? — встрепенулась Вера.

— Правда, брак — лучше всего?

— Ой! — отвечала Вера, расплескивая пиво.

— Истинный рай, верно?

— У-ой! Простите.

Она поспешила отойти. Джос обернулся к собеседнику.

— Слышали? — спросил он. — Кричит от восторга. Устами барменши глаголет истина. Сходите в чистку, Дж. Б., пусть вам почистят душу. И отгладят.

Насмешка тронула мистера Даффа не больше, чем уговоры.

— Послушайте, — сказал он. — Когда вы женитесь, что бывает? Я вам объясню. Гибнет свобода. Раньше был сам себе хозяин, а теперь — раб. Возьмем эти усы. Хорошо, фальшивые, не в этом дело. Они мне вообще не нужны, но это она решила, не я. И так все время. Я люблю на сон грядущий выкурить сигару. За обедом я читаю. А шлепанцы? Придешь с работы, только хочешь их обуть, а она тут как тут: «Джимми, одевайся, мы же едем к Уилберфигам». Брак. Хо-хо!

Джос покачал головой.

— Мрачная картина, Дж. Б. Я описал бы все иначе. Мне наливает кофе, улыбается прелестнейшая из женщин. Я ухожу на работу, думая о том, что тружусь ради нее. Может быть, мы встречаемся в кафе. Я работаю дальше, вспоминая ее веселый голос. Вечером мы обсуждаем все, что было за день, слушаем радио…

— У меня мысль, — прервал его мистер Дафф.

— Не перебивайте. Я забыл, на чем остановился.

— Вот, смотрите…

— Раньше вы говорили: «Вот, послушайте». Выберите что-нибудь одно.

— Смотрите. Она меня бросила, потому что я говорил о ветчине. Представляете, что будет, если она узнает правду?

— Про рекламу?

— Да.

— Ну, я вам не завидую. Когда вы ей скажете…

— Зачем? Я просто выпущу плакаты, а она их увидит, по всему городу. Естественно, кинется мне звонить. Я подниму брови…

— По телефону?

— Да. И скажу: «Что за тон? Если мне нужен такой плакат, я его выпускаю. Тебе это не нравится?…» ну и так далее.

— Все по телефону?

— Да. В общем, она меня бросит. Портрет у вас?

— Нет.

— Я же сказал, принесите! Никакой дисциплины! Могли его взять у своей малявки…

— Если вы еще раз…

— … и принести мне. Почему вы не взяли?

— Я взял.

— Где же он?

— У меня в комнате.

— Несите сюда!

— Нет, Дж. Б. Сперва обговорим условия. По дороге в усадьбу.

Сидни ждал у телефона. Наконец звонок зазвонил.

— Алло.

— Сидни?

— Да.

— Это ты?

— Кто ж еще?

— Ты тут?

— А где, в Африке?

— Не груби.

— Я не грублю.

— Нет, грубишь.

— Ладно, прости, — сказал Чибнел, умевший обуздывать себя. — Очень уж хочется узнать поскорей. Новости есть?

— О-о-о!

— Так есть или нету?

— О Сид-ни! Какой ужас!

— Ты что-то слышала?

— О-о-о!

— Сговаривались?

— Еще как! Сидни, у этого Уэзерби что-то в комнате. Толстому оно нужно. Они идут в усадьбу.

— Что?!

— Да, да, идут. А по дороге обсуждают условия. Что ты будешь делать?

Чибнел задвигал челюстями.

— Пойду к нему в комнату, обыщу. Подожду их.

— О-о, Сид-ни!

— Да?

— Они тебя убьют.

— Я их первый убью. Надо захватить винтовку.

— О-о-о-о-о!

— Спрячусь за гардиной.

— А-ах! Ты поосторожней.

— Хорошо.

— А то позвонит миссис Эллис, что ты плаваешь в крови… Чибнел засмеялся. Ах, уж эти девичьи страхи! Что ж, нежность или тонкость души он одобрял.

— Ладно, не буду плавать.

— Пожалуйста! — взмолилась Вера.

Глава XIX

После обеда, в половине десятого, усадьба наслаждалась тем мирным вечером, который недавно хотел описать Джос. Гардины задернуты, лампы горят, по радио льется органная музыка, миссис Стиптоу сидит с овчаркой, леди Чевендер — с мопсом, мистер Стиптоу — с кошкой, которой он очень нравился. Странный вкус, но кошки — этот кошки.

Кроме того, миссис Стиптоу шелестит газетой, которую за весь день не успела просмотреть. Овчарка неприязненно смотрит на кошку. Кошка презрительно шипит на овчарку. Леди Чевендер читает книгу, почесывая мопсу животик. Мистер Стиптоу, еще не пришедший в себя после беседы с женой, полулежит в кресле, думая об искусстве.

Салли гуляет в саду. Лорд Холбтон, как он и предупреждал, уехал в Лондон, чтобы явиться в банк к открытию.

После прекраснейшего обеда с изысканными винами миссис Стиптоу стало полегче. Ненависть к людям, вдохновлявшая ее чуть раньше, сосредоточилась на Джосе. Его простить она не могла, да и не пыталась.

Прочитав заметку, что некий Алберт Филбрик, 39 лет, упал в раскоп на Кингз-роуд, где сломал ребро и ободрал череп, она размечталась — в конце концов, последний лакей ее мужа уехал в Лондон! Мечты ее прервало появление Чибнела.

Предположив, что он собирается убрать чашки, она удивилась, ибо вместо этого он пошел прямо к ней и учтиво покашлял.

— Разрешите сказать, мадам…

— А, что?

Если бы миссис Стиптоу лучше знала греческую драму, она бы припомнила Вестника; но она не припомнила.

— Этот Уэзерби, мадам…

— Он еще здесь?

— Да, мадам.

— Прогоните немедленно, — сказала она, обращаясь в гремучую змею. — Нет, что это такое! Я его уволила…

Мистер Стиптоу очнулся.

— Ты уволила Уэзерби, лапочка?

— Да. Если я кого-то увольняю, он уходит, а не слоняется по…

— Он не слоняется, мадам, он сидит в погребе.

— Что?!

— Я подстерег их с сообщником, мадам, и счел уместным запереть.

Чибнел знал, что это — сенсация, и с удовольствием увидел, как у всех, кроме мопса, кошки и овчарки, отвалилась челюсть. Мистер Стиптоу сумел еще и вскрикнуть.

— Они грабили дом? — спросила миссис Стиптоу.

— Да, мадам.

— Почему вы раньше не сказали?

— Не хотел огорчать вас за обедом, мадам.

Признав, что это разумно и милосердно, миссис Стиптоу перешла от упреков к вопросам.

— Украли что-нибудь?

— Да, мадам. Портрет леди Чевендер, мадам.

— Портрет?

— Да, мадам. Я получил сведения о том, что Уэзерби прячет что-то ценное. Обыскав его жилище, я обнаружил упомянутый портрет и отнес к себе. Затем я спрятался у него, за гардиной, держа наготове винтовку. Когда явились они с сообщником, я препроводил их в погреб.

Он скромно помолчал, как умелый оратор, а миссис Стиптоу сказала:

— Очень хорошо.

— Спасибо, мадам.

— В полицию позвонили?

— Еще нет, мадам. Ждал ваших распоряжений.

— Идите звоните.

— Иду, мадам. Привести Уэзерби сюда?