Киммерийская крепость - Вадим Давыдов

Что ж, подумал он, больше ждать и в самом деле невозможно. Пора.

– Видимо, не получится у нас с Надюшей сегодня домой вылететь, – покачал головой Городецкий, когда они оказались на поверхности. Археологи обступили Герасимова, горячо обсуждая что-то.

– Нет, – решительно сказал Гурьев, взглянув на чистое небо. – Сегодня – точно не выйдет. Надо сказать, Варяг.

– Псих. Псих – и не лечишься. Добро. Проводи к «Касатке», отзвонюсь, вызову охрану. Надо подумать, как это всё документально оформить, да ещё и твою «находочку». Сталину сам будешь докладывать? Я не решусь, честное слово. Ах, угораздило же тебя, Гур…

– Всех нас угораздило, Варяг. Всех. Такое время. Ничего не попишешь.

* * *

За столом собрались, действительно, почти по-семейному – Чердынцев с Верой, Надя с Варягом, Гурьев и девушка. Чердынцев заметно нервничал, а Вера, не ведая ещё причины, отчаянно за него переживала, гадая, с чем связано это – с работой, с визитом ли высокого гостя, секретаря Центрального Комитета, кандидата в Политбюро. Кто бы ей такое ещё полгода назад рассказал – не ушёл бы целым, это уж точно. Визит, конечно, ничуть не походил на прибытие московского начальства, но – кто его знает? Однако, присутствие невозмутимого, как всегда, Гурьева её, как ничто другое, успокаивало. Раз они друзья – это же видно, значит – всё будет хорошо. Ну, как-то – будет.

– Начинай, Михаил Аверьянович, – сказал Гурьев.

– Бронепоезд, – вздохнул Чердынцев.

– Пятьдесят граммов, – разрешил Гурьев.

– Не надо, – покачал головой Чердынцев. – Как ты выражаешься – не наш метод, – он пригладил рукой волосы и немного развернул стул в сторону Даши: – В общем, доча, слушай. И вы все тоже слушайте, конечно. Раз уж такое случилось – значит, случилось. Чего теперь выть.

Перемена, происшедшая с Дашей за те полчаса, что продолжался рассказ отца, подкрепляемый его, Гурьева, объяснениями, поразила его. А ведь он был уверен, что давно утратил способность по-настоящему чему-нибудь удивляться. Полчаса назад на стуле в чисто побеленной комнате с окном, выходящим на юг, сидела чудесная, милая, умная девушка по имени Даша. А сейчас перед ними была царевна. Не принцесса, нет – царевна. Что ж, подумал он. Именно к этому всё и шло. Именно этого я и хотел, не так ли?

Женщины слушали – ни живы, ни мертвы, обе – с мокрыми глазами, Надя – прижавшись к Городецкому, который обнял её за плечи – молча, ни слова ни говоря. Вера в какой-то момент поднялась, встала у Чердынцева за спиной, положив ему руки на плечи, кусая губы. Как же всё быстро, подумал Гурьев. Как быстро всё происходит. Под этим небом, под этим солнцем. На этой земле.

– Царская кровь, – задумчиво проговорила Даша. Голос её звенел, как струна, натянутая до самого неба. У Гурьева по спине пробежал холодок. – Царская кровь. Я… Я хочу посмотреть.

Чердынцев непонимающе обернулся к Гурьеву, лицо его сделалось беспомощным. А Гурьев понял. Поддёрнув рукав пиджака, он достал из манжета на запястье тонкую золотую иглу с круглой бусиной-головкой. И протянул её Даше.

Девушка, коротко взглянув на отца, всё ещё ничего не понимавшего, вонзила иглу в подушечку большого пальца. Гурьев почувствовал себя так, словно она не себе, а ему проткнула палец иголкой. Замерев, они – все шестеро – смотрели, как набухает ярко-рубиновая, почти светящаяся капля.

– Она красная, – тихо проговорила Даша.

– Конечно, она красная, – так же тихо ответил Гурьев. – Конечно же, она красная, дивушко. Красная, как настоящие царские знамёна. Царские стяги – красные.

– Так вот она – цена, – прошептала девушка. – Вот она какова… Это и есть – долг? Цена?

– Да.

– Что же мне делать теперь? – Даша посмотрела на сидящих за столом людей. – Что же мне теперь со всем этим делать?

– Учиться, Даша, – сказал Гурьев, по-прежнему не повышая голоса. – Учиться, дивушко. Учиться жить, понимая своё место, своё предназначение. Учиться понимать, что ты в ответе за эту страну и этот народ. За всех. А они – за тебя. Мы все. Потому что мы все – русские.

– И даже… Даже за тебя я в ответе?

– Даже за меня.

– Вы мне поможете? Ты мне поможешь, Гур?

– Помогу, дивушко.

– Вот почему… Ты знал? Ты – с самого начала знал?!

– Нет. С самого начала – не знал. Но это – теперь это не имеет никакого значения.

– Гур. Миленький Гур, – задумчиво и потрясённо проговорила девушка. – Как же ты за меня боялся. Мамочки, мамочки. Как же ты переживал, как же боялся. Трясся, как осиновый лист, наверное. Что же с тобой творилось, это же просто представить себе невозможно. Почему же ты ничего не сказал? Думал, я испугаюсь? Не пойму?

– Просто всему своё время, дивушко. Время и место.

– Даша, – вдруг высвободилась Надежда. – А как же…

– Пусть всё остаётся, Надя, – покачала головой девушка. – Пусть, так даже лучше теперь.

Гурьев сделал Городецкому знак: проконтролируй. Тот кивнул. Мы ни на минуту не прекращаем работать, с горечью подумал он вдруг. Ни на минуту – даже на такую. Просто такое время. И место тоже.

– Вот, оказывается, в чём дело, – Даша опять посмотрела на Гурьева, и глаза её потемнели, как море перед штормом: – А она? Рэйчел?

Гурьев передёрнул кадыком. Опять она его достала. Да что же это такое.

– А это ещё кто? – хрипло спросил Чердынцев.

– Его любимая, – ответила Даша, не сводя глаз с Гурьева. – Отвечай, Гур. Она тоже – царская кровь?

У Гурьева вдруг опустились плечи, и он произнёс с усмешкой:

– Царская кровь? О, если бы только это. Всё гораздо, гораздо хуже.

– Ты расскажешь, – повелела Даша. Не попросила, не потребовала, – повелела. – Не сейчас, сейчас – не время, но – расскажешь, – у неё какие-то странные интонации в голосе прорезались – не начальственные, ни приказные, нет. Но… – Я выросла, и меня больше не нужно жалеть. Не смей меня жалеть. Не смей больше никогда и ничего от меня скрывать, Гур. Не смей – никогда!

Что ж, подумал Гурьев. Когда-нибудь я всё ей расскажу. Вот только – с чего мне начать?

Москва. Сентябрь 1927

Ирина получила направление сюда случайно. Вообще-то она готовилась к другому варианту – два раза побывала на практике в школе, где прежде училась сама, где она знала всех, а все знали её, где с ней ничего не должно было случиться. И совсем близко от дома. И вдруг – такое!

Правда, нужно отдать должное – новая незнакомая школа понравилась ей с первого взгляда. Ирина вышла к ней и замерла в недоумении – среди московской грязи и неустройства, серых, обшарпанных, неухоженных зданий, сараев, полубараков, – вдруг чистота и зелень, словно оазис. Избитое сравнение, но именно так это и выглядело. Небольшая, упрятанная среди арбатских переулков, в чьём-то бывшем особняке, – фасад на улицу, внутренний двор, огороженный с трёх сторон зданием в виде буквы «П». И заведующий, и коллектив встретили Ирину радушно. Какая-то необычная атмосфера ощущалась во всём. Необычная, но очень благожелательная. Кругом всё сверкает и блестит, следы свежего, только что закончившегося ремонта, вымытые до скрипа и невероятной прозрачности стёкла, а во дворе – аккуратная спортивная площадка со снарядами и буквально вчера завезённым песком. Наверное, шефствующее предприятие заботится, и заведующий просто молодец, подумала Ирина. Правда, заведующий совсем не походил на крепкого хозяйственника. Куда больше заведующий напоминал Ирине собственного отца, врача-терапевта, почти совсем оставившего частную практику из страха перед фининспекторами. С учкомом[97] непременно будут проблемы, украдкой вздохнула Ирина. В ответ на её опасливые расспросы заведующий неожиданно молодо рассмеялся:

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});