Новый Михаил - Владимир Викторович Бабкин

неизвестной до сих пор причине Николай неожиданно передал корону своему брату Михаилу. Впрочем, сам Гучков поначалу счел такой поворот вполне приемлемым, прекрасно представляя себе фигуру нового императора и ту легкость, с которой приближенные могли на него влиять. Так что объявление в России конституционной монархии виделось Александру Ивановичу вопросом практически решенным.

Но Гучков никак не предполагал, что великий князь Михаил Александрович, став государем императором Михаилом Вторым, начнет вдруг играть самостоятельную роль в государственной политике. Да, собственно, этого никто не мог спрогнозировать. Ни те, кто делал ставку на Михаила как на будущего регента, ни те, кто просто не принимал его в расчет. Ни друзья, ни родственники, ни враги, ни союзники – никто не ожидал такого! Похоже, что и сам император Николай был сильно удивлен поведением брата, что уж говорить о других, не столь близких Михаилу людях.

И теперь даже те, кто делал ставку на младшего брата Николая Второго, уже горько жалели о своем выборе и о своих ставках – Михаил Второй оказался совершенно не похож на привычного всем великого князя Михаила Александровича. Да так не похож, что складывалось полное впечатление, что это два совершенно разных человека, словно прежнего Михаила подменили!

Гучков не мог забыть того ошеломления, которое обрушилось на него, когда ему «посчастливилось» посмотреть в глаза новому императору во время посещения им заседания в Государственной думе в тот памятный день 1 марта. Александр Иванович был готов поклясться, что такого взгляда он у Михаила не видел никогда. Конечно, могла сыграть роль и гибель жены, и царская корона могла повлиять на образ мыслей, да и вообще обстановка тех дней не благоприятствовала душевному равновесию, но… Но не было в глазах нового царя ни боли утраты, ни ошеломления, ни какой-то суетливости. На Гучкова смотрел жесткий и решительный диктатор, готовый ломать и кроить под себя окружающий мир, не считающийся ни с родственными связями, ни с сословными привилегиями, ни с былыми заслугами, и ни с чем вообще. Новый правитель России явно собирался идти к одному ему ведомой цели, не обращая внимания ни на что и сметая с дороги всех, кто станет у него на пути.

И Александр Иванович ни секунды не сомневался, что новый Михаил никому ничего не забудет, невзирая на объявленную амнистию, которую сам Гучков считал стремлением нового царя притупить бдительность потенциальных врагов монарха. Поэтому нет сомнения в том, что столкновение с новым императорам неизбежно, а значит, уцелеть в этой схватке сам Гучков сможет, лишь нанеся удар первым.

Именно потому он сейчас в этом дворце, в этом зале и в этот неурочный час. Час, в который решается все.

Петроград. Дворцовый мост.

5 марта (18 марта) 1917 года.

Около полуночи

Иван проклинал себя за то, что участвует в этом деле. Хотя полковник с генералом и пытались их взбодрить рассказом о том, что именно полки лейб-гвардии уже не раз в истории России возводили на престол императоров, но что ему до этих рассказов? Может, для городских и знатных имело это все какое-то значение, но ему, деревенскому парню, забритому в солдаты в последнюю мобилизацию, от которой не смог откупиться, какое дело до всех этих господских дел? Ну какие такие «привилегии и милости», которые «прольются дождем на прославленную лейб-гвардию», перепадут лично ему? Да и какая они «прославленная лейб-гвардия»? Гвардия в окопах гниет давно, а самих их набили в ее казармы, словно кислые огурцы в бочку, и одна у них теперь забота и привилегия – на фронт не угодить!

Впрочем, именно на это и напирали новые отцы-командиры, настаивая на том, что законный император Алексей Второй в благодарность за возвращенный родительский престол не только оставит их служить в столице до самого окончания войны, но и наградит особо всех и каждого. И хотя сам Иван и бурчал, сомневаясь, но многим сослуживцам пришлись эти слова по душе, что и немудрено, в общем-то.

Немудрено, поскольку деваться им теперь было уже некуда. Или возводить малолетнего царя на трон, или отправляться на фронт червей кормить. Услышав приказ главнокомандующего войсками Петроградского военного округа об отправке в действующую армию, запасной полк едва не взбунтовался, и лишь клятвенное обещание не дать их в обиду, данное новым командиром запасного полка полковником Слащевым, призвавшим их потерпеть до ночи, удержало их от немедленного бунта.

И вот, вечером, вместо отбоя, их вновь построили на плацу. Им было зачитано обращение великого князя Алексея Николаевича, призвавшего помочь ему вернуть престол Всероссийский и обещавшего осыпать их милостью своей и щедротами. Затем были речи генерала Крымова и полковника Слащева, и вот они, строем, рота за ротой, шагают сквозь мартовскую ночь в сторону Зимнего дворца.

Иван был рад тому, что не их роте выпало идти первыми на штурм. Хотя шагавший рядом с ним земляк Андрей Попов и бодрился, сам Никитин терзался самыми нехорошими предчувствиями. Впереди послышалась новая команда, и Иван, перехватив поудобнее трехлинейку с игольчатым штыком, перешел на бег. Темные стены Зимнего дворца были уже рядом…

Петроград. Таврический дворец.

5 марта (18 марта) 1917 года.

Около полуночи

Шептались между собой Милюков и князь Львов. Смерть в Могилеве начальника Штаба Верховного Главнокомандующего генерала Алексеева спутала многие расклады, и те заговорщики, кто планировал сделать правителем России великого князя Николая Николаевича, потеряли мощного союзника.

Николай Николаевич (младший) был популярен в высших армейских кругах, и многие рассчитывали на его возвращение как минимум на должность Верховного Главнокомандующего, а как максимум он многим виделся в качестве нового императора. Сторонников этой идеи не смущало то, что для этого придется не просто сместить действующего государя, но и вообще сменить всю царствующую ветвь Романовых.

Немало было сторонников у великого князя и в среде столичной элиты, желавшей сохранить не только существующие привилегии, но и получить новые преференции.

Правда, сам Николай Николаевич вел крайне осторожную, если не сказать нерешительную политику, стараясь явно не связывать свое имя с заговором, а как бы вынужденно уступая общественному давлению, которое должно было практически призвать его на царство.