One Two Three Four. «Битлз» в ритме времени - Крейг Браун

поженились. Тогда же Йоко стала носить черное, и не изменяет этой привычке по сей день. Йоко Оно всегда была очень консервативной представительницей экспериментального искусства.

В 1958-м Тоси Итиянаги записался на курс экспериментальной музыки. Его преподавателем стал Джон Кейдж, который познакомил его с Мерсом Каннингемом[721], а тот, в свою очередь, нанял его как репетиционного пианиста в свою балетную труппу. Через своего талантливого мужа Йоко познакомилась не только с Кейджем и Каннингемом, но и с более широким кругом деятелей экспериментального искусства, включая Аллана Капроу и Джима Дайна[722]. Но среди богемы заявить о себе не удалось. Супруг Йоко играл на рояле и сочинял музыку, а таланты Йоко разглядеть было сложнее: «Мне трудно было убедить окружающих, что я и сама человек творческий. Мой муж был знаменит в своем кругу: Джульярдская школа, Джон Кейдж и прочие… Я же, в стремлении компенсировать это, стала заводить интрижки и всякое такое, так что отношения у нас разладились».

Зимой с 1960 на 1961 год она организовала в лофте серию мероприятий, на которых присутствовали ключевые фигуры экспериментального движения: среди них были композиторы-минималисты Ла Монте Янг и Терри Райли[723], а также поэтесса-битник Диана Ваковски[724]. Зрители сидели на ящиках из-под апельсинов. Йоко то и дело вмешивалась в чье-нибудь выступление или же устраивала собственный перформанс: однажды она взяла миску желе и швырнула ее в подвешенный к стене лист бумаги. Потом разбила о стену два сырых яйца, взяла чернильницу и стала пальцами рисовать вокруг яично-желейного месива. Наконец чиркнула спичкой и подожгла лист бумаги. Невзирая на все старания, убедить в своей гениальности получилось не всех. «Я ее презирала, говорила, что все ее потуги напрасны, а ее «поэзия» дурна и глупа, — рассказывала Диана Ваковски. — Я считала ее шарлатанкой, а не человеком искусства… потому что она зарабатывала на жизнь как модель и, похоже, спала со всеми подряд. И вообще, она ничем особо не жертвовала во имя своего «искусства», в отличие от моих знакомых авангардистов».

В 1961-м Тоси, строя свою музыкальную карьеру, вернулся в Японию. Йоко же осталась в Нью-Йорке, закрутив роман с владельцем галереи по имени Джордж Мачунас[725], который потом — или же в результате этого — устроил ее первую выставку. К тому времени Йоко ловко освоила форму искусства, суть которой заключалась в самоутверждении, основанном на единственной идее, не важно, насколько прозаичной. Первая выставка Йоко включала отрез холста, расстеленный на полу, с табличкой: «Картина, на которую надо наступить», и отрез продырявленного холста с табличкой: «Картина, сквозь которую надо смотреть на зал». К тому же минимализму она прибегла во время постановки перформанса в небольшом поэтическом театре, примыкающем к Карнеги-Холлу: тогда мелодия отошла на второй план, уступив место смешению тишины и воплей.

Ни одно из мероприятий успехом не увенчалось, и Йоко вернулась в Японию к супругу, готовому принять ее назад. У себя на родине она продолжила устраивать концептуальные мероприятия, но и тут они удостаивались отзывов в диапазоне от прохладных до презрительных. Удрученная неприятием ее искусства японской аудиторией, Йоко пережила нечто вроде нервного срыва и попала в больницу. Там ее навестил Тони Кокс[726], начинающий американский кинопродюсер, который ею увлекся. В 1962-м Йоко развелась с Тоси и вышла за Кокса. У пары родилась дочь Кёко.

Сила Йоко заключалась в упорстве. Она несгибаемо верила чутью, которое подсказывало, что в мире искусства способности скоро будут вытеснены отвагой. В 1964-м она устроила представление «Лоскуты»[727], в котором сидела на сцене и приглашала зрителей из зала отрезать кусочек от ее одежды. А еще она написала «Грейпфрут», книгу «поэм-наставлений», напоминающих неканоничные хайку[728].

Ешь суп вилкой.

Цени вечность.

Брось камушек в океан.

Камушек мокрый.

Но океан не сух.

Что первое, что второе написала не она, хотя могла бы. Стихи, которым Йоко посвятила столько лет своей творческой жизни, воспроизвести можно в считаные секунды:

Проделай дырочку в мешке с семенами

Любого вида и оставь мешок

На ветру.

Кстати, она его и сочинила.

Опустоши голову.

Влей воду в ухо.

Ты стал ведром.

Открой рот.

Полей цветочек.

А вот это — нет.

Тони Кокс посвятил себя продвижению карьеры Йоко; а еще он взял на себя заботу о Кёко, предоставив супруге свободу заниматься искусством. «Я всегда думала о нем как о помощнике», — спустя годы вспоминала Йоко. Постепенно у нее сложилась репутация в кругах авангардистов. В сентябре 1966-го, после того как один английский журнал опубликовал о Йоко восторженную статью — которую, как потом выяснилось, написал сам Кокс, — ее пригласили на лондонский арт-симпозиум «Разрушение искусства»[729].

Йоко представила «Лоскуты»; среди прочих художников был нигилист, который сжег стопку книг по искусству у стен Британского музея, и австралиец, расчленявший тушку ягненка. По итогам «Лоскутов» модный галерист Джон Данбар, муж Марианны Фейтфулл, предложил Йоко устроить выставку в своей галерее «Индика». Работы, собранные для выставки, включали «Молоток и гвозди»: работа состояла из молотка, прикованного цепью к дощечке, и банки с позолоченными гвоздями; а еще «Яблоко»: свежее яблоко на плексигласовой подставке (за это творение просили 200 фунтов). Работа «Лестница» представляла собой стремянку, ведущую к потолку, к которому была приклеена карточка, а рядом висела лупа. Через лупу на карточке можно было прочесть слово «Да».

В следующие десятилетия Йоко Оно будет считаться пионером концептуального искусства, хотя к тому времени идее Дюшана[730] о том, что любая банальщина, помести ты ее в галерею, превращается в предмет искусства, было уже полвека. Особо зоркие также отмечали, что стихи-наставления Йоко до странного вторичны. «Сочинение № 10» Ла Монте Янга звучит так: «Начерти прямую и следуй ей». В «Фортепьянной пьесе для Дэвида Тюдора № 1», написанной Ла Монте Янгом в 1960-м, говорится: «Принеси на сцену тюк сена и ведро воды для фортепьяно. Музыкант накормит инструмент или оставит, чтобы он поел сам…» Такое запросто могла бы написать и Йоко Оно. Ее первая книга стихов вышла четырьмя годами позднее, в 1964-м.

Сегодня встреча Джона и Йоко в галерее «Индика» стала почти такой же частью истории Великобритании, как встреча Стэнли и Ливингстона в Уджиджи[731], да и противоречивых рассказов о ней примерно столько же.

Йоко настаивает, будто понятия