Васек Трубачев и его товарищи - Валентина Осеева

Екатерина Алексеевна только раскрыла первую тетрадь, как в дверь кто-то постучал, и в комнату вошёл Костя.

– Простите, Екатерина Алексеевна! Не вовремя я к вам, но… – он развёл руками и поглядел на ребят, – так уж нескладно вышло. Пришёл со своими ребятишками проститься, сейчас уезжаю. Надо им напутственное слово сказать. Вы уж простите, пожалуйста!

Ребята вскочили с мест, растерянные, огорчённые. Костя вытащил из-за пазухи смятый учебник географии и засмеялся:

– Ну вот, всё утро эту книжку с собой таскаю. Хотел раньше забежать, да не удалось.

– Костя, когда ты уезжаешь? Костя, куда ты? – волновались ребята.

– Подождите, вопросы потом. Сначала деловая часть. – Он перелистал учебник. – Вот, Екатерина Алексеевна, прошу и вас принять участие. Программу пятого класса по географии мы не закончили. – Костя поднял указательный палец и посмотрел на ребят: – При большом желании ребята могут и сами докончить курс, в учебнике тут всё есть и очень ясно изложено. А если вы ещё немного им поможете, то они вполне справятся с оставшимся материалом.

– Понятно.

– Ну, а как остальные занятия? Как идёт история, арифметика, русский?

– История и русский язык меня не тревожат, а с арифметикой придётся, пожалуй, повозиться. Ну ничего, справимся! – бодро закончила Екатерина Алексеевна.

Костя взял обеими руками её руки и крепко пожал. Потом повернулся к ребятам:

– До свиданья, ребята! Уезжаю на фронт!

* * *

Под вечер этого дня маленький городок провожал на фронт своих комсомольцев. В новом военном обмундировании, статные, ловкие, они шли но улицам, чётко отбивая шаг.

Светлые молодые лица их были суровы и непреклонны.

Люди стояли на тротуарах, тихие, торжественные, как на большом параде. В толпе нельзя было узнать матерей и сестёр комсомольцев, уходящих на фронт, – в этот час все женщины были матерями и сёстрами. Отдавая Родине самое дорогое, они смотрели вслед уходящим сухими, строгими глазами.

Над городом росла и ширилась песня, слова её запоминались навеки:

…Идёт война народная, священная война…

Рядом с комсомольцами по обочине мостовой шагала подрастающая армия ребят. Шли сборщики лома, бутылок, друзья и помощники семей красноармейцев, юные санитары и санитарки, работающие в госпиталях, шли младшие братья комсомольцев – пионеры.

В старых костюмчиках, в заштопанных и пропылённых от работы курточках, они шли, поражая сбережёнными в чистоте, отглаженными красными галстуками.

Среди этих ребят шагали Васёк Трубачёв и его товарищи, они старались протиснуться ближе к той шеренге, где шли Костя и Миша.

Глава 19

Добрые всходы

Васёк сел на стул и, уронив на колени шапку, глубоко задумался.

Жизнь стала похожа на большого колючего ежа – с какой стороны ни коснёшься, всё колется. Когда приходило письмо от отца, Васёк радовался ему и, глядя на знакомый почерк, думал: жив. Когда же начинал высчитывать, сколько времени шло письмо, радость снова сменялась беспокойством: тогда был жив, а что-то теперь?

Прошло несколько месяцев с тех пор, как он в последний раз на вокзале обнимал отца, а всего, что пережито за это время, хватило бы на годы… Сколько хороших людей было с ним рядом! Он слышал их голоса, видел дорогие лица, всей душой тянулся к ним и горько оплакивал тех, кого уже не было в живых.

Но человек не проходит бесследно – каждый из тех, кого он знал и любил, оставил в его душе глубокий след и живую память. Так ушли из его жизни далёкие украинские друзья, ушёл Сергей Николаевич, Митя. Ушёл голубоглазый географ Костя… И ещё не успокоилось сердце, как вслед за Костей ушла Таня. Куда она ушла?

Поздней ночью сонного подняла его с кровати тётя Дуня и тихо шепнула:

– Таня уходит… Простись, Васёк!

Васёк вскочил, протирая глаза. Таня стояла перед ним в шинели, крепко стянутой ремённым поясом, из-под новенькой пилотки блестели её карие золотистые глаза.

– Таня! Куда ты? Таня!.. – Васёк обхватил руками её жёсткую шинель. – Куда ты? Куда? – бессвязно спрашивал он, уже угадывая сердцем ответ.

Таня знала и любила его мать, его отца. Она жила ними, она хранила вместе с Васьком память о счастливых днях его детства. А теперь она стояла рядом, в шинели и пилотке.

Ваську казалось, что он уже видит связку гранат за её поясом. Ему представились непроходимые тропы в глухом, незнакомом лесу. Он вдруг понял, куда она идёт, и душа его смирилась…

Они сидели долго без слов. Потом Таня, как бывало раньше, уложила его в кровать, крепко укутала одеялом:

– Поклонись отцу, Васёк… Родные вы мне… Вот возьми от меня на память.

Она вынула из кармана мягкий, пушистый свёрток. Развязала зубами узелок, положила на одеяло толстую девичью косу… И ушла…

В его сердце прибавилась новая тревога, новая боль – человек не уходит бесследно.

Недавно здесь жил Саша. Они вместе возвращались из госпиталя, вместе учили уроки и, засыпая, делились друг с другом всеми своими горестями. Чтобы не мешать им, тётя Дуня переселилась в маленькую комнатку, где раньше жила Таня. И мальчики допоздна засиживались вдвоём, в дружеской откровенности облегчая свою тревогу, утешая друг друга и мечтая вместе о возвращении родных. Теперь Саша ушёл… Маленькая квартирка опустела… Милый, заботливый Саша как будто унёс с собой тёплый уют их дома. Он так умело и хлопотливо прибирал комнату, заставлял Васька мыть посуду; они вместе варили суп и к приходу тёти Дуни подогревали чайник. Саша всегда знал, что кому нужно, и трогательно заботился обо всех. Когда они оба вечером возвращались домой, он не ложился спать, поджидая тётю Дуню.

– Ты знаешь, она за день так натопчется, что по ночам стонет, – озабоченно говорил он. – У неё болят ноги. Надо ставить их в таз с горячей водой, это очень помогает.

И, убедив тётю Дуню опустить ноги в таз с водой, он радовался, когда она, вздыхая, говорила:

– А ведь и правда помогает, Сашенька. Спасибо тебе, деточка моя!

У Саши набралось здесь столько дел, что, торопясь к своим, он никак не мог уйти и всё поучал Васька:

– Ты комнату утром прибирай. А посуду мой, как только поешь. А придёшь вечером – и сразу ставь воду. Тёте Дуне трудно, она уже старенькая… И вот ещё что, Васёк, – Саша понижал голос, – ты заглядывай в её комнатку перед сном. Она всё шьёт что-то и засыпает сидя. Надо тихонько разбудить её и свет погасить, а то, знаешь, мало ли что…

Васёк удивлялся:

– Да откуда ты знаешь, что она засыпает?

– Да я её будил не раз. Ты не забывай этого, Васёк…

В последний вечер перед приездом Сашиных родных мальчики долго не ложились. Тётя Дуня тоже сидела с ними и часто вздыхала.

– Заскучает теперь мой-то, – сказала она, поглядывая на Васька, и тихо, не желая обидеть племянника, добавила: – И мне, старухе, без тебя, Сашенька, скучно будет.

– Я буду приходить к вам. Мы с Васьком никогда не разлучимся, – утешал её Саша.

– Жизнь большая – ан и разлучитесь. Кончите школу, разбредетесь кто куда… А кем же ты будешь, Сашенька? Какую профессию себе мечтаешь, сердечный такой?

– Я? – Саша густо покраснел, смутился. – Я учителем буду. Если, конечно, смогу… если примут меня!

– Учителем?

– Конечно! Я бы хотел… А если не примут меня, тогда уж… – Чёрные глаза Саши сделались грустными, он легонько пожал плечами. – Тогда уж хоть на учёного какого-нибудь выйду…

– На учёного? – Васёк громко расхохотался. – Чудак! «Хоть на учёного»… Так ведь учёным потруднее стать, чем учителем!

Тётя Дуня тоже улыбнулась:

– Что это ты, Сашенька, учёного к учителю приравнял?

– Я и не приравнял! Вовсе не приравнял! Учёным каждый может быть. Для этого только книги и голова нужна. Учись, учись – и будешь! А вот учителем – это не каждый. Учитель всё понимать должен: и наказывать зря нельзя, и прощать нельзя зря… Ну, мало ли чего надо, чтобы быть учителем! Разве это легко из какого-нибудь плохого человека сделать хорошего? А у него сколько в классе людей сидит – не все ведь хорошие бывают. Нет, я знаю, что говорю. Я об этом часто думаю… – горячо сказал Саша. – Ну что ты смеёшься, Васёк?

– Ха-ха-ха! «Хоть на учёного»… Вот так Сашка! – хохотал Васёк.

Но тётя Дуня уже не смеялась.

– Не знаю, кем будешь, – серьёзно сказала она Саше, но где бы ты ни был, Сашенька, люди тебя оценят.

– А меня? – ревниво спросил Васёк.

Тётя Дуня любовно оглядела племянника, потом, как бы сравнивая его с товарищем, перевела глаза на Сашу:

– На том свет стоит, чтобы люди были разные. Ты, Васёк, своё возьмёшь, но Сашей тебе не быть.

– Не быть, тётя, – согласился Васёк. – Саша сам по себе, а я сам по себе.

* * *

Теперь Саша ушёл к своим родным. Васёк и тётя Дуня остались одни.

Васёк взглянул на часы и вскочил: «Поздно уже! Что это мне нужно сделать? Чайник подогреть? Да тётя Дуня легла уже, наверно!»

Он на цыпочках вышел в кухню, заглянул в маленькую комнату. Тётя Дуня крепко спала, низко склонив голову над столом.