Рыцарь золотого веера - Алан Савадж

вопрос, который он не решался задать.

— Я не думал, что ты вернёшься, Андзин Миура, — проронил Хидетада. — Во всяком случае, не теперь. Когда ты прибыл в Японию?

— Три дня назад, мой господин сёгун. Я спешил сюда изо всех сил.

— Да, действительно. Идём.

Хидетада поднялся на ноги. За ним встали все остальные, кланяясь своему повелителю. Хидетада повернулся и повёл Уилла сквозь маленькую дверцу позади возвышения — во внутреннюю, меньшую по размерам, полутёмную комнатку. Здесь на постели лежал Иеясу, которому прислуживали две молодые женщины. У постели стоял китайский книжник, Хаяси Нобукацу. Учёный негромким голосом читал что-то из свитка, но, когда дверь скользнула в сторону, голова принца, казалось, дёрнулась, и он попытался подняться на локте. Каким старым выглядел он, каким уставшим! Победитель в восьмидесяти восьми битвах, потерпевший своё первое поражение.

— Андзин Миура, — произнёс он еле слышно. — Андзин Миура? Неужели это ты?

— Пройди вперёд. Скорей, — приказал Хидетада.

Уилл шагнул на возвышение, опустился на колени рядом с постелью.

— Андзин Миура, — повторил Иеясу. — Оставьте нас. Оставьте нас все. Ты тоже, сын мой.

Уилл оставался в коутоу, почти касаясь лбом пола, когда женщины и учёный выходили из комнаты. Хидетада подождал, пока все уйдут, и, поклонившись, тоже исчез.

— Андзин Миура, — позвал Иеясу. — Уилл. Поднимайся скорей, поднимайся. И подойди ближе. Я не могу дотянуться до тебя.

Уилл наклонился вперёд. Сердце его стучало гулко, как в бочке, глаза почему-то стали мокрыми. О Боже, подумал он, я люблю этого старика. Может быть, я любил его все эти пятнадцать лет. Может быть, пойми я это раньше, многое было бы по-другому.

Иеясу обнял его за шею, прижал к своей груди, гладя его волосы, как отец мог бы гладить сына.

— Благодарю тебя, великий Будда, — произнёс он тихо. — Я думал… Впрочем, неважно. Мне сказали, что ты мёртв, Уилл. Утонул.

— Мы получили пробоину, мой господин. Только и всего. Но было необходимо вытащить корабль на сушу и заделать её, а погода оставалась ужасной всё это время. Я посылал сообщение.

— А мне передали, что ты утонул. Работа Тоётоми. Посмотри на меня, Уилл.

Уилл поднял голову, вгляделся в маленькое круглое лицо. Когда-то оно было пухлым, теперь же дряблая кожа висела мешками на высоких скулах. Усы стали белыми. И теперь, когда он был так близко, ему стало видно, как сгорбились плечи и какими неожиданно тонкими стали руки.

— Мой господин…

— Ты уже слышал о сражении?

— Да, мой господин. Я не поверил своим ушам.

— Но это правда. Преждевременная атака этого юноши Маеды, которую легко отбили, вовлекла мои силы в общее сражение, прежде чем я закончил все приготовления. И всё же победа была почти у нас в руках. Знаешь, почему мы всё-таки проиграли?

— Я слышал много сплетен, мой господин.

— Но правды не знает почти никто. Дай мне руку.

Уилл повиновался. Пальцы Иеясу сомкнулись на его запястье, и он сунул его ладонь под своё кимоно на груди.

Пальцы Уилла скользнули по исхудавшему, почти детскому телу и наткнулись на бумажную повязку. Его голова замерла на плече Иеясу.

— Мой господин?…

— Удар копья. Мне пришлось самому окунуться в гущу битвы, чтобы навести порядок в моих рядах. Врачи говорят, ничего страшного, нужно только отдохнуть как следует. Но сам этот факт армии неизвестен и должен оставаться в тайне. В семьдесят два года и царапина на пальце становится важной.

— И вы остаётесь здесь, мой господин, вместо того, чтобы отправиться на отдых в Сидзюоку?

Руки, такие слабые, лежали на его плечах, прижимая его к груди.

— Об этом не знает никто, Уилл, кроме моей семьи. И Сукэ, конечно. Никто не должен узнать. — Руки напряглись. — Нет, Уилл, не вставай. Я держу тебя вот так, и боль уходит, она больше не имеет значения. Я чувствую силу, исходящую от твоего тела. Какая силища, Уилл.

— Я уже не тот молодой человек, мой господин.

— Ты, Уилл? Ты сохранил свою силу. Всю свою силу. Как она мне нужна сейчас! Как мне было необходимо иметь тебя рядом на прошлой неделе, Уилл.

— Вам нужно было только подождать, мой господин. Да и пора для войны неподходящая.

— Подождать, Уилл? Мне сообщили, что ты мёртв. Тоётоми сказали мне, что узнали об этом от одного португальца — как ты утонул со своим кораблём. И я поверил им, старый дурак.

— И всё же вы победите, мой господин Иеясу.

Пальцы напряглись:

— Да. Я всё же одержу победу. Теперь, когда ты рядом, Уилл, я уверен в этом. На завтра мы назначим общий штурм.

Уилл медленно выпрямился.

— Вы попробуете взять Осакскую крепость штурмом, мой господин?

— Удача будет на нашей стороне, Уилл. Я уверен в этом. Теперь удача будет постоянно сопутствовать нам.

— Мой господин, пятнадцать лет назад, перед Секигахарой, вы сказали мне, что удача — это просто другое слово для готовности.

Маленькая фигурка, казалось, обмякла.

— Я смотрел на армию в сто восемьдесят тысяч человек, Уилл. Выбирать поле боя я не могу. Я заслал в замок своих шпионов и пробовал посеять раздор среди врагов и подкупить их лучших генералов. Но эти вещи не прошли. Эта война, Уилл, перестала быть войной за личное богатство и власть.

Слишком долго эти причины были единственными причинами войн в Японии. Но здесь мы боремся с чем-то иным, чем-то неуловимым, чем-то более опасным. Мы боремся с идеей, Уилл. Даймио в Осаке верят в Тоётоми. Может быть, они видят в принце воплощение их любимого Хидеёси. Может быть, обожествляя его память, я допустил ошибку. Может быть, они на самом деле смотрят на него как на бога. И на его сына тоже. Какова бы ни была причина, они будут сражаться насмерть. Поэтому это будет кровавый день. И всё же победа будет за нами — в конце концов.

Уилл не отрывал взгляда от маленького личика с упрямо сжатыми губами, которые могли улыбаться столь обманчиво, от глаз, подчинявших своей воле стольких людей, столько сокровищ, столько решений. В семьдесят два года удар копья — серьёзное дело. И все эти сто восемьдесят тысяч человек были здесь только потому, что здесь был принц. Интересно, понимал ли это Хидетада? Понимал ли он, что, как только умрёт отец, вся его армия растает, а вместе с ней и вся его власть. Принцесса Ёдогими и её сторонники-то знали это наверняка. Знали они о ране принца или нет, но они знали, что вся воля, притивостоящая им, заключена была в душе одного только