Власть без славы - Виктория Холт

– Филип, – сказала я, – теперь здесь твой дом.

– Мой дом в Испании, – ответил он довольно сухо, – настанет время, когда я буду королем.

– Но это будет еще не скоро, а сейчас мы должны быть вместе как муж и жена. Я же не смогу поехать с тобой – мой народ этого не допустит.

Он плотно сжал губы и промолчал.

А я подумала: бедный Филип, представляю, как он скучает по родине. Может, император сможет приехать к нам, или я, когда родится ребенок, смогу поехать с ним в Испанию… хоть ненадолго.

Я знала, что это всего лишь мои мечты, которым вряд ли суждено сбыться, но почему не помечтать, когда рядом любимый муж, от которого я жду ребенка.

* * *

Да, я была счастлива, но это не мешало мне думать о сестре. Елизавета жила в Вудстоке под неусыпным наблюдением сэра Генриха Бедингфилда. Он был хороший человек, но не признавал вольностей, и можно было представить себе, как такое заточение действовало ей на нервы.

Сэр Генри рассказал мне о заговоре против Елизаветы. Я сразу заподозрила Гардинера, который мог это инспирировать – на всякий случай, – ибо Елизавета, став королевой, не пощадила бы его. По словам сэра Генри, ему нужно было срочно уехать, и он оставил вместо себя своего брата, строго-настрого предупредив не спускать с Елизаветы глаз ни днем, ни ночью. Он опасался любых неожиданностей не только с ее стороны, но и со стороны тех, кто мог желать ей зла.

И действительно, охрана замка обнаружила засаду из двадцати человек во главе с неким Бассетом, спрятавшихся в парке. Только предусмотрительность сэра Генри позволила обнаружить и обезвредить заговорщиков, которые хотели причинить вред моей сестре.

Я не желала зла Елизавете, хотя и не доверяла ей.

Я так и не могла понять ее до конца, зная, казалось, все ее сильные и слабые стороны. Когда мы бывали с ней вместе, меня охватывало чувство нежности. Мне также казалось, а может, я хотела убедить себя в этом, что и она испытывает ко мне те же чувства – ведь мы как-никак были сестрами.

Мне важно было убедиться, что она невиновна и что все обвинения против нее – ложь. Я хотела появиться в зале суда с полным сознанием того, что моя сестра никогда ничего не замышляла против меня и что мы снова, как когда-то, можем быть вместе.

А что думал по этому поводу Филип? Как-то, улучив момент, когда он был не слишком занят, я сказала:

– Мне так больно, что моя сестра сидит под домашним арестом. Я не перестаю думать о ней. Мне хочется побеседовать с ней с глазу на глаз – есть ли доля правды в том, что о ней говорят, действительно ли ее сторонники хотят сбросить меня и посадить ее на мое место… Если у нее были какие-то надежды… то теперь они должны были испариться… Как ты думаешь?

Я умоляюще смотрела на него, ожидая, что он ответит. Испанцы, как я уже говорила, привыкли скрывать свои чувства, и по лицу Филипа нельзя было понять, что он думает. Я вспомнила свою мать. Она тоже могла временами быть высокомерной и непроницаемой с посторонними, но ко мне всегда относилась с нежностью и любовью, не скрывая своих чувств. Филип же своих чувств никогда не показывал.

Я только замечала, что, когда бы речь ни заходила о Елизавете, он весь превращался в слух и не упускал ни единого слова.

– Прикажи привести ее в суд, – ответил он после короткой паузы.

Я обрадовалась.

– По-твоему, это стоит сделать? – спросила я с надеждой. – Гардинер так не думает.

Он опустил глаза.

– Пусть она придет в суд, – повторил он, – и там поговори с ней. Сначала задай ей вопросы, а потом… суди.

– Ты прав, – воскликнула я. – Мне так хочется, чтобы она вышла замуж! Это такое счастье, как я теперь поняла, и мне хочется, чтобы все были счастливы в браке, как я.

Он едва заметно улыбнулся, и я восприняла это как подтверждение своих слов.

– Скоро сюда приедет Эммануэль Филиберт, – не унималась я, – и пробудет здесь несколько месяцев. По-моему, для нее это отличная партия. И она уедет с ним. Когда ее не будет в стране, станет спокойнее, исчезнет источник напряжения. Ведь в Англии много еретиков, Филип, и они смотрят на Елизавету как на своего лидера.

– С этим будет покончено. Пошли за ней – пусть явится в суд. Это – лучшее из того, что сейчас можно сделать.

Он стал меня подробно расспрашивать о Елизавете, внимательно слушая все, что я рассказывала о ее раннем детстве, когда ее мать еще была в расцвете своего величия при дворе, а Елизавета была окружена любовью и почитанием. Потом все перевернулось, и жизнь ее повисла на ниточке.

– Она всю жизнь прожила, – заметила я, – под дамокловым мечом, не один раз была на волосок от смерти.

Меня не покидала мысль, что в какой-то момент Филип и его отец хотели смерти Елизаветы. Похоже, сейчас они смягчились. Вот что делает любовь, думала я, когда сам счастлив, то и к своим врагам начинаешь проявлять терпимость.

– Теперь все будет по-другому, – уверенно сказала я, – из-за ребенка. По-моему, раньше она отказывалась от замужества, не желая уезжать из страны.

– Я понимаю, чего она хочет, – коротко заметил Филип.

– Но сейчас все совершенно изменилось! – сказала я, не в силах скрывать свою радость. Меня просто распирало от счастья! Скоро у меня родится ребенок. А если Елизавета выйдет замуж за Эммануэля, я перестану думать о ней с тревогой, и мы сможем переписываться как две любящие сестры. Все, наконец, встанет на свои места.

Мне было легко от того, что мы с Филипом понимали друг друга. Он был так внимателен, так чуток к моим переживаниям.

Сэр Генрих Бедингфилд привез Елизавету в Лондон, и вскоре она явилась в Хэмптон-корт.

Однако, прежде чем вызвать ее к себе, я велела Гардинеру поговорить с ней – пусть она честно расскажет ему обо всем, ответит на все обвинения. И тогда он скажет ей, что королева готова простить ее.

Гардинер вернулся обескураженный – беседа с принцессой не принесла желанного результата.

– Я объяснил ей, – рассказывал он, – что, если она признает свою вину, ей ничто не угрожает. В ответ она заявила, что лучше уж до конца жизни просидеть в тюрьме, чем признаваться в том, чего не сделала. А она ни словом, ни делом, ни помыслом ничего не совершила против Ее Величества. Поэтому она не ждет прощения от Вашего Величества за несуществующую вину, а предпочитает, чтобы ее судили по закону. Я сказал ей, что королева удивлена тем, что она так решительно отказалась отвечать на обвинения, давая понять, что ее незаконно посадили в тюрьму.

– И что же она на это ответила?

– Она сказала буквально следующее: «Ее Величество может наказать меня по своему усмотрению». На что я возразил: «Ее Величество советует вам вести себя иначе перед тем, как выйти на свободу». Она ответила, что охотно посидит в тюрьме или за границей, раз королева ей не доверяет. Я спросил, хочет ли она этим сказать, что ее незаконно посадили в тюрьму. Она же ответила, что всегда говорила только правду и от своих слов не откажется, а добиваться снисхождения с помощью лжи не собирается.