Уитни, любимая - Джудит Макнот

– Я… мне очень жаль, – задыхаясь, пробормотала девушка. – Простите меня.

Глаза Клейтона сузились, но он тут же наклонился к ней, приподнявшись на локте, свободная рука скользнула по плечу, дерзко сжала ее грудь.

– Покажи мне, – шепнул он, перекатывая ее сосок между большим и указательным пальцами. – Покажи, как тебе жаль.

Преодолевая стыд и протесты почти обезумевшей совести, Уитни, сжавшись, позволила его пальцам послать по телу жгучие ощущения, молниями пронзавшие ее и сосредоточившиеся внизу живота. Она не сопротивлялась. И готова была позволить ему делать все, что угодно. Лишь бы он не смотрел на нее так… так брезгливо.

Его рот прижался к ее губам, раскрывая их в страстном, пламенном поцелуе, и Уитни пыталась ответить Клейтону, вкладывая в ласки любовь и сожаление, таившиеся в сердце.

– Ты так прелестна, радость моя, – пробормотал он, дерзко шаря руками по ее телу. – Но думаю, ты не раз слышала это раньше при подобных обстоятельствах.

Он приложился губами к розовым вершинкам ее полных грудей; настойчивый язык ласкал, чуть прикасался, лизал, обводил нежные маковки. Неожиданно его губы сомкнулись на соске, сильно потянули, и Уитни охнула от внезапно нахлынувшего наслаждения. Его рука мгновенно скользнула по ее бедрам, накрыла мягкий холмик волос, и девушка вскинулась в инстинктивном порыве вжаться в перину. Но Клейтон чуть придавил Уитни к постели, не обращая внимания на ее испуг, и, раскрыв створки нежной раковины, проник внутрь, посылая непередаваемо острые ощущения по напряженному телу.

Припав поцелуем к ее шее, Клейтон продолжал возбуждать ее, гладя потаенное местечко; искусные пальцы с безошибочной уверенностью отыскали крохотный бугорок, где, казалось, сосредоточились все чувственные желания.

С каждым мгновением жаркая, безумная волна уносила Уитни неведомо куда, поэтому она не сразу ощутила перемену в его ласках. Его поцелуи, прикосновения, только что такие нежные и страстные, стали теперь безжалостными и жестокими, в них было что-то неприятное, нехорошее, порочное. Для человека, терзаемого неразделенной любовью, любовью собственника… в его поцелуях не хватало горячего искреннего пыла, а в ласках – истинной нежности.

Его пальцы вновь шевельнулись в ней, и Уитни тихо застонала.

– Так, значит, тебе это нравится? – с издевкой прошептал Клейтон и отстранился. – Не хочу, чтобы ты слишком наслаждалась, любовь моя! – резко бросил он и лег на Уитни, раздвигая ее ноги коленом, а потом… потом стиснул ее бедра, приподнял, и в этот момент циничные нотки в его голосе наконец разорвали густой сладострастный туман, почти поглотивший ее. Уитни успела заметить выражение неподдельной горечи, промелькнувшее в его взгляде, прежде чем Клейтон чуть откинулся и сильным толчком врезался в тесные девственные глубины. Слепящая боль, казалось, разорвала ее надвое, из горла Уитни вырвался пронзительный вопль. Почти теряя сознание, она закрыла лицо руками, выгнула спину, пытаясь избавиться от чего-то раскаленного, стального, пронзившего ее, и как сквозь сон услышала свирепое проклятие, сорвавшееся с губ Клейтона.

Он отпрянул, и Уитни застыла, готовая забиться в истерике, пытаясь собраться с силами и приготовиться к новой агонизирующей боли, которая придет, как только он вновь вонзится в нее.

Но боли все не было: Клейтон не шевелился.

Руки Уитни бессильно опустились. Сквозь застилающую глаза дымку слез она видела его над собой. Голова Клейтона была откинута, глаза закрыты, лицо превратилось в маску мучительного страдания.

Глядя в это потрясенное лицо, Уитни не чувствовала, что ее тело содрогается от подавленных рыданий, пока усилия сдержать слезы не стали слишком невыносимым бременем. Она жаждала утешений, прикосновения теплых рук и безрассудно, неразумно искала нежности у своего палача. Трепеща всем телом, всхлипывая и задыхаясь, Уитни протянула руки к Клейтону, обняла и притянула к себе.

Клейтон с трепетной нежностью сжал ее в объятиях и лег рядом. Уитни без единого слова уткнулась лицом в его голую грудь и зарыдала, выплакивая обиду и боль, захлебываясь от слез, сотрясавших ее с ужасной силой, и Клейтон испугался, что ее сердце может не выдержать. Он лежал, прижимая к себе это оскверненное, обнаженное тело, гладя смятый шелк ее волос, изводя себя этими душераздирающими всхлипами, горячими потоками слез, катившихся по ее щекам и падавших на его грудь.

– Я… я сказала Полу, что не в-выйду за него замуж, – запинаясь, прорыдала Уитни. – С-сплетни… это не моя вина.

– Дело не в этом, малышка, – шепнул Клейтон прерывающимся от волнения голосом. – Я бы никогда не сделал с тобой такого лишь из-за каких-то сплетен.

– Тогда… за что? – выдавила она.

Клейтон глубоко, прерывисто вздохнул:

– Я думал, ты была близка с ним. И с другими тоже.

Ручьи слез мгновенно пересохли. Прижав простыню к груди, девушка приподнялась и окинула Клейтона презрительным взглядом.

– Так вот оно что! И ты поверил! – прошипела она и, вырвавшись из его объятий, повернулась лицом к стене.

Ужас и растерянность, овладевшие ею еще в экипаже, испарились, а вместе с ними и уверенность в его любви. Беспощадная истина осенила ее, а вместе с прозрением пришло чувство омерзительно-тошнотворного стыда. Только сейчас Уитни поняла, что Клейтон сделал это, чтобы унизить ее: его чудовищная гордость требовала бесчеловечной мести за некое воображаемое преступление.

Тошнота подступила к горлу, едва девушка осознала, что отдалась ему без борьбы. Клейтон не обманывал ее, Уитни сама себя обманула. И не украл девственность – она сама подарила ее ему. Подарила.

Охваченная стыдом и отвращением к себе, Уитни попыталась спрятаться под тяжелыми одеялами, чтобы прикрыть наготу.

Клейтон заметил это и осторожно натянул одеяла на прелестное, истерзанное тело. Слишком поздно он понял, что в довершение к бесчеловечному поступку еще и оскорбил девушку, и поспешно положил руку на худенькое плечо, пытаясь повернуть ее к себе.

– Пожалуйста, позволь мне все объяснить, – попросил он. – Я думал…

Но Уитни с омерзением сбросила его руку.

– Я бы не прочь узнать правду! Но вам для этого придется прислать мне подробное письмо, потому что, если вы когда-нибудь приблизитесь ко мне или к кому-то из моей семьи, клянусь, я убью вас!

Зловещая суть этой угрозы, однако, была несколько смягчена приглушенными всхлипываниями, которые продолжались, казалось, бесконечно, пока она, окончательно измучившись, не уснула тяжелым сном.

Его светлость Клейтон Роберт Уэстморленд, герцог Клеймор, потомок пяти поколений аристократов, владелец огромных поместий и богатств, превосходящих всякое воображение, лежал рядом с единственной женщиной, которую когда-либо любил, не в силах ни утешить, ни вернуть ее.