Миля над землей - Лиз Томфорд

усугубилась бы, если бы не я.

Она прячется из-за меня.

– Все будет хорошо.

Я заключаю ее в крепкие объятия, удерживая немного дольше, чем обычно. Потому что правда в том, что все будет хорошо. Так или иначе, я сделаю так, чтобы ей стало лучше.

Ее рука обвивается вокруг моей шеи, притягивая меня к себе. Губы мягкие, но в поцелуе есть нотка отчаяния, и я не понимаю почему. Я не понимаю, почему этот поцелуй ощущается по-другому.

– Я позвоню тебе позже. – Слова слетают с моих губ, и я всматриваюсь в ее лицо в поисках хоть какой-нибудь отсрочки боли, но тщетно. Кажется, она на грани срыва.

Стиви идет по коридору к лифту, и я не спускаю глаз со своей девочки. Низко опустив голову, она нажимает на кнопку, но когда я вижу, что ее спина начинает вздрагивать, я делаю несколько быстрых шагов и прижимаю ее к груди.

Этот отчаянный плач – самая болезненная вещь, которую я когда-либо слышал, зная, что именно я – ему причина. Ей больно, потому что она со мной. Люди считают, что имеют право говорить о ней с ненавистью, потому что она со мной.

Оторвав ее лицо от своей груди, я обхватываю ладонями ее щеки, большими пальцами вытирая слезы, бегущие из-под припухших век. Она хмурится и тяжело сглатывает, и полное поражение, которое отражается на ее лице, наполняет мою грудь чувством вины.

Как мне убедить ее не слушать их? Как напомнить ей, что единственное мнение, которое должно иметь значение, – это ее собственное?

Лифт останавливается на моем этаже, а слова застревают у меня в горле.

Прости.

Пожалуйста, не слушай их.

Какая разница, что говорят о тебе другие?

Но слова кажутся неправильными. Они кажутся лицемерными, потому что я вынужден напоминать себе о том же. Неприятные комментарии в интернете касаются не только Стиви. Они касаются и меня. И мне так же тяжело напоминать самому себе, что единственное мнение обо мне, которое имеет значение, – это мнение самых близких людей в моей жизни.

Стиви заходит в лифт, продолжая смотреть мне в лицо. Часть меня хочет протянуть руки и не дать дверям захлопнуться. Вытащить ее оттуда и заставить поговорить со мной. Убедиться, что она знает, насколько она важна. Заверить ее, что она этого достойна. Но она попросила дать ей возможность побыть одной.

Я стою и смотрю, как закрываются металлические двери. Еще мгновение Стиви стоит прямо, а потом прислоняется спиной к стене лифта и прячет лицо в ладонях как раз в тот момент, когда лифт закрывается, отсекая ее от меня.

Я возвращаюсь в квартиру, и мое горло сжимается от чувства вины. От того, что я вижу ее такой, у меня едва не слезятся глаза. Я и раньше видел, как моей девочке причиняли боль, но это – другое. Она одновременно уверена и неуверена в себе. Это просто зависит от дня, момента, людей, которыми она себя окружает. Но прямо сейчас, в этот момент, неуверенность ломает ее так, как я никогда прежде не видел.

Мы с Рози стоим у окна, наблюдая, как Стиви спокойно переходит улицу, и скулеж Рози усиливает боль.

Вытесняя всепоглощающее беспокойство, начинает нарастать гнев. В этом виноват не только я, но и Рич. Если бы он ответил на мой телефонный звонок прошлой ночью и позаботился о ситуации соразмерно тому, как я ему плачу́, мы бы не оказались в этой ситуации.

Я хватаю телефон, собираясь позвонить, кажется, в сотый раз за сегодняшний день попадаю на его голосовую почту и нахожу ожидающее меня сообщение.

Рич: Позвони мне. Срочно.

Рози сворачивается калачиком на диване, глядя на меня так, словно чувствует, что что-то не так, а я меряю шагами гостиную. Прижимая телефон к уху, я жду ответа Рича.

– Зандерс, что, черт возьми, происходит?

– Черт подери, я могу спросить тебя о том же! Где, черт возьми, ты был всю ночь?

– Если ты облажался, ты не имеешь права кричать на меня.

– Я облажался? Это я облажался? – Я снисходительно усмехаюсь. – Если бы не этот дерьмовый имидж, который ты заставлял меня создавать все эти годы, я бы не попал в такую переделку. Людям было бы наплевать на то, что у меня есть девушка. Ты хоть представляешь, насколько это чертовски странно? Проклятие, да я единственный парень в лиге, который попадает в заголовки газет из-за того, что у него появилась девушка.

– Этот дерьмовый имидж принес тебе миллионы долларов. А потом еще миллионы в придачу. И ты наслаждался каждой секундой. Не лги, Зандерс. У тебя это не очень хорошо получается.

– С меня довольно. Не хочу больше этим заниматься. Хочу спокойно жить и играть в хоккей.

– Ты что, не понимаешь? У тебя нет выхода. Твой имидж – это то, кем ты являешься для хоккейного мира. Это то, что хотят видеть люди.

– Все меняется. Фанаты могут изменить свое мнение. Я изменился. То, что я не сплю каждую ночь с новой девушкой или не ввязываюсь в драки при каждом удобном случае, не значит, что люди не захотят смотреть, как я играю.

– Ты в этом уверен? Ты читал комментарии? Форумы завалены комментариями о тебе. И поверь мне, Зандерс, это не так просто, как ты думаешь. Ты продаешь бренд, стиль жизни. Они хотят ЭЗа. То, что ты приносишь в хоккей, – это нечто большее, чем просто шестьдесят минут, которые ты проводишь на льду. Ты приносишь личность. Того, через кого фанаты могут жить виртуально. Люди платят деньги, которые они зарабатывают, чтобы поддержать тебя, потому что они могут прийти посмотреть, как ты дерешься на льду, каждую игру уходишь под ручку с новой девушкой, при этом зарабатываешь кругленькую сумму денег, и им нравится смотреть, как ты выставляешь себя напоказ. А потом они возвращаются домой к своей маленькой печальной жизни, мечтая оказаться на твоем месте. Всем наплевать на то, что у тебя есть девушка. Они просто не хотят, чтобы ты лишал их фантазии.

– Я не обязан это делать.

– Еще как обязан! Это в буквальном смысле часть твоей работы. Благодаря этому ты зарабатываешь такие деньги.

– Ты действительно считаешь, что «Чикаго» не подпишет со мной новый контракт из-за нескольких комментариев в интернете? Чушь собачья.

– А ты их читал? Если ты думаешь, что «Чикаго», который, кстати, уже близок к тому, чтобы максимально увеличить свой бюджет на следующий сезон, не собирается учитывать мнение фанатов, которые финансово поддерживают франшизу, ты ошибаешься. «Чикаго» ожидает, что ты будешь играть грязно, поднимешь шумиху и заполнишь трибуны фанатами, жаждущими увидеть придурка из таблоидов. И это больше, чем несколько комментариев. Это десятки тысяч. Зандерс, это нехорошо.

Читал ли я их? Несколько, но меня больше беспокоили те, что