Кожаный Чулок. Большой сборник - Фенимор Купер

— Мы понимаем вас, Зверобой, — возразила Джудит поспешно. — Дай бог, чтобы у всех людей был такой же правдивый язык и такое же благородное сердце!

— Разумеется, в этом смысле люди очень отличаются друг от друга, Джудит. Знавал я таких, которым можно доверять лишь до тех пор, пока вы не спускаете с них глаз; знавал и других, на обещания которых, хотя бы их дали вам при помощи маленького кусочка вампума, можно было так же полагаться, как будто все дело уже решили в вашем присутствии. Да, Джудит, вы были совершенно правы, когда сказали, что на одних людей можно полагаться, а на других нет.

— Вы совершенно непонятное существо, Зверобой, — сказала девушка, несколько сбитая с толку детской простотой характера, которую так часто обнаруживал охотник. — Вы совершенно загадочный человек, и я часто не знаю, как понимать ваши слова. Но вы, однако, не сказали, каким образом попали сюда.

— О, в этом нет ничего загадочного, если даже я сам загадочный человек, Джудит! Я в отпуску.

— В отпуску? Я понимаю, что значит это слово, когда речь идет о солдатах. Но мне непонятно, что оно означает в устах пленника.

— Оно означает то же самое. Вы совершенно правы: солдаты пользуются этим словом точно так же, как пользуюсь им я. Отпуск — значит позволение покинуть лагерь или гарнизон на некоторое, точно определенное время; по истечении этого срока человек обязан вернуться обратно и опять положить на плечо мушкет или же подвергнуться пыткам, в зависимости от того, солдат он или пленник. Так как я пленник, то мне предстоит испытать участь пленника.

— Неужели гуроны отпустили вас одного, без конвоя?

— Конечно. Я не мог бы явиться сюда иначе, если бы, впрочем, мне не удалось вырваться силой или с помощью хитрости.

— Но что для них служит порукой вашего возвращения?

— Мое слово, — ответил охотник просто. — Да, признаюсь, я дал им слово, и дураки были бы они, если бы отпустили меня без него. Ведь тогда бы я не должен был вернуться обратно и на собственной шкуре испытать всю ту дьявольщину, которую способна изобрести их злоба: нет, я бы вскинул винтовку на плечо и постарался бы пробраться в делаварские деревни. Но, господи помилуй, Джудит, они знают это не хуже нас с вами и, уж конечно, скорее позволили бы волкам вырыть из могил кости отцов, чем дать мне уйти, не взяв с меня обещания вернуться.

— Неужели вы действительно собираетесь совершить этот самоубийственный и безрассудный поступок?

— Что?

— Я спрашиваю: неужели вы намерены снова отдаться в руки безжалостных врагов, чтобы только сдержать свое слово?

Несколько секунд Зверобой глядел на свою красивую собеседницу с видом серьезного неудовольствия. Потом выражение его честного, простодушного лица изменилось, точно под влиянием какой-то внезапной мысли, и он рассмеялся своим обычным смехом.

— Я сначала не понял вас, Джудит, да, не понял. Вы думаете, что Чингачгук и Гарри Непоседа не допустят этого. Но, вижу, вы еще плохо знаете людей. Делавар — последний из людей, кто бы стал возражать против того, что сам он считает своим долгом; а Марч не заботится ни о ком, кроме себя самого, и не будет тратить много слов по такому поводу. Впрочем, если бы он и вздумал заспорить, из этого ничего бы не вышло. Но нет, он больше думает о своих барышах, чем о своем слове, а что касается моих обещаний или ваших, Джудит, или чьих бы то ни было, они его нисколько не интересуют. Итак, не волнуйтесь за меня, девушка. Меня отправят обратно на берег, когда кончится срок моего отпуска; а если даже возникнут какие-нибудь трудности, то я недаром вырос и, как это говорится, получил образование в лесу, так что уж сумею выпутаться.

Джудит молчала. Все ее существо, существо женщины, которая впервые в жизни начала поддаваться чувству, оказывающему такое могущественное влияние на счастье или несчастье представительниц ее пола, возмущалось при мысли о жестокой участи, которую готовил себе Зверобой. В то же время чувство справедливости побуждало ее восхищаться этой непоколебимой и вместе с тем такой непритязательной честностью. Она сознавала, что всякие доводы бесполезны, да в эту минуту ей бы не хотелось умалить какими-нибудь уговорами горделивое достоинство и самоуважение, сказавшиеся в решимости охотника. Она еще надеялась, что какое-нибудь событие помешает ему отдать себя на заклание; прежде всего она хотела подробно узнать, как обстоит дело, чтобы затем поступать сообразно обстоятельствам.

— Когда кончается ваш отпуск. Зверобой? — спросила она, когда обе пироги направились к ковчегу, подгоняемые едва заметными движениями весел. — Завтра в полдень, и ни минутой раньше. Можете поверить мне, Джудит, что я не отдамся в руки этим бродягам даже на секунду раньше, чем это необходимо. Они уже побаиваются, что солдаты из соседнего гарнизона вздумают навестить их, и не хотят больше терять понапрасну время. Мы договорились, что, если я не сумею добиться исполнения всех их требований, меня начнут пытать, как только солнце склонится к закату, чтобы и они могли пуститься в обратный путь на родину с наступлением темноты.

Это было сказано торжественно, как будто душу пленника тяготила мысль об ожидающей его участи, и вместе с тем так просто, без всякого бахвальства своим будущим страданием, что должно было скорее предотвращать, чем вызывать открытые изъявления сочувствия.

— Значит, они хотят отомстить за своих убитых? — спросила Джудит слабым голосом.

Ее неукротимый дух подчинился влиянию спокойного достоинства и твердости собеседника.

— Совершенно верно, если можно по внешним признакам судить о намерениях индейцев. Впрочем, они думают, что я не догадываюсь об их замыслах. Но человек, который долго жил среди краснокожих, так же не может обмануться в их чувствах, как хороший охотник не может сбиться со следа или добрая собака — потерять чутье. Сам я почти не надеюсь на спасение; женщины здорово разозлились на нас за бегство Уа-та-Уа, а я помог-таки девчонке выбраться на волю. К тому же прошлой ночью в лагере совершилось жестокое убийство, и этот выстрел был, можно сказать, направлен прямо мне в грудь. Однако будь что будет! Змей и его невеста находятся в безопасности, и в этом есть маленькое утешение.

— О, Зверобой, они, вероятно, раздумали убивать вас, иначе они не отпустили бы вас до завтра!

— Я этого не думаю, Джудит, нет, я этого не думаю. Минги утверждают, что я убил одного из самых лучших и самых смелых их воинов, и они поймали меня вскоре после этого. Если бы с тех пор прошел месяц или около того, гнев их успел бы немного поостыть, и мы могли бы встретиться более дружелюбно. Но случилось не так. Однако, Джудит, мы говорим только обо мне, а ведь у вас было достаточно собственных неприятностей, и вам не мешает немного посоветоваться с другом о ваших делах… Значит, старика похоронили в воде? Я так и думал, там должно покоиться его тело.