Две дороги - Василий Ардаматский

— Ну что ж, — вслух сказал князь Кирилл, закрывая досье. — Я постараюсь оправдать вашу характеристику, господин генерал.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Бывший руководитель союза Дамян Велчев, живший в Югославии, оставался верен своим честолюбивым и авантюристическим планам. Получив из Болгарии от своих сообщников известие о том, что в стране созрела благоприятная обстановка для его возвращения, он нелегально переходит границу. То ли из-за плохой организации перехода, то ли от того, что к этому делу приложили руку люди князя Кирилла, но вышло так, что Велчев перешел границу как раз там, где его поджидали не единомышленники, а агенты охранки. Он был арестован. Возникло судебное дело Велчева и его группы, их обвиняли в измене и заговоре против государства.

Во дворце приняли решение привлечь по этому делу и генерала Заимова. Начальник следственного отдела полиции и государственный прокурор получили приказ срочно составить заключение на основании досье Заимова, после чего должно было последовать высочайшее повеление привлечь его к суду за измену.

Заимов понимал, что атмосфера вокруг него сгущается. Особенно тяжело и противно было в министерстве, там он чувствовал себя как прокаженный.

Утром Заимову нездоровилось, и он позвонил своему заместителю, что сегодня на службе не будет. Но спустя несколько минут ему позвонили из министерства: его срочно хочет видеть министр.

В приемной сидел недавно звонивший ему адъютант, и Заимов, кивнув ему, направился прямо к военному министру. Но адъютант со странно безразличным лицом сказал, что министр занят.

— Я буду у себя, позвоните, когда министр освободится, — сказал Заимов.

— Министр принимать вас не будет.

С нарастающей в душе тревогой Заимов возвратился домой и уединился в своем кабинете. Его томило предчувствие беды. Он понимал, что с его убеждениями и взглядами он не угоден ни царю, ни правительству, ни армии. Но что они решили с ним сделать? То, что произошло сейчас в министерстве, давало основание предполагать, что удар готовится по его военной службе.

Ему вспомнился недавний разговор с одним работающим в министерстве генералом, который, как казалось, симпатизировал ему и раньше в разговорах с ним бывал довольно откровенен.

Они вместе вышли из здания министерства, и им оказалось по дороге.

Генерал вдруг спросил:

— Зачем вы ударились в политику?

Заимов удивленно посмотрел на него.

— Я не знаю, что вы имеете в виду, но если речь идет о моей работе в Военном союзе, то вы знаете, что волей обстоятельств я остался там один и обязан работать.

— Союз себя изжил, — сказал генерал. — Ваш покойный друг Найденов понял это давно, и только смерть помешала ему сделать новую карьеру. Неужели вы не знаете — когда военный человек бросается в политику, он сам ставит под удар свою военную карьеру.

— Но тогда надо выбросить из армии всех, кто так или иначе причастен к майскому перевороту! — запальчиво возразил Заимов.

— Переворот здесь ни при чем, — угрюмо отозвался генерал.

— Но тогда о какой политике вы говорите? У меня может быть свой взгляд на различные факты и явления, но разве это уже политика?

— К каждому слову человека с фамилией Заимов прислушиваются люди, и его слово становится политикой, — ответил генерал. — А вы позволяете себе весьма рискованные высказывания.

— Что я мог говорить? Или я прозевал указ, запрещающий нам говорить и иметь собственное мнение? Или был указ, отменяющий истины?

— Какие истины? — спросил генерал.

— Назову одну — основную: немцы дали нам только царя. Россия и русские — дали нам свободу, судьбу.

— Вы, Заимов, этому царю присягали, — повысил голос генерал.

— Мы присягаем не личности, а народу, государству, — резко ответил Заимов.

— У нас на площади, между прочим, с участием вашего отца водружен памятник признательности русским, и это памятник русскому царю, — с усмешкой сказал генерал.

— Съездите на Шипку, в Плевен — там лежат кости русских солдат, — отрезал Заимов.

Они долго шли молча, потом генерал сказал:

— Вы говорите со мной на уровне школьной хрестоматии. А мир накануне великих событий, и выбор уже сделан. Сделан, поймите это!

— Это роковая ошибка, — проговорил Заимов.

Они сухо простились.

Память дословно восстановила этот разговор, и Заимов сейчас был уверен, что и эта встреча, и разговор не были случайными, его явно прощупывали: не изменил ли он свою позицию после потери друзей? И очень может быть, что эту проверку пожелал сделать сам царь, только так можно объяснить резкость, с которой говорил генерал.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

4 декабря 1935 года в конце дня в передней раздался звонок, и Анна открыла дверь. Полицейские жандармы, какие-то люди в штатском быстро прошли в комнаты, а жандармский полковник задержался возле Анны.

— Поверьте мне — это самый тяжелый день в моей жизни, — тихо сказал он.

Молодой поручик из военной жандармерии в отличие от полковника действовал с наглым упоением, он, вероятно, гордился своим участием в аресте генерала. Сразу приступили к обыску — выбрасывали на середину комнаты одежду, вещи из шкафов, выгребали бумаги из ящиков письменного стола.

Заимов смотрел на все это со спокойным, неподвижным лицом. Жандармский полковник протянул ему ордер на арест. Заимов прочитал и вдруг резким движением обеих рук сорвал с плеч погоны и швырнул на пол.

— Если в нашей армии дошло до этого, погоны стали знаком позора, — сказал он.

— Как вы смеете? — визгливо крикнул молодой поручик.

Заимов медленно повернулся и сказал огорченно:

— Действительно, как вы смеете?..

На первом же допросе следователь объявил Заимову, что он обвиняется в государственной измене. Следователь именно так и сказал — не подозревается, а обвиняется. Он, вероятно, рассчитывал грозным обвинением вызвать растерянность, нанести удар по воле генерала и воспользоваться этим, чтобы вырвать нужные для суда признания.

Услышав обвинение, Заимов воспринял его как величайшее оскорбление, ложь, дикую нелепость. Вся его, известная людям жизнь, каждый шаг этой жизни, каждый его поступок опровергали обвинение.

Что же имела охранка для подтверждения такого тяжкого обвинения? Переговоры Заимова с лидерами политических партий после переворота квалифицировались как тайный сговор против основ государственности. Спасение коммунистов в Сливене считалось доказательством связи Заимова с запрещенной партией. По данному вопросу обвинение не постеснялось в качестве свидетеля привлечь бывшего премьера — палача Цанкова. Даже позицию Заимова в Военном союзе, одобренную в свое время военным министром Златевым, квалифицировали как враждебную государству. Нелепость была и в том, что обвинение связывало его с Велчевым, в то время как все знали, что Заимов и Велчев противники...

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});